Бутылки с шампанским пододвинули поближе, чтобы они были под рукой, приготовили стаканы и стопки, с успехом заменявшие здесь звенящие хрусталем фужеры… Кенжек предоставил слово другу Гульшат, другу друга Зады, побратиму его, Кенжека, а также Халела, аспиранту-филологу Едиге Жанибекову, предназначенному для великих свершений в будущем, а пока лишь подающему некоторые надежды — благодаря образцовому поведению и успешной учебе. Он предложил Едиге не делать свою речь куцей, как заячий хвост, но и не болтать попусту, как это иногда случается с филологами, и за пять или десять секунд до двенадцати закончить.

Едиге встал, держа в правой руке пустой стакан.

— Я, небом рожденный великий повелитель тюрок Бильге-каган [7] … то есть Едиге-каган… С помощью моего брата, могущественного Куль-Тегина… то есть тамады Кенжека… воссевший на это высокое место, то есть — удостоенный чести произнести новогодний тост, — буду говорить. Восседающий справа от меня славный Кенжек-бек и восседающий напротив меня мудрый Халел-бек, а также прекрасная Зада-бегим, а также несравненная Гульшат-бегим, а также все остальные — и убеленные сединами старцы, и юная поросль, и весь народ мой, слушайте меня внимательно, умом и сердцем внемлите моим словам…

— Я вижу, это надолго, теперь его до утра не остановишь, — сказал Халел. Он откинулся на спинку стула, выбирая позу поудобней.

— Не мешай, — сказала Зада. — Говори, мы тебя слушаем, Едиге…

— В преддверии Нового… — Едиге взглянул на часы, оставалось шесть минут, — в преддверии Нового года я желаю всем собравшимся здесь, то есть себе и своим друзьям, желаю от всей души:

чтобы нам никогда больше не собираться вместе…

— Что за дичь! — вырвалось у Кенжека, он в недоумении оглядел сидящих за столом.

— Не будем перебивать оратора, иначе он лишится вдохновенья и вообще оставит нас без тоста, — сказал Халел.

— …никогда не собираться вместе,

если мы ответим неблагодарностью людям, любящим нас и желающим нам добра;

если не сбережем в чистоте свои мысли и чувства;

если обидим своих любимых;

если бестолково и бездарно растратим краткое время жизни, отпущенной нам;

если хотя бы слабая тень падет на чувства, которые нас всех соединяют;

если не выдержим борьбы и предадим великую цель;

если отступим или свернем с прямого и честного пути.

Пусть никогда не исполнятся наши заветные мечты,

если зазнаемся, будем считать себя выше всех людей;

если утратим гордость души и силу, способную дерзать;

если хотя бы на день откажемся от поиска и познания истины;

если пожелаем творить без мук и труда;

если возжаждем легкой славы и ложного почета;

если опорочим в чем-либо совесть ученого и литератора.

И еще:

пусть со старым годом покинут нас все неудачи, несчастья, горести и недуги;

пусть останется радость;

пусть останется веселье;

пусть останется вера;

пусть останется любовь — наша любовь друг к другу и любовь к самому дорогому для каждого из нас;

пусть прибавится у нас друзей;

пусть прибавится у нас врагов.

А в самом конце я желаю,

чтобы вы, мои самые близкие друзья, продолжали совершенствовать свои знания, чтобы, отправляясь в неизведанные для науки края, добились новых открытий и многое сделали на благо своего народа и всей страны. Надеюсь, и вы пожелаете мне того же…

— Ур-ра! — закричал Халел.

— Шампанское! Шампанское! — засуетился Кенжек.

Девушки вздохнули с явным облегчением, будто сами произнесли эту длинную речь, и захлопали.

Дуплетом выстрелили в потолок две бутылки шампанского.

Новый год…

Поднимая полные до краев стаканы, в которых весело играло и пенилось золотистое светлое вино, молодые люди чокались, звенели стеклом о стекло и чувствовали себя при этом так, словно и тело, и мысли — все у них обновилось, и они уже не те, что были минуту назад, когда ударили куранты, — перед каждым распахнулась иная жизнь, иная даль…

Потом снова были танцы… И нежное танго… Аргентинское танго…

— Уж слишком ты балуешь свою девчонку, — сказал Халел.

— Просто я ее люблю, — сказал Едиге.

— Он от нее без ума, — сказал Кенжек.

Было около двух. Они вышли в коридор покурить. Точнее, дымил своей громадной трубкой один Халел, его друзей эта пагуба миновала.

— Ты не понял, что я имел в виду, — продолжал Халел, пыхнув облаком густого сизого дыма.