Тропка впереди совсем исчезла. Снег на тротуаре лежал сплошным настом, а вверху с обеих сторон сплетались дубовые ветви. Они двигались внутри светлого туннеля.

Едиге казалось, он слышит — и совершенно отчетливо — биение ее сердца. Кончики пальцев, зажатых его ладонью, вздрагивали при каждом толчке. Теплая волна, возникая в них, поднималась выше, выше и разливалась по всему телу. Он еще не испытывал чувства, подобного тому, которое сейчас властно, неодолимо завладевало им. Наверное, так возвращалась бы жизнь к мертвому, буде ему суждено воскреснуть…

— Наверное, так возвращается жизнь к мертвому, буде ему суждено воскреснуть, — повторил он то ли вслух, то ли про себя, как в бреду.

Он потянул ее за руку, остановил. «Она должна быть моей, — подумал Едиге. — И будет, будет!» Он был словно пьяный. Еще миг — и он упадет, не удержавшись на слабнущих ногах. Неловким движением, как бы ища опоры, он притянул к себе девушку и обхватил за талию. Глаза их встретились на секунду, он увидел, какие острые у нее ресницы, взгляд был их продолжением. Она что-то сказала, Едиге не расслышал. Не понял. Только почувствовал — она что-то сказала… И еще — что сопротивляется она слабо, слишком слабо и нехотя его объятиям. Он ее не выпустил. Прошло несколько секунд, может быть, — минут. Она сдалась. Копья ресниц сомкнулись. Он осторожно поцеловал ее в приоткрытые губы. Горячие, влажные. «Моя!» Он целовал ее, и она, казалось, вот-вот растает в его руках.

— Ты моя. — Он видел ее глаза как бы сквозь туманную дымку.

Она не ответила.

— Моя, — повторил Едиге, наклоняясь к ней. — Хоть я и мизинчика твоего не стою. Как же ты стала моей?..

— Надо было и девушек наших пригласить, — предложил Кенжек.

— У них в комнате никого нет, — сказал Бердибек.

— Мы их искали, но не нашли, — подтвердил Ануар. — Халима, наверное, отправилась в гости к сестре. А Батия, конечно, в лаборатории. Она ведь не признает ни суббот, ни воскресений.

— У нас в ауле тоже была Батия, — вспомнил Бердибек. — Первая красавица, сколько джигитов за ней увивались. Ну и что же?.. Сидела-сидела дома, да, видно, пересидела. Так и осталась на всю жизнь в девках Вот ведь как бывает…

— Чего не случается на свете! — согласился Ануар.

— Вот-вот, — вздохнул Бердибек. — А какая была красавица…

— Наша Батия — тоже сила, — сказал Кенжек. — Дай боже, что за девчонка!

— Только так и надо работать, как она, — поддержал Халел.

— Конечно, — сказал Бердибек. — Я и не спорю. Однако не грех иногда подумать о земных усладах…

— Прикуси язык, — сказал Ануар. — Если станешь продолжать в таком духе, то совратишь с пути праведного наших малышей… Лучше шагай-ка на кухню. Сними там накипь с мяса, пока не разошлась…

— Разве теперь не твоя очередь, Ануар?..

— Кто староста в этой комнате? — возразил Ануар. — Я староста. Значит, на кухню идти тебе — и в первую, и во вторую очередь.

— Ну и ну, — грустно закрутил головой Бердибек. — Угораздило меня поселиться в этой комнате.

— Когда мясо будет сварено, порезано и поставлено перед нами на стол, сможешь прилечь отдохнуть, — утешил его Ануар. — А пока исполняй свой священный долг. Я все равно не умею варить мясо. Еще испорчу.

Бердибек покорился своей участи.

— Лично я пришел к выводу, что эксплуататоры долго еще не переведутся, — сказал Ануар. — Приятней эксплуатировать чужой труд, чем трудиться самому.

— Ничего, Бердибек своего нигде не упустит, — сказал Халел. Он уже вытащил откуда-то свою трубку с длиннейшим чубуком и начал уминать в ней табак.

— Досадно все же, что нет девчонок, — сказал Кенжек.

— Да тебе-то что проку, есть они или нет? — усмехнулся Ануар. Поддразнивая Кенжека, он приглаживал упавшую на лоб челочку.

— С ними веселее, — сказал Кенжек.

— Ну, а вы что думаете на этот счет? — спросил молчавший до сих пор Едиге. — Да, именно вы, почтенный мырза Мухамед-Шарип Мухамед-Ханафия-улы Жаныкулов?

— Светлой памяти Жаныкул наверняка не думал, что его потомок в седьмом колене станет никудышным химиком, — сказал Ануар. — Кстати, единственное, что осталось у меня от школьного курса химии, это формула мыла. Зато она такая длинная, что можно надорваться, пока запишешь ее на доске.

— Я… — торжественно заговорил, блеснув стеклами огромных роговых очков, так же, как и Едиге, хранивший безмолвие мырза Мухамед-Шарип Мухамед-Ханафия-улы Жаныкулов. — Я… — Сняв очки, он протер платком стекла, но надевать не стал. — Я считаю тот факт, что проживающий в триста второй комнате аспирант второго года обучения, кандидат в кандидаты исторических наук…

— А в настоящее время доктор овцеводческих наук… — вставил Ануар.

— Пользуешься его отсутствием, — сказал Халел, попыхивая трубкой.

— Думаешь, побоюсь повторить при нем? — покраснел Ануар.

— Не перебивайте оратора, — сказал Едиге.

— …считаю тот факт, что кандидат в кандидаты исторических наук, — продолжал Мухамед-Шарип, — вышеупомянутый Бердибек Исламгалиев, несмотря на предшествующий жесточайший провал, все же сдал — всеми правдами-неправдами, — но все же сдал минимум по философии — на тройку, не менее надежную, чем кривая подпорка в овечьей кошаре, а затем для восстановления расшатанного здоровья совершил пяти-шестинедельную поездку в родной аул, — я считаю этот факт крайне опасным прецедентом, способным разлагающе повлиять на весь наш аспирантский коллектив. Однако то, что вышеназванный товарищ…