— Проходи…

Студия, в которой обитает Мамаева, на удивление чистая и уютная. Сразу за стеной прихожей обнаруживается кровать среднего размера, заправленная пушистым серо-синим пледом. Видимо, это спальня. Оставшееся пространство разделено на две части. С одной стороны небольшая светлая кухонька, с другой — диван с придвинутым к нему стеклянным столиком. Поверхность стола покрыта плетёной белой салфеткой.

— Кофе? — предлагает Альбина.

Устало потираю переносицу костяшкой указательного пальца.

— Поздновато для кофе. Я бы лучше чаю. Если можно — зелёный.

Кивнув, набирает воду в чайник из стоящего тут же ручного фильтра. Достаёт из шкафа большие белые чашки.

— Извини. Только в пакетиках.

— Пофиг.

Присаживаюсь на диван. Откинувшись назад, прикрываю глаза. Тяжёлый выдался денёк.

Альбина звенит посудой. Слышу характерное бульканье наливаемой в кружку воды. Дзынь! Приоткрываю один глаз. Небольшая вазочка с печеньем встаёт рядом с чашками.

— Готово.

— Это что? — кручу в руке печенюшку, от которой исходит просто умопомрачительный запах.

— Брауни.

— Сама пекла что ли?

Кивает.

— Да ты — человек многих талантов, Мамаева. И вот скажи мне, как ты умудрилась вляпаться во всё это? — неопределённо машу рукой в воздухе.

Она сидит на диване, вытянувшись в струну. Смотрит куда-то себе в колени. Беспрестанно теребит скрюченные в замок пальцы.

Тяжело вздыхаю.

— Мамаева… Ты же понимаешь, что нам придётся об этом поговорить.

— Понимаю, — едва слышно.

— Поэтому давай без прелюдий. Ты до сих пор замужем за ним?

— Да.

— Отлично, — говорю. Хотя мне это вовсе не кажется отличным. — Вы что… поссорились?

— Можно сказать и так…

Супер, Захар. Похоже, это твоя кармическая участь — быть утешением для женщин с проблемами в браке…

Сглатываю.

— Ну, ничего, Мамаева. Как поссорились, так и помиритесь. Это дело такое… — вгрызаюсь зубами в печеньку. Чуть не стону в голос от удовольствия. Она просто тает во рту.

Вскидывает глаза на меня.

— Нет! Вы… ты не понял. Я не хочу с ним жить. Совсем. Я хочу… развестись.

Внимательно смотрю на неё.

— Он бил тебя?

Опять отводит глаза. Шелестит куда-то в сторону:

— Нет…

Придвигаюсь ближе. Беру её за руку.

— Альбина, посмотри на меня.

Медленно поднимает голову.

— Тут нечего стесняться. Ты можешь всё мне рассказать.

— Нет, он меня не бил. Скорее, был… груб.

Чувствую, как начинает яростно биться жилка на виске. Непроизвольно сжимаю ладонь в кулак. Альбина дёргается.

— Прости, — торопливо говорю, отпуская её руку. — Прости. Помоги мне понять. Ты хочешь с ним развестись. Но не делаешь этого. В чём проблема?

Опять молчит. Закусывает губу.

— Слушай. Если я не буду знать, в чём дело, я просто не смогу помочь тебе. Понимаешь?…

— Всё сложно. У нас в Осетии… это так не работает.

— В смысле?

— Когда я выходила замуж за Мурата… В-общем, мне пришлось выйти за него.

— Как это? — уточняю осторожно.

— Мурат и мой отец, они… договорились.

— Договорились?

— Я стала его женой, потому что так решил папа.

Откидываюсь на спинку дивана в изумлении.

— Ты шутишь, Мамаева? В наше время? Это девятнадцатый век какой-то!

— Он никогда не даст мне развод. Он хочет, чтобы я… чтобы… — роняет лицо в ладони.

Отнимаю руки от её лица. Заглядываю в глаза. Зелёные…

— Чтобы что?

— Чтобы я родила ребёнка. А я не хочу, понимаешь!? Я вообще ничего этого не хотела, — крупная слеза проливается на её щеку. Ещё одна. Проводит пальцем, утирая.

— Альбина…

Меня одолевает странное желание. Обнять её сейчас. Успокоить.

Привлекаю её к себе, обхватив за плечи. Прячет лицо у меня на груди. Всхлипывает. Даю ей время прийти в себя. Когда начинаю говорить, в моём голосе нет сомнений.

— Не знаю, как принято у вас в Осетии. Мы сейчас не там. У нас здесь ты — свободный человек, и можешь развестись, когда тебе угодно.

Отстранившись, заглядывает мне в глаза. В её — я вижу что-то вроде… надежды?

У меня не остаётся выбора. Я просто не могу иначе.