Мальчик обдумывает ее слова несколько минут, а затем смеется, хотя в сказанном нет ничего смешного.

– Иногда, когда я смотрю в зеркало, я вижу странную даму.

К ее чести, женщина даже бровью не ведет.

– В черном платье и в маске. Она лишь смотрит на меня, и не с любовью, а скорее, желая убить. У меня такое чувство, что она чего-то ждет, но не знаю, чего именно. Она появляется там, где я меньше всего ожидаю… обычно в зеркалах. К сожалению, она очень любит в них смотреться. Если это делает из меня сумасшедшего, тогда вам лучше приготовить смирительную рубашку, потому что это правда.

– Понимаю. – Голос женщины не меняется, когда она снова берет в руки чашку чая. – Как давно ты видишь эту даму?

– Не знаю. Наверное, с тех пор, как себя помню. Может, лет с пяти-шести. Иногда я не вижу ее месяцами, но в последнее время, особенно после переезда сюда, она появляется почти каждый день. Это… у вас когда-нибудь возникало ощущение, что за вами наблюдают, но вы знаете, что смотрят не глазами?

От такого описания бесстрастность психотерапевта дает трещину.

– И ты никогда никому об этом не рассказывал?

– У папы есть смутное представление о том, что меня беспокоит, но он мне не верит. Никогда не верил. Он полагает, что я все выдумываю. Честно говоря, с ним трудно о чем-либо говорить. – Тарк мрачнеет.

(Сто двадцать восемь, сто двадцать девять.)

– Кто-нибудь еще ее видел?

– Не знаю. Не думаю.

– А как насчет Келли?

– Иногда она странно смотрит на меня, будто понимает, что что-то не так. Но она ничего не говорит, и это к лучшему, ведь я все равно не хочу ее вмешивать в то, что происходит. Что бы это ни было.

– Привет, Сандра, – говорит ассистентка учителя.

Девочка улыбается ей, но не отвечает. Келли устраивается на соседних качелях.

– Я хотела узнать о женщине, о которой ты мне рассказывала. О женщине, что стояла за спиной Тарквиния.

– О, об этой женщине, – произносит девочка и перестает раскачиваться. – О даме в забавной маске.

– В маске?

– Сначала я подумала, что это лицо, но там дырки вместо глаз.

– Почему она тебе не нравится?

– Потому что она в тюрьме и пытается выбраться.

Для молодой учительницы в словах девочки нет смысла, поэтому она пытается снова:

– Когда ты впервые увидела эту женщину?

– Когда мистер Тарквиний пришел в класс. Она, кстати, ему тоже не нравится.

– Почему?

– Она хочет навредить мистеру Тарквинию. Хочет навредить мне. Навредить всем. Но у нее не получается, ведь она все еще в тюрьме.

– Сандра, – начинает молодая женщина, но делает паузу в попытке сформулировать вопрос правильно. – Сандра, где находится эта тюрьма?

Девочка смотрит на нее ярко-зелеными глазами.

– Мистер Тарквиний, – отвечает она. – Мистер Тарквиний и есть тюрьма.

– Давай немного поговорим о том времени, когда ты был моложе, Тарквиний, – говорит психотерапевт. – Что ты помнишь о своем детстве?

– Немного. Хотя папа часто рассказывал мне о том времени, когда я был маленьким. Например, однажды я чуть не свалился в канализационный люк, а еще у меня была собака по кличке Скраффи. Но я ничего не помню, как будто все это происходило с кем-то другим, а не со мной. Это странно, ведь я должен был запомнить хотя бы собаку.

– Какое самое раннее воспоминание приходит тебе на ум?

Еще одна пауза.

– Мама, – произносит Тарк тихо и смущенно. – Помню, как она пела мне перед сном.

– Колыбельную?

– Я не знаю названия песни. – Мальчик напевает, и мелодия получается странной, навязчивой.

Сто сорок три, сто сорок четыре.

– Боюсь, эта песня мне не знакома, – признается мисс Кресуэлл, которая специализируется на уходе за детьми и знает наизусть ровно сто тридцать колыбельных.

– Это первое, что я помню, – повторяет Тарк. – А потом моей маме пришлось… Что ж, она слетела с катушек, уж простите за формулировку. Папа определил ее в лечебницу Ремни. И вскоре после того, как ее забрали, я начал видеть эту… это.

– Понимаю, – отзывается психотерапевт. Хотя это тоже ложь; на самом деле она ничего не понимает.

– Ваш сын – весьма сообразительный мальчик, – говорит она его отцу, когда сеанс заканчивается. Тарк листает небольшую стопку журналов, в то время как Дуг и мисс Кресуэлл тихо переговариваются за дверью. – Намного умнее среднестатистического подростка своего возраста, но свою сообразительность он склонен выражать с помощью сарказма и насмешки. Это лучше, чем другие известные мне формы бунта, но все же мне не хотелось бы это поощрять. Он также страдает от очень глубокого психоза, напоминающего посттравматическое стрессовое расстройство.