Но в то время как христианство стало свидетелем обвала своих последователей — обвала, который, как ожидалось, будет стремительно продолжаться, — массовая миграция способствовала почти двукратному увеличению численности мусульманского населения. С 2001 по 2011 год число мусульман в Англии и Уэльсе выросло с 1,5 миллиона до 2,7 миллиона. Хотя это официальные данные, широко распространено мнение, что нелегальная иммиграция значительно увеличила эти цифры. Было признано, что по меньшей мере миллион человек находятся в стране нелегально и, следовательно, вряд ли заполняли переписные листы, а два местных органа власти, которые росли быстрее всего (более чем на 20 процентов за десять лет), уже имели самое высокое мусульманское население в Великобритании (Тауэр-Хамлетс и Ньюхэм). Кроме того, в этих районах страны было больше всего нежелательных ответов на вопросы переписи: примерно каждое пятое домохозяйство вообще не явилось на перепись. Все это позволяет предположить, что результаты переписи, какими бы поразительными они ни были, сильно занижают реальную численность населения. Тем не менее, результаты переписи поражают.

И все же, несмотря на то, что перепись была трудно перевариваемой в течение года, история о ней прошла за пару дней — как и любая другая эфемерная новость. Но это была не эфемерная история. Это был рассказ о недавнем прошлом страны, ее ближайшем настоящем и взгляд в ее неизбежное будущее. Изучая результаты этой переписи, можно было прийти к одному непреложному выводу: массовая иммиграция находится в процессе изменения — более того, она уже полностью изменила страну. К 2011 году Британия уже радикально отличалась от того места, которым она была на протяжении веков. Но реакция на такие факты, как то, что в 23 из 33 районов Лондона «белые британцы» теперь в меньшинстве, была почти столь же показательной, как и сами результаты. [7] Представитель Управления национальной статистики (ONS) приветствовал результаты как потрясающую демонстрацию «разнообразия». [8]

В то же время реакция политиков и СМИ поражала тем, что была выдержана только в одном тоне. Когда политики всех основных партий выступали перед участниками переписи, они приветствовали результаты исключительно в духе торжества. Так было на протяжении многих лет. В 2007 году тогдашний мэр Лондона Кен Ливингстон с гордостью говорил о том, что 35 процентов людей, работающих в Лондоне, родились в другой стране. [9] Возникал вопрос: существует ли какой-то оптимальный предел этому или нет? В течение многих лет чувство восторга и оптимизма по поводу изменений в стране казалось единственным подходящим тоном. При этом делался вид, что в этом нет ничего нового.

На протяжении большей части своей истории, и уж точно на протяжении предыдущего тысячелетия, Британия сохраняла необычайную статичность населения. Даже Нормандское завоевание 1066 года — возможно, самое важное событие в истории островов — привело к тому, что норманны составляли не более 5 процентов населения Англии. [10] Перемещение населения в предшествующие и последующие годы почти полностью происходило между островом Ирландия и странами, которые в конечном итоге составили Соединенное Королевство. В период после 1945 года Британии потребовалось заполнить особые пробелы на рынке труда, особенно в транспортном секторе и в недавно созданной Национальной службе здравоохранения. Так начался период массовой иммиграции, хотя поначалу и медленно. Закон о британском гражданстве 1948 года разрешил иммиграцию из стран бывшей империи — ныне Содружества, — и к началу 1950-х годов несколько тысяч человек в год пользовались этой схемой. К концу десятилетия число новоприбывших исчислялось десятками тысяч, а к 1960-м годам перевалило за шестизначную цифру. Подавляющее большинство прибывших были выходцами из Вест-Индии, а также Индии, Пакистана и Бангладеш, которые часто приезжали в Британию, чтобы работать на фабрике и рекомендовать другим — часто из своих семей или кланов — последовать за ними и выполнять аналогичную работу.

Несмотря на определенную озабоченность общественности по поводу всего этого и того, что это означало для страны, ни лейбористское, ни консервативное правительства, сменявшие друг друга у власти, не смогли сделать многого, чтобы остановить движение. Как и в таких странах континента, как Франция, Голландия и Германия, не было ясности и консенсуса по поводу того, что означает приезд этих рабочих, и даже по поводу того, останутся ли они. Только когда стало ясно, что они останутся и воспользуются возможностью привезти к себе свои расширенные семьи, стали понятны некоторые последствия.

В последующие годы были приняты весьма специфические парламентские акты, направленные, например, на борьбу с преступностью среди мигрантов. Но попыток обратить тенденцию вспять было мало. Даже когда принимались законы, направленные на удовлетворение растущего общественного беспокойства, они приводили к неожиданным последствиям. Например, Закон об иммигрантах из стран Содружества 1962 года, который якобы был призван ограничить поток мигрантов и убедить некоторых из них вернуться домой, имел обратный эффект, убеждая многих иммигрантов привезти в Соединенное Королевство все свои семьи, пока у них — как им казалось — есть такая возможность. Тот факт, что после 1962 года иммигрантам из стран Содружества больше не нужно было иметь работу, чтобы приехать, вызвал еще один всплеск. И только после принятия Закона об иммиграции 1971 года были предприняты дальнейшие попытки остановить этот поток. Таким образом, несмотря на то, что никогда не планировалось разрешать миграцию в таких масштабах, правительства всех мастей оказались вынуждены бороться с последствиями ситуации, в которой оказались они и британский народ. Это была ситуация, которую никто не мог точно предсказать, но которая имела последствия, на которые придется реагировать каждому последующему правительству.

Последствиями этого стали несколько серьезных столкновений на расовой почве. Беспорядки в Ноттинг-Хилле в 1958 году до сих пор помнят как жестокую конфронтацию между вест-индскими иммигрантами и белыми лондонцами. Но такие события запомнились именно потому, что они были скорее исключением, чем правилом. Хотя подозрительность и беспокойство по поводу чужаков на низком уровне, несомненно, существовали, все попытки извлечь выгоду из таких волнений были последовательным и массовым провалом — в частности, попытки Освальда Мосли, бывшего лидера Британского союза фашистов, а ныне главы движения «Союз». Когда Мосли попытался воспользоваться беспорядками в Ноттинг-Хилле и баллотироваться в парламент на всеобщих выборах 1959 года, его доля голосов не дотянула даже до двузначного числа. Британский народ признал, что существуют проблемы, связанные с масштабной иммиграцией, но он также показал, что знает, что ответы не лежат в руках экстремистов, которых он уже видел раньше.

Однако проблемы все же возникали, и не в последнюю очередь для тех, кто прибыл в страну по приглашению, чтобы, оказавшись там, стать объектом дискриминации. Одним из ответов на эти проблемы стало принятие парламентом Законов о расовых отношениях 1965, 1968 и 1976 годов, которые сделали незаконной дискриминацию по признаку «цвета кожи, расы, этнического или национального происхождения». О том, насколько непродуманной была вся эта тема, говорит тот факт, что подобные законопроекты никогда не рассматривались заранее, а принимались лишь как реакция на возникшие проблемы. Например, в 1948 году не было подготовлено никакого закона о расовых отношениях именно потому, что никто не предвидел количества людей, которые будут приезжать в Соединенное Королевство в будущем, или того, что в результате могут возникнуть неприятные последствия.