Один из глубинных смыслов страданий Христа в том, что Он не просто дал образ человеческих страданий, но и показал, что, вспоминая его мученическую судьбу и крестную смерть, сопереживая Ему, человек быстрее утешится, поймет, что хотя смерть и страдания невозможно победить, они приведут его, как и Спасителя, к воскрешению и окончательному торжеству.

2. Страдание в других мировых религиях

В отличие от Спасителя-Иисуса Спаситель-Мухаммад не претерпел никаких страданий, за исключением того, что в самом начале проповедничества подвергался гонениям. Впрочем, они совсем не были суровыми и его не мучили, а после этого он сам довольно жестоко расправлялся со своими противниками. Те факты, что арабский народ не страдал от чужеземных завоевателей и нападок собственной элиты, что исламисты не подвергались жестоким гонениям, а Пророк (как центральная фигура ислама) не страдал, не подвергался мучительным и унизительным истязаниям, сыграли решающую роль в том, что в этой религии не образовался культ страдания, духовным истоком которого является страдание божества. Тем не менее ислам знает мучеников, например внуков Мухаммада Хасана и Хусейна; были и другие мученики, по большей части мифологизированные персонажи из числа погибших за веру и в конкурентной борьбе за власть, а также убитые без вины. Перенесших же страдания именно за веру, особенно по сравнению с христианством, очень мало.

Ислам — это религия победы, в том числе военной, именно такая религия дала толчок арабским завоеваниям и стремительному росту арабской культуры. Евреи, из среды которых вышло христианство, не могли не смотреть на себя как на вечно страдающих, поскольку такова была их история: их угоняли в плен в Вавилон и Египет, затем их страна была захвачена римлянами. Арабы же ничего подобного не испытали. Этим (в особенности) тоже объясняется отсутствие в их религии культа страдания.

Но есть исключения: я имею в виду шиитский обряд шахсей-вахсей, представляющий собой оплакивание смерти имама Хусейна. Во время этого обряда разыгрывается поистине трагическое представление: правоверные шииты истязают себя до полусмерти, а иногда и до смерти, обычно побивая себя цепями. Это происходит на глазах массы зрителей с целью возбудить в них экстатическое чувство самоотречения и беспредельной веры в Аллаха, массовый религиозный психоз.

Постоянная психологическая близость к смерти является непременным требованием радикального ислама.

Так, по мнению имама аль-Газали, разумным человеком является тот, кто постоянно думает и размышляет о смерти, всегда говорит о ней, занят лишь приготовлением к смерти и тому, что ждет после нее, а потому принимает необходимые меры. Нужно проявлять рвение в деле изучения всего, что необходимо знать в связи со смертью, и обращать внимание на то, чтобы двигаться вперед в этом направлении. Во всех раздумьях мысли должны вращаться только вокруг нее. Главным является то, что человек должен ставить себя на место умершего и стараться представить его состояние в могиле[58]. Надо полагать, что постоянные раздумья о смерти могут приводить к жестоким страданиям и даже угрожать психическому здоровью. К тому же аль-Газали утверждает, что существует благо в том, чтобы человек всегда упоминал о смерти в разговоре, причем все эти суждения основаны на священных текстах, приводимых данным автором[59].

Индивид, постоянно думающий и говорящий о смерти, вполне может стать некрофилом, который не ценит жизнь ни свою, ни чью-либо другую. Поэтому он относительно легко способен лишить жизни себя и (или) иного человека. Такие крайние суждения правоверного мусульманина, да еще священнослужителя, практически ничем не отличаются от сочинений многих православных теологов. Это, разумеется, крайняя позиция.

Одна из главных религиозных идей ислама — это идея Страшного суда и загробного воздаяния, в том числе мучений и страданий грешников. Это, как и в других религиях, средство страхом наказания заставить соблюдать все требования ислама, заставить вернуться к якобы изначальным нормам морали, Божественной правде и Божественному образу поведения, прежде всего к изначальной форме культа, якобы нарушенной и извращенной последующими поколениями.

Тема страданий обозначена в различных исламских сектах и течениях, в частности в суфизме — мусульманской мистике. Исследователи суфизма (Р. Николсон, Л. Массиньен) отмечают, что в раннем суфизме можно наблюдать выраженное христианское влияние. Например, уединение, обеты молчания и другие аскетические подвиги явно были заимствованы у христианских монахов.

Несколько иначе, чем в христианстве и исламе, решаются проблемы страданий в буддизме, прежде всего в опыте и проповедях самого Будды.

В буддистском источнике «Мадждхиманикайя» («Махасиханада-сутра») рассказывается, как Будда поведал одному из своих учеников — Сарипутте — о своем аскетическом опыте: «…был я аскетом из аскетов… До того доходил я в аскезе своей, что наг был я, презирал благопристойность, облизывал пальцы после трапезы, не обращал внимания на тех, кто кричал мне идти или остановиться, никогда не принимал пищу, принесенную мне до прогулки или для меня одного состряпанную…

Я ел всего раз в день или раз в два дня, а то и раз в семь или даже четырнадцать дней, строжайше смиряя голод. Я питался одними зелеными травами, семенами дикого проса и риса, кусочками шкуры, водными растениями, крохами истолченного риса пополам с шелухой, накипью рисового отвара, мукой мистичного семени, травой или коровьим навозом…

Одеянием моим были конопляные или пеньковые лоскуты, холстина, пыльные лохмотья, кора, шкура.

Самыми различными способами пытал и истязал я свое тело — до такой аскезы я доходил. До того доходил я в омерзительности своей, что на теле своем много лет собирал я грязь и нечистоты, пока они не отваливались сами… до такой мерзости я доходил…

Как олень при виде человека скачет через холм и долину, так и я убегал при одном виде пастуха, чтобы не увидели меня, а я их, — до такого одиночества я доходил.

Когда пастухи выгоняли свои стада из хлева, я пробирался ползком, чтобы питаться выделениями отелившихся коров. Пока были во мне экскременты и моча, был я сыт. Вот такой дрянью я питался…

Тогда-то и пришли мне в голову эти строки, до тех пор не произнесенные никем:

То на жаре, то на холоде, в глухом лесу, в одиночку, Нагой, без огня, исполненный решимости, Борется отшельник с чистотой, чтобы победить.

В склепе ложусь я на ночь, подкладывая под голову обугленные кости.