Итак, вероятно, Завадский пропал или погиб. Как же всё происходит не вовремя! Я столько планировал и готовил всю эту схему, убеждал шефа, что нужно идти в политику, что нужно переписать активы на других людей, подбирал этих людей!.. Столько лет был «хорошим мальчиком» и «Сашка, ты мне почти как сын». И вот на финальной прямой реализация плана угрожает рассыпаться из-за непредсказуемой случайности. Прошло всего три месяца с момента продажи заводов, и когда сейчас, в связи со смертью Петра Алексеевича, текущие номинальные владельцы заводов раскроются, появится масса вопросов. А лишние вопросы бусина за бусиной могу привести ко мне. А это очень опасно. Жена Завадского Ольга с сыном будут претендовать на всё, а тут один завод на любовнице, второй на водителе, третий вообще совершенно непонятно на ком, то есть на мне. Пока не понимаю, как объяснить совету директоров, кто такая Алина Королева, и почему она, а не Завадский, единственный владелец Новосибирского Оловозавода. Начнут оспаривать сделки, начнутся разборки, и моя роль во всей этой схеме может вылезти. Ни один человек не знает всего, но если кто-то умный начнет собирать паззл по частям, то картина может сложиться.

Нужно придумывать логичные объяснения для каждого интересанта.

Сегодня-завтра новости еще можно будет удержать, но очень быстро появятся списки пассажиров, и всё: информация покатится по СМИ, а потом по желтой прессе, а значит узнают все: Ольга, Алина, все работники, все друзья и все враги. Будет хорошо, если самолет быстро найдут, и Завадского признают погибшим, тогда начнется дележка имущества. А если не найдут?

Во всем холдинге основные активы – это заводы, а они сейчас Петру Алексеевичу не принадлежат. Управляющая компании на балансе не имеет практически ничего, и никому не интересна. Остаются его личные накопления и определенные активы – в трастах на Кипре. Там все просто, там все расписано кому и что, адвокаты траста всё сделают быстро и по закону. Но что делать с заводами? Завадский передал права на номинальных владельцев и теперь все новые хозяева под жестким подозрением. Особенно если самолет взорвался.

– Александр Алексеевич, ваш кофе готов, – с улыбкой в голосе позвала Татьяна.

Действительно, приятный запах защекотал ноздри и поманил за собой в сторону кухни.

– Татьяна, спасибо большое, я прошу прощения, но давай ты поедешь к себе: мне нужно прийти в себя и подумать, что делать дальше, – Татьяна своим присутствием очень мешала трезво мыслить.

– Сволочь ты, Иванов, всё-таки. Какая же ты бесчувственная сволочь, и дурак. Поеду к Борьке. – Таня показала язык, нарочито медленно расстегнула рубашку, оставшись абсолютно нагой, и покачивая бедрами уплыла в спальню.

– Я в душ, и поехала, вызови мне такси. Если будет нужно звони, – раздался далекий голос, забиваемый звуком потока воды.

– Да, Татьяна, хорошо, – под нос пробубнил я, понимая, что она меня уже не услышит.

Через пятнадцать минут Таня заскочила в кухню, свежая, красивая и с одуряюще пряным ароматом.

– Ты удивительно прекрасно выглядишь, – увидев и унюхав все это великолепие, удивился я. – Мне, к сожалению, еще пару дней будет очень плохо после вчерашнего.

– Иванов, это все, потому что ты сволочь, и ничего не понимаешь, просто я ведьма. Давай приходи в себя, и, если будет инфа – позвони, не забывай: меня это тоже всё очень касается, я так-то тоже работаю в Русмете.

– Татьяна, давай так: то, что у нас происходит – это уже не случайность, который раз мы оказываемся в одной постели. Ты единственная женщина за последние годы, которая была в этой квартире; я думаю, нам стоит это всё проговорить на трезвую голову, но не сегодня. Сейчас есть более актуальные проблемы; думаю ты это прекрасно понимаешь. Но я готов обсудить наши отношения, а ты еще раз сама подумай, насколько тебе всё это самой нужно. Давай завтра встретимся и обсудим, позавтракаем где-нибудь на нейтральной территории, и одетыми. Уверен, после совета директоров будет совсем некогда разговаривать и обсуждать эту тему.

– Саша?.. – на лице Татьяны отобразилось непритворное удивление. Она первый раз назвала меня по имени. Брови поднялись так, что даже на заколотом ботоксом лбу появилась едва заметная морщинка. Её красивое, почти всегда ироничное лицо стало каким-то беспомощным и детским. – Очень неожиданно, да, конечно, конечно, давай обсудим.

– Татьяна, такси у подъезда, черный Мерс номер 262. Не обижайся пожалуйста, но мне нужно побыть одному.

Хлопнула дверь, и я остался наедине с запахом кофе, шлейфом ее парфюма, и своими мыслями.

Нужно позвонить Павлу Александровичу, но я не знаю, что ему сказать. Но откладывать нельзя, все равно нужно что-то решать.

Опять эти ощущения: начинает пробивать пот, становится невозможно дышать, сердце трепыхается, как воробей в руках у скверного мальчишки, руки начинают ходить ходуном – кажется, что я куда-то падаю, проваливаюсь в бездну своего страха и паники. Начали неметь пальцы на руках и ногах, онемели губы. Я не могу выдавить ни слова, ни звука, тело парализовано неконтролируемым ужасом, невозможностью двинуться. Комната превратилась в карусель, зрение размылось, накатила тошнота, и меня вывернуло на пол. Руки заходили ходуном, все тело покрылось липким холодным потом и начало трястись от холода, сознание спуталось и отказалось воспринимать объективную реальность. Закололо сердце; ощущение того, что я сейчас умру, если не сдвинусь с места или не смогу выдавить хоть звук. Я попробовал сделать глубокий вдох, стараясь набрать как можно больше воздуха, но он получился сдавленным, что вызвало еще больший ужас.

Где-то на уровне подкорки всплыли рекомендации врача: упереться ногами в пол, заземлиться, вдох через нос, выдох ртом, не глотай воздух, медленно дыши, внимание на окружающие предметы, назвать пять вещей, которые видишь, четыре вещи, которые можно потрогать, три звука, которые слышишь, два запаха и один вкус. Сведенные судорогой мышцы начинает отпускать, легкие понемногу наполняются кислородом, возвращается чувствительность рук. Главное – дыхание: вдох-задержка-выдох-вдох-задержка-выдох.