Миниатюра. До 1490 г.

Хотя мужчины вовсю рассуждали, почему женщины так одержимы сексом и так мало способны насладиться им, не все разделяли их надменные самонадеянные речи. Женщины, имена которых дошли до наших дней, не совсем разделяли идею о тупоумии, похотливости и пагубности своего пола. Та же Хильдегарда Бингенская выдвигает собственную трактовку женской сексуальности. Хотя она признаёт, что «женщина холоднее и влажнее [чем мужчина], однако именно эти свой ства делают женщину способной к деторождению: она поместительнее, и ее страсти умереннее, и благодаря этим свой ствам она способна зачинать, вынашивать и рожать детей… А поскольку ее желание не столь яростно, женщина более способна сдерживать себя — ввиду влажности “там, где горит наслаждение”, равно как и из страха или стыда»166.

Этот контраргумент показывает, что, хотя за женской натурой закреплялись свой ства холодности и влажности, далеко не все сравнивали женщин с лесным пожаром, бездумным и сладострастным. Более того, Хильдегарда оборачивает в достоинство гуморальные особенности женщин, которые мужчины так любили приводить в доказательство порочности и несносности женской природы. И что одним могло казаться менее разумной страстью, в представлениях других способствовало вынашиванию плода.

Хильдегарда пошла дальше и сделала вывод, что женская сексуальность мало того что не является чем- то порочным, но еще и противостоит пагубной сексуальной деятельности мужчин. По мнению Хильдегарды, «заключенная в мужском половом органе сила обращается во вредоносную пену, тогда как кровь женщины — в противоположное излияние»167. Вероятно, нам следует отдать должное Хильдегарде за то, что она первой закрепила в письменном источнике понятие токсичности типично мужских качеств. Мускульная сила и прочие проявления мужских черт, которыми так хвастались мужчины, видя в них доказательство теоретического превосходства своего пола, оказывается, можно было с легкостью представить как вредоносные, для усмирения которых как раз и требовалось сексуальное вмешательство женщины.

Притом что Хильдегарда показывает нам, как по- иному интерпретировать сексуальность в тех же самых теоретических рамках, мнение о том, что женщины не губительные сексуально озабоченные гарпии, к сожалению, не получило широкого распространения. Если среди интеллектуальной элиты превалировала та точка зрения, что гуморальная природа женщин обусловливает их избыточный интерес к сексу, то с ней соглашались все слои населения.

Сексуальные запросы

В одном французском фаблио XII века (рифмованная сказка, рассчитанная на придворную аудиторию, обычно написанная анонимно) рассказывалось о молодом недавно женившемся рыбаке и его жене. Рыбак убежден, что интересует свою женушку только в плане секса. Она же воспринимает это как смертельное оскорбление и настаивает, что любит его, потому что он осыпает ее подарками. Как- то раз во время рыбалки он замечает труп священника, который спасался бегством от ревнивого супруга и утонул. Рыбака осеняет, что ему послан шанс вывести свою жену на чистую воду. Он отрезает у трупа пенис и возвращается с ним домой. Он показывает его супруге и говорит, что свора злобных жен напали на него и оскопили. Жена тут же заявляет ему: «Молюсь, чтоб Бог прибрал тебя скорей! / Теперь я к телу твоему питать могу / Одно лишь, тьфу ты, отвращенье». Тут муж показывает ей свой орган, целый и невредимый, и говорит, что Бог очень вовремя заступился за него и помог ему уберечь свой член от погибели. Жена на радостях восклицает: «Мой милый муженек, мой самый верный друг, / В какой испуг изволил ты меня повергнуть! / Со дня, как свет увидела я белый, / Во мне так сердце страшно не мертвело!»168 Так изобличается ее порочная натура: ее интересует только секс с супругом, а никак не его достоинства как добытчика, который обеспечивает ее.

Можно предположить, что фаблио подобного рода складывались под влиянием интеллектуальных представлений о полах, тем более что они адресовались верхушке общества, которой было доступно образование. И всё же подобные темы до тошноты часто мусолились в произведениях средневекового периода.

Так, в рассказе Чосера о ткачихе из Бата все происходит так же, как и в фаблио о жене рыбака, но с учетом того, что за два с лишним века, разделяющие эти сочинения, было время, чтобы поразмышлять о женской природе. Героиня решает, что настало время покончить с притворством, что будто бы сама она и другие женщины ищут брака по каким угодно причинам, кроме той, чтобы свободно заниматься сексом. Стремясь исправить эту историческую несправедливость, она рассказывает спутникам о своих мужьях и среди прочего с жаром объясняет: Хвала Христу, мне послана отрада Пяти мужьям женою верной быть.

От каждого пыталась получить Я лучшее: мошну или сундук Опустошать старалась я не вдруг И всех сокровищ даром не растратить — Я не мотовка, нет, с какой же стати.

Пяти мужей науку я прошла. Шестого я покуда не нашла.

Гряди, жених полуночный, к невесте, И продолжать науку будем вместе.

На что мне целомудрие хранить, Когда нам всем велел Господь любить…169

Как и жена рыбака, она тоже упоминает, что ее интересует богатство мужчины. Однако весь пространный «Пролог Батской ткачихи» (а он, кстати, больше по объему следующего за ним «Рассказа Батской ткачихи») проникнут ее непреходящим интересом к удовольствиям, которые доставляет ей секс, ради чего она, собственно, и выходила столько раз замуж.

Продолжительность «Пролога» объясняется тем, что вымышленная жена не жалеет времени и сил на защиту своих пяти браков от нападок каких-либо богословов. В самом деле, ведь богословие осуждало тех, кто вступал в брак ради сексуального наслаждения. Как еще в 829 году постановил Франкский церковный собор, «брак предписан Богом и должен заключаться не сладострастия ради, а во имя получения потомства… Плотские сношения… обязаны происходить ради рождения потомства, а не ради наслаждения»170.

Хотя способы половых сношений, которые Церковь признавала разрешенными в браке, были ограничены, секс все равно оставался непременной частью института брака, известной как супружеский, или матримониальный, долг. В христианском контексте эта идея основана на Первом послании Павла к Коринфянам, 7:3–4: «Муж, оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена». В отношении супружеского долга это следовало понимать в том смысле, что любой состоящий в браке вправе требовать секса от своей второй половины при условии, что это требование «разумно». Вот как по этому поводу высказывался Фома Аквинский: «В браке существует взаимный договор, по которому каждый из супругов обязан уплачивать другому супружеский долг: по каковой причине, как и в других соглашениях, обязательство будет негодным, если взявший его на себя не может его исполнить, так и брачное соглашение будет негодным, если заключено тем, кто неспособен уплачивать супружеский долг»171.

«Разумность» требования зависела от некоторых факторов: вероятности для женщины забеременеть от полового сношения, правомерности выбранных для секса дня и времени. Например, не будет «разумным», если, например, супруг потребует секса воскресным утром во время Великого поста, да еще когда у его супруги менструация. Если оставить в стороне все богословские и физиологические препятствия к соитию, то один супруг имел полное право требовать от другого секса, который тот «должен» ему по брачному соглашению.