Образ хорошей матери как мученицы, которая отрицает собственные потребности и желания ради детей, пришел оттуда же.

Тогда, как и сейчас, множество материнских мифов выливались в отрицание, как сознательное, так и нет. Не только матери не признают реальную картину жизни; другие члены семьи, включая отцов, испытывают такое же давление. Некоторые матери будут просто отрицать то, что они сказали своим дочерям или о своих дочерях, даже в присутствии свидетелей или настаивать на том, что наказание, словесное или физическое, было заслуженным. Другие будут заявлять, что их слова и жесты были неверно поняты или что они хотели «как лучше». Гиперкритичность или даже жестокость объясняется как нормальное поведение или как попытка показать ребенку пример.

В сегодняшней культуре существует множество способов избежать правды, и почти повсеместно правда остается тщательно скрываемой тайной. Мать, которая плохо относится к своей дочери, может просто любить сына – который не представляет такой угрозы для ее самооценки – или одну из дочерей, которая не представляет конкуренции. Такая сложная динамика пугает как саму дочь, так и, совершенно другим образом, мать.

Конфликт может распространиться дальше взаимоотношений матери и дочери, коснуться мужа и отца. Некоторые отцы станут спасателями, такими рыцарями в сияющих доспехах, помогающими дочери противостоять маме, в то время как другие станут соучастниками, игнорируя либо отрицая негативное развитие взаимоотношений между мамой и дочкой. В других семьях, в частности в тех, в которых бремя воспитания детей считается обязанностью матери, отец просто не будет лезть в конфликт. А возможный развод еще больше усложнит положение матери, фундамент любви к детям которой и так шаткий.

Миф о материнской любви влияет на дочерей по-разному, в том числе он выражается в нежелании дочерей злых матерей выступать и говорить о пережитом опыте. Одна женщина, мать десятилетних близнецов, отказалась говорить о своей матери, от которой она давно отдалилась, из-за страха, что это заставит ее звучать уныло или снисходительно. Другая боялась говорить вне терапевтической среды, боясь боли, которую она испытывала. Еще одна женщина вышла сразу после того, как мы заговорили, потому что она чувствовала себя виноватой, в то время как другая была убеждена своей старшей сестрой, что говорить об их матери ей «неприятно», хотя они сходились во мнениях на ее счет.

За одним исключением, все женщины, с которыми я беседовала, просили, чтобы я дала им псевдонимы и изменила детали их жизни. Им важно было быть уверенными, что их не распознают, из-за страха, что семья, друзья, знакомые и коллеги будут думать о них плохо. Одной женщине я даже дала два разных имени, чтобы нить ее истории на страницах книги не раскрыла ее личность. Одна девушка-писательница прислала мне список своих близких друзей, которые, возможно, согласятся на интервью, а затем, всего через несколько часов, написала по электронной почте: «Я подумала и поняла, что вам лучше не подходить к этим женщинам. Я не уверена, что они на самом деле признают, будто их матери жестоки к ним. Я своими глазами видела ужасные вещи, но это не значит, что в их глазах они такие же».

Миф о материнской любви требует от дочери сохранять молчание. Диана, замужняя женщина, которая решила не иметь детей, подытоживает это так: «Мне не нравится говорить о моей матери, потому что я боюсь, что люди подумают, будто я преувеличиваю то, что она может мне наговорить. Несколько раз, когда я пытался поговорить о ней с подругой, я почувствовала, что как будто упала в ее глазах. Кроме того, моя мать очень осторожно относится к тому, что говорит мне на глазах у других людей, так что, если я на нее пожалуюсь, меня сочтут сумасшедшей или того хуже. Клянусь, моему мужу потребовалось несколько лет, чтобы осознать, что действительно происходит. Он обожает свою мать, поэтому для него было естественным оправдывать мою, по крайней мере вначале. Теперь он знает, и он полностью на моей стороне. Но другие люди? Нет».

Многие дочери злых матерей сталкиваются с потребностью балансировать между ожиданиями со стороны общества и попытками защититься от материнских обид. Обязанность показного благочестия – части феномена священной материнской любви – может сделать дочь безгласной и наполненной чувством вины.

Гнев, вылившийся на Кристину Кроуфорд за ее неблагодарность матери, когда была опубликована «Дорогая мамочка» [12] , – из этого же разряда. Социальное давление усиливается, когда дочь сама становится матерью и встает перед выбором: хочет ли она впустить свою мать в жизнь в качестве бабушки или же нет.

И даже терапия не позволяет с легкостью отличать то, что, по мнению общества, должна испытывать дочь к своей маме, от того, что она на самом деле испытывает. Одна женщина призналась: «Я стала лучше понимать, как ее жизнь отразилась на том, кто она есть, и это ее дело, жить с этим или нет. Но что мешает, так то, что я это понимаю на интеллектуальном уровне; понимание на эмоциональном уровне придет нескоро из-за того, насколько травмирующим было мое прошлое. Ощущение, будто я остановилась на определенной ступени развития. Мне действительно лучше после терапии, но шрамы иногда ноют».

Защита себя от материнской боли может быть еще сильнее осложнена из-за табу, связанных с прекращением связей с матерью. Это и культурная позиция, и терапевтическая.

Я знаю это не понаслышке, потому что видела это в глазах незнакомцев: удивление на лице коллеги, когда, отвечая на ее вопрос, я сказала, что моя дочь никогда не видела свою бабушку, или то, как врач посмотрел на меня после того, как спросил меня об истории болезни моей матери, а я ответила, что не знаю, добавив, что не видела ее и не говорила с ней более пятнадцати лет.