Особенный интерес для нас представляет случай 17-й, где рыцарь был влюблен в даму, которая была связана любовью с другим, и получил от нее надежду, что «если ей случится потерять любовь того возлюбленного, то, без сомнения, ущедрит она любовью своей названного рыцаря». Вскоре она вышла замуж за своего любовника, и рыцарь стал требовать от нее обещанной ему любви, потому что ей не положено любить своего мужа. Она же отвергла его и презрела его логику. Тут, как утверждают, вмешалась королева Алиенора и сказала: «не имеет любовь силы меж состоящими в супружестве. Посему и предлагаем, чтобы означенная дама предоставила рыцарю обещанную ею любовь»186.

Пожалуй, трудно еще яснее продемонстрировать природу брака в высших сферах европейского средневекового общества. Даже если кому- то и выпадало счастье заключить брак по любви, сами его устои рисковали свести на нет эмоциональную привязанность, которая, собственно, и побудила влюбленных связать себя церковными и правовыми узами. Более того, женщину можно было приневолить к любви. Ее желания в расчет не принимались, поскольку ей нельзя было доверять в том, что она подарит свою любовь тому, кому следует. Женщину могли просто направить на связь с «правильным» мужчиной, а сама она проявляла достаточно покорности, чтобы довольствоваться объятиями указанного ей любовника. Если она была глупа и смела вообразить, будто ее любовь должна и сможет продлиться после свадьбы, то, к счастью, Суд любви быстро помогал ей развеять эту иллюзию.

Действительно, практически все приведенные у Андрея Капеллана типичные случаи свидетельствуют о том, что женщинам редко позволялось самим выбирать предмет любви. Исключение составляет случай 11-й: у одной дамы искал любви некий добрый и разумный муж, а следом муж еще достойнее первого тоже стал настоятельно просить ее любви, и в этом случае Суд любви постановил, что «оставляется на усмотрение дамы, к кому она изберет склонить слух, к хорошему или к лучшему»187. Во всех прочих делах Суд любви, не спрашивая мнения дамы, по своему усмотрению распоряжался ее любовью и сексуальными милостями, считая, что они должны быть отданы ею кому- то, кто не был ее супругом.

Через все придуманные Андреем диалоги, как и через «судебные» дела, красной нитью проходит мысль, что женщины не более чем пешки в любовных играх и не заслуживают высказывать свое мнение. Андрей все время подчеркивает, что дамы должны беспрепятственно даровать любовь своим поклонникам, и заверяет своего друга Вальтера, что дамы так и сделают: отдадут свою любовь (а следом и желанный секс) всякому мужчине, который подступится к ним с правильными речами и обхождением. Послушать Андрея, так придворные дамы не более чем алгоритмы — следуй правильному порядку действий, и результат гарантирован. Они так сексуально озабочены и так недалеки умом, что всякому мужчине, который должным образом польстит им, уступят легко, лишь бы увильнуть от скучных обязанностей перед своими супругами.

Даже написав целый трактат о соблазнении и его правилах, Андрей продолжает настаивать, что мужчины должны воздерживаться от куртуазной любви и внебрачного секса ради своего блага и блага соблазняемых ими женщин. Андрей напоминает своим читателям- мужчинам, что «любовь

Признание в любвиМиниатюра. До 1470 г.

не только заставляет мужчин терять свое небесное наследие, но и лишает их всей чести мира». Хотя мужчина может наслаждаться моментами любви, однако и он, и женщина, которую он избрал, рискуют лишиться каждый своего доброго имени, если обнаружится, что они «дарили кому-нибудь [свою] любовь». Мужчины должны держать себя в руках и не поддаваться искушению обольщать женщин, которые неспособны «сдерживать [свои] страсти, как то делают мужчины»188. Мужчины в конечном итоге и есть стражи женской непорочности. Они либо сдерживают себя и отказываются предлагать хвалы и подарки, удерживая себя от секса, либо вступают с женщинами в романтические отношения, и тогда оба влюбленных обрекают себя на неизбежное падение.

В целом Андрей наставляет своих читателей- мужчин, что «всякая женщина на свете… развратна, ибо ни одна женщина, неважно, сколь титулована она или благородна, не откажет в своих объятиях мужчине, пускай даже самому отвратительному и гнусному», который ухаживает за ней с уме-ньем189. И все же он будет несчастен, поскольку она останется неудовлетворенной по причине самой своей женской природы и в конце концов променяет его на другого, поскольку она непостоянна. Те же идеи мы находим и на страницах других сочинений в куртуазном жанре, в том числе в легендах о короле Артуре и «Романе о Тристане и Изольде». В бретонском «Лэ о Гижмаре» (лэ — любовная повествовательная поэма), написанном Марией Французской (ок. 1160–1215), сюжет вращается вокруг любви героя, чье имя и дало название лэ, к замужней даме, которую супруг из ревности держал в заточении. Когда свершилась их прелюбодейная любовь, супруг еще больше ужесточил заточение дамы, но та смогла сбежать, из- за чего разразилась кровопролитная вой на, стоившая многих жертв с обеих сторон, а беглянка попала в руки к другому влюбленному в нее лорду. Даже у Чосера в эпической поэме «Троил и Крессида», где героиня не замужем, она все равно проявляет непостоянство.

Ревнивый муж бьет женуМиниатюра из «Романа о Розе». Ок. 1490–1500 г.

Крессида предает Троила и отказывается бежать с ним после того, как их отношения приводят к акту любви, и предпочитает поддаться на ухаживания воина Диомеда.

В некоторых куртуазных произведениях все наоборот, и женщины не в пример мужчинам верны своей любви, как в лэ Марии Французской «Элидюк», где у главного героя есть преданная жена, а он по ту сторону Ла-Манша заводит себе любовницу. Впрочем, примеры женской верности так малочисленны, что служат скорее исключениями из правила, чем надежным доводом в пользу женского постоянства.

Было бы явным преуменьшением утверждать, что в куртуазной литературе неверны только женщины, выведенные в куртуазной литературе. Притом что такие произведения сочинялись, по всей видимости, для того, чтобы художественно отображать нравы и обычаи высших кругов общества, их читала не только знать. Сочинения куртуазного жанра были популярны среди всех слоев населения, правда, с некоторыми вариациями, поскольку разные переписчики по- разному копировали их; кроме того, публика с удовольствием слушала баллады или поэмы на сюжеты этих сочинений. В итоге те же самые представления о женщинах проявились и в менее изящной литературе. Так, возвышенные мысли, высказанные в эпической поэме «Троил и Крессида» и адресованные думающему образованному читателю, Чосер пересказывает более доходчиво в своих простонародных «Кентерберийских рассказах». Проделки неверных жен составляют основу сюжета в «Рассказе мельника», «Рассказе купца» и в «Рассказе шкипера» и упоминаются в «Рассказе повара» (неоконченном, где повествуется о похождениях жены содержателя притона, которая подрабатывает проституцией). Так что даже в сознании простонародья женщинам приписывались намерения выйти замуж не ради любви, а ради безопасности и, вероятно, ради невозбранного секса.