Шрифт:
Я задумалась, представляя Малька с каким-то абстрактным мужиком, щуплым, низким, высоким, потом огромным, блондином, брюнетом, лысым, его рука у нее на талии, она положила голову на его грудь, он берет ее лицо руками, поднимает за подбородок и тянется к ней слюнявыми толстыми губами…
Бррр!
Нет, не может быть!
Она бы мне сказала!
Или не сказала?
– Ничего не понимаю!
– я села, поджала ноги и обхватила их руками.
– Объясните мне, кто-нибудь, срочно! Где моя Амалька, смешная малышка с косичками и вечно содранными коленками?! Как, почему она стала такой жестокой? Может, снова переходный возраст?
Психолог покачал головой.
– Где был тот момент, когда я перестала для нее существовать? Вроде вчера еще водила ее в садик, потом в школу, потом родительские собрания, деньги на шторы сдавать, форма на заказ, от всего класса, десять тысяч, плюс туфли еще три. А она эту форму в первый же день порвала. Мальчик за соседней партой приклеил ее суперклеем к стулу, она встала - и все, дыра. И какие там игрушки, когда то портфель порвет, то учебник потеряет? И она права, конечно. Я ничего ей не давала. Ни моря, ни путешествий, ни модных шмоток. Все думала, успею, а потом находилось что-то более важное. То сапоги развалились, то куртка порвалась. А потом уже и не нужны были игрушки. Нужен был ноутбук. Стоимостью в мою зарплату. И думала: ладно, к старшим классам скоплю. А, нет, хватило только на телефон. А нужны уже джинсы. И сумка, и куртка кожаная. И вот как-то так…
– А институт?!
– продолжила я плакаться несуществующему психологу.
– Благо, Танька по своим каналам узнала, что на ее факультет недобор, и есть шанс попасть на бюджет. Но до этого я год платила соседке, Тамаре Петровне, чтобы она подтянула по русскому и литературе. Благо, хоть с математикой Малек сама соображала. Но разве она бы протянула на одну стипендию? Кто платил за общагу? Кто давал постоянно то на то, то на другое? Немного, но все же... Одевала ее, к тому же...
Слезы все-таки покатились.
– Все так, все правильно. Я виновата. Не переучилась, не нашла работу поденежнее. Учиться было не на что и некогда. А пробираться по головам не умею, и не смогла бы. Какая из меня маникюрша? Или даже продавщица на рынке? Да я бесплатно бы отдала все, только попроси! А красить ногти тоже надо талант уметь, я вон даже стенку покрасить без потеков не могу.
В дверь настойчиво постучали, я шепотом послала всех в лес. Стук не прекратился. Звук был такой, будто кто-то долбил ногой по двери. Страшноватенько.
Подкралась к двери и прильнула к глазку. В этот момент дверь отлетела от мощного удара и снесла меня к стене. Я сползла по стенке и отключилась.
Глава 12 Так странно ее звали Лимбо
Когда я пришла в себя, надо мной нависали три головы - одна мужская и две гадючьи. В смысле Машкина и Танькина. На мужской голове красовалась милицейская шапка, на лице - голубые глаза, усы, массивный нос и - слава богу- не толстые губы.
Машку и Таньку чего описывать, две сущедуры, одна мелкая, вторая огромная.
Пришло время оценить свои потери. Я провела языком по зубам- хвала яйцам, все на месте. Глаза тоже открываются и видят - вроде оба. А вот лоб…
Я застонала.
– Лежите, не шевелитесь, скорая уже едет, - служивый положил руку мне на плечо.
«Хм, приятно!» - подумалось мне.
Рука у него была мягкая, теплая, но сильная. Но он был вовсе не похож на того, кто мне снился.
Я все-таки поднялась и села. Голова поплыла.
– Ты чего не открывала, курица безмозглая?
– завопила Машка. Танька схватила ее за плечи, как будто она сейчас нападет на меня.
– Мы уже что только не передумали! На работе тебя нет, дома темно, Малек сказала, что вы поругались и теперь ты ее специально разводишь на переживания, чтобы она пришла. Дура-то еще малолетняя!
– орала Машка, отпихивая (безрезультатно) Таньку.
– Мы подумали, ты тут повесилась, с тебя станется!
Я сморщилась и приложила руку ко лбу. Ого! Вот это шишак!
– У тебя что, ноги отсохли?!
– вопила Машка. Теперь и мент ее тоже держал.
– Не могла прийти ко мне, все рассказать?! Я бы первая эту паршивку ремнем отдубасила!
В подъезде нарисовались сразу трое - два медика со скорой и Маля.
Увидев меня, дочь застыла на мгновенье, глаза ее округлились, наполнились слезами и через миг пролились бурным водопадом.
– Мама! Мамочка!
– кинулась она ко мне, такая маленькая и беззащитная, что я сама разревелась, обняла ее и раскачивала, будто баюкая, и гладила ее каштановый хвостик.
Машка с Танькой тоже разревелись, мент топтался, не зная, что делать, а врачи оттянули Малька, и принялись осматривать меня, попутно обустраиваясь на месте.