Тейн хмыкнул и, поднявшись на ноги, направился к своим людям, что уже собирали плавник для погребального костра убитым воинам. Сарси шла за ним, лишь на миг задержавшись возле старшей жрицы. Девушка мимолетно сжала ее руку своими тонкими, но сильными пальцами и на лице обеих женщин мелькнула одинаково хищная улыбка.

Дети Волка

В село они пришли на рассвете: едва первые робкие лучи утреннего солнца пробились из-за густых ветвей, как тучи огненных стрел обрушились на сгрудившиеся у реки небольшие землянки. Рыжее пламя весело заплясало на устлавшем крыши мхе и дерне, густой едкий дым устремился внутрь жилищ, удушливыми пальцами убивая толком не проснувшихся сонных людей. Те же селяне, что уже встали поутру, чтобы накормить скотину, сейчас с криками разбегались в лес. За ними с гиканьем и свистом неслись конные всадники, с луками и пиками наперевес. Уже несколько окровавленных тел валялось посреди землянок и осиротевшая скотина мычала и блеяла на разные голоса, пока торжествующие налетчики не выгоняли ее наружу, собирая животных в дрожащую вопящую кучу.

— Вайу! — Одрик резко осадил коня, когда выскочивший из землянки могучий мужик с черной бородищей, хлопая осоловелыми спросонья веками, попытался достать чужака длинной рогатиной с костяным наконечником. Одрик отмахнулся мечом и когда мужик, неверяще уставился на бесполезный обрубок в его руке, ударил клинком ему прямо в лицо. Истекая кровью, селянин осел на землю и копыта боевого коня, протоптались по бездыханному телу. Сам Одрик, наскоро вытерев окровавленный меч, кинулся вслед за убегающей, визжащей от ужаса девкой. Далеко убежать ей не удалось: вскоре рука Одрика сомкнулась на выбившихся из-под платка волосах и он рывком забросил рыдающую пленницу на круп коня. Справа и слева от него раздавались такие же крики и стоны — воины Клана Волка безжалостно убивали взрослых мужчин, но захватывали в плен женщин и детей. Двуногая добыча, вместе со скотом и небогатым скарбом селян, отправится в становище кемеров — как пример того, что бывает с непокорными, не желающими платить дань владыкам степи.

— Хей, Одрик! — рядом остановился молодой кемер — поджарый, с красивым нагловатым лицом и зелеными глазами, делавшими его похожим на лисицу. Это сходство усиливали и рыжевато-каштановые волосы, выбивавшиеся из-под высокого шерстяного колпака. Запястья молодого человека украшали тонкие бронзовые браслеты.

— Вижу, ты уже нашел, кто будет греть тебе постель этой ночью, — всадник кивнул на рыдающую девку, перекинутую через седло, — лакомый кусочек. Не продашь?

— Поищи себе другую, Мадар, — Одрик мотнул головой в сторону горящего села, — мало что ли тут бегает таких.

— И то верно, — Мадар пришпорил коня и, издав дикий вой, кинулся в погоню за убегавшей в лес женщиной в разорванном платье и с растрепанными волосами. Одрик оглянулся — село уже горело и черный дым поднимался над землянками. Кое-кто из здешних мужиков еще пытался отбиваться, ухватив нож или топор, но в целом бой был окончен и кемеры, рассыпавшись меж дымящихся землянок, уже тушили огонь, чтобы беспрепятственно поживиться чужим добром. Другие сгоняли в кучу разбежавшийся скот, кто-то вязал пленникам руки и ноги. Некоторые не в силах терпеть, уже заваливали вопящих женщин на землю, нетерпеливо задирая подолы, стремясь скорее добраться до спелой женской плоти.

Одрик бросил взгляд на свою пленницу — пригожее круглое лицо, заплаканные карие глаза, полные губы. Он провел рукой по ее телу и довольно хмыкнул, нащупав под грубой тканью высокую грудь и пухлые ягодицы. Развернув коня, наследник Рудогорья направил его к ближайшей опушке, чтобы в стороне от завистливых взглядов насладиться своей добычей.

Одрик давно уже потерял счет таким селам — сожженным, разграбленным, с вырезанным или угнанным в рабство населением. Поначалу ему самому казалось это чрезмерным — и он сам, порой смущенно останавливал руку с мечом или плетью, столкнувшись со слезами растрепанной простоволосой девчонки или же испуганными глазами босоногого мальчишки, у которого на глазах убили отца и взяли силой его мать. В одном из первых таких налетов он даже пожалел такого мальца, едва ли десяти лет от роду, опустив плеть и жестом указав ему в сторону леса: беги, мол.

Однако парень не побежал: когда Одрик, спрыгнув с коня, хотел отвести его к колодцу, он едва не пропустил отчаянный выпад мальчишки, что с горящими от ненависти глазами попытался пырнуть его в бок припрятанным под одеждой ножом. Одрик отскочив, ударом плети вышиб нож из рук мальца и, разгневавшись от этого вероломства повалил парня на землю. Вновь и вновь взлетала плеть, мальчишка визжал как свинья, которую режут, пока кожаная плеть гуляла по его телу, оставляя кровавые полосы. Эти вопли еще больше раззадорили молодого воина: в ту ночь он запорол мальца до смерти, а потом еще и изнасиловал его сестру, что была немногим старше младшего братца. Дальше пошло куда легче — в последующих селах Одрик убивал, грабил, насиловал не хуже своих новых соратников, уже ничем не отличаясь от грубой жестокости Сынов Волка.

Без церемоний он бросил девку на лесную подстилку и сам завис над ней, одной рукой прижимая ее к земле, а второй торопливо расшнуровывая завязки штанов. Испуг и мольба в заплаканных глазах давно перестали смущать Одрика — напротив они распаляли его еще сильнее. Задрав подол, он силой раздвинул пухлые ляжки, обнажая розовую щель в окружении курчавых черных волос. Навалившись сверху Одрик хрипло зарычал, почувствовав как его член погружается в горячую скользкую глубину, как его семя толчками проникает в недра извивающейся под ним пленницы, рыдающей от боли и ужаса. Ее плач и жалобные стоны звучали для ушей Одрика как победная песнь его мужской доблести.

Уже позже отряд кемеров покинул разоренное село с мешками полными зерна и иного невеликого добра найденного средь обгорелых развалин. Перед собой они гнали забранный скот и кучку рыдающих пленников со связанными руками. Где-то среди них была и девка, которую сегодня взял Одрик. Будь он чистокровным кемером, она бы могла войти в его дом, как наложница или даже младшая жена. Однако сам Одрик видел своей супругой только одну женщину — все остальные могли быть лишь мимолетной забавой, усладой для жаждущей мужской плоти. И все же, порой он мечтал, что однажды поступит с Амалой также грубо и жестоко, как со всеми этими лесными пленницами — и она будет плакать и умолять его о пощаде, прося прощения за свое вероломство.