– Есть новости. – Голос у него был напряженный.

Живот снова скрутило.

– Плохие?

– Нет. Точнее, как посмотреть. Во-первых, ей уточнили диагноз. Хочешь узнать формулировку?

– Нет.

Я до смерти устала от всего этого. За мою жизнь маме уточняли диагноз раз двадцать. Но одна формулировка всегда оставалась неизменной: расстройство личности.

– Ладно. Другая новость касается опеки. Есть ограничения, и одно из них связано с текущим местом пребывания твоей мамы.

– В смысле?

Но я догадывалась, о чем он собирался сообщить.

– Это означает, что сфера моей опеки не распространяется на текущее лечебное учреждение. Она начинает действовать с того момента, когда твоя мама покидает последнее медучреждение. Кто-то из персонала убедил ее задержаться – это было сделано добровольно, по истечении периода удержания продолжительностью в трое суток. Я поговорил с персоналом: вчера вечером твоя мать решила, что не будет там оставаться. И выразила желание выписаться.

Я рассмеялась. Применительно к маме «выразить желание» означало заявить на повышенных тонах, а затем, если требование не будет немедленно выполнено, – заорать на пределе голоса. Если у персонала не возникает опасений в том, что из-за нее могут быть проблемы, им приходится ее отпустить.

– Блин… – прошептала я, останавливаясь и прислоняясь к стене. – А разве ты не должен был отправить ее в другое место?

– Да, но вчера ей сказали про опеку, и она отреагировала не лучшим образом.

– Разумеется. Кому бы это понравилось? Может, стоило подождать с объявлением, пока она не окажется в другом учреждении?

– Мы были обязаны ей сообщить. У нее есть права.

Дело принимало скверный оборот. Она получит доступ к телефону.

– Она уже вышла?

– Сейчас выходит. Ты заблокировала ее на всех устройствах? В социальных сетях?

– Да. Но что ей мешает создать новую учетную запись на новом телефоне или компьютере? Тогда она сразу определит мое местонахождение! Меня тегают на фотографиях.

Папа помолчал.

– Может, тебе удалить все свои аккаунты? От греха подальше.

Я не могла говорить – в горле стоял ком.

Это была триггерная реакция. Тело выходило из-под контроля, по спине побежал холодный пот. Известие о том, что мама вышла из психушки, подействовало и на желудок: его стало крутить. А если она возьмет машину и направится прямиком сюда?

И что тогда?

Что мне делать? Прятаться? Так я уже прячусь!

– О господи, папа… – Голос у меня дрожал.

– Мне ужасно жаль, Мара. Хочешь, я приеду? Сниму номер в гостинице, и мы просто… пообщаемся?

От этого предложения я едва не рассмеялась, потому что отношения у нас с папой были не те, хотя мы с ним действительно были товарищами по «команде» против мамы.

– Нет, все в порядке. И знаешь, мне пора.

– Ты уверена?

Я сделала паузу, понимая, что панической атаки не избежать, но таким тоном отец говорил со мной впервые. В нем звучала… надежда? Может, я все поняла неправильно?

– Папа?

– Да?

– А ты в порядке?

– О, дорогая, обо мне не переживай!

Со мной он всегда придерживался этого правила. Я не должна была волноваться о нем. И я ценила такое отношение, хотя никогда не говорила ему об этом. В какой-то степени я по-прежнему оставалась ребенком даже теперь, когда училась в колледже. В динамике всего происходящего это была своего рода поправка.

Я вздохнула.

– Можешь оказать мне услугу?

– Все что угодно.

– Если встретишь привлекательную женщину, пригласи ее на свидание. – Он принялся возражать, но я перебила: – Я серьезно. У тебя есть право на счастье. Спасибо, что сообщил про маму! Люблю тебя.

Он помолчал – тишина с его стороны была оглушающей, – а затем тихо проговорил:

– И я люблю тебя, Мара.

Я нажала отбой, но с места не двинулась. В коридоре было пусто, и мне хотелось просто постоять на месте. Замереть. Не думать. Не чувствовать. Я прижалась спиной к стене и медленно сползла вниз – осела на пол и вытянула ноги.