— Вы хотите сказать, Матвей Яковлевич, что кто-то убил моего неродившегося ребёнка? — тихо спросил я, тщательно выговаривая каждое слово.

— Я не могу утверждать, что это было всё-таки намеренное деяние. Возможно, простая случайность, но почти уверен, что её величество потеряла дитя из-за болиголова, — твёрдо ответил Мудров.

— Вы ей… — я запнулся, а потом быстро проговорил, — вы ей сказали?

— Нет, ваше величество, — он покачал головой. — Я не решился. Тем более, что её величество даже не поняла, что произошло.

— Не говорите ей, — я смотрел на него, не мигая. — Не стоит Елизавету Алексеевну расстраивать.

— Да, ваше величество, я понимаю, — Мудров коротко поклонился.

— Я попрошу вас сейчас ежедневно осматривать её величество. Такие потрясения для организма женщины всё-таки не проходят даром.

— Разумеется, ваше величество, я всё сделаю, как нужно, — ответил доктор. — Я могу идти? Мне хотелось бы осмотреть работников кухни и поваров. Возможно, что-то удастся выяснить.

— Идите, — отпустил я его, глядя, как он уходит.

Дверь кабинета закрылась, и я долго смотрел на неё. Хотелось запустить в стену что-нибудь тяжёлое, лучше хорошо бьющееся, вот только в кабинете таких вещей не нашлось.

В комнату проскользнул Кириллов. По выражению моего лица он понял, что произошло нечто плохое.

— Ваше величество, — осторожно произнёс Степан. — Вам что-нибудь надобно?

— Кого-нибудь убить, — совершенно честно ответил я, невидящим взглядом глядя на стену. — Или вазу какую разбить. Говорят, это тоже помогает.

— Вам принести сюда вазу, государь? — Кириллов, мягко говоря, удивился.

— Нет, не стоит, — я покачал головой и подошёл к окну. Трое слуг теперь пытались стащить сундук Нарышкиной, но у них это весьма плохо получалось. — Мне даже любопытно стало, что же она туда насовала, — пробормотав это, я повернулся к мнущемуся Кириллову. — Разбирай вещи, Степан. Только бога ради не вытаскивай абсолютно всё. Надеюсь, что мы всё-таки здесь надолго не задержимся и очень скоро продолжим путь.

Отдав распоряжение, я вышел и сразу же столкнулся с Николаем. Мальчик вопросительно смотрел на меня, и я, не зная, как оправдаться перед ребёнком за обманутые ожидания, присел на корточки, чтобы быть с ним примерно одного роста.

— Коля, я внезапно почувствовал себя нехорошо, — сказал я, даже не пытаясь улыбаться. — Поэтому мы немного здесь задержимся. Но я помню, что обещал взять тебя в седло и не изменю своему слову. Немного позже, Коля, придётся подождать.

— Саша, у тебя что-то болит? — Николай нахмурился, и на его лице отразилось искреннее беспокойство за старшего брата.

— Голова. Всего лишь разболелась голова, — я демонстративно дотронулся до лба. — Но так ехать нельзя, можно из седла вывалиться и сломать себе шею. А самое главное, я в этом случае тебя могу уронить.

— Тебе сильно больно, Саша? — маленькая ручка легла поверх моей, всё ещё лежащей на лбу.

— Это пройдёт, — я очень легко улыбнулся, чтобы успокоить брата. — Иди к Мише и Николаю Ивановичу. Скажи им, что мы пока никуда не едем.

— Да Мише всё равно, он же ещё маленький, — скривился Коля. — А Николаю Ивановичу надо сказать, а то он волноваться будет.

— Правильно, ты-то в отличие от Миши уже совсем взрослый, так что иди, — поднявшись, я потрепал его по голове, и Николай убежал, чтобы сообщить новость Новикову и нашему младшему брату.

Я же собрался уже идти к Елизавете, но тут ко мне подбежал Нарышкин. Сопровождающий меня гвардеец встал у него на пути, не давая подойти слишком близко.

— Ваше величество, позвольте мне с вами поговорить? — Нарышкин заломил руки.

— Что вам угодно, Дмитрий Львович? — спросил я, чувствуя, как подступает глухое раздражение.

— Мне только что сообщил этот ваш Сперанский, что мы на какое-то время остаёмся в Твери, — Нарышкин перевёл дух.

— Да, а что в этом есть какая-то проблема? — я невольно нахмурился.

— Нет-нет, что вы, ваше величество. Просто моя жена в положении, — быстро ответил он. Я же вовремя прикусил себе язык, чтобы не ляпнуть что-то вроде: «От кого?», учитывая слухи, в которые меня посвятил сегодня Кириллов.

— Я вас поздравляю, Дмитрий Львович, если это всё, что вы хотели мне сообщить…

— Ваше величество, ради бога, простите меня, — Нарышкин снова попытался приблизиться, и снова ему не позволил сделать это гвардеец. — Я просто хотел просить вас, нет, умолять… — он на секунду замолчал, прервав самого себя на полуслове, а затем продолжил. — Мудров может осмотреть Марию Антоновну? Ей несколько дней было нехорошо, и мы рады, честно говоря, что остаёмся на некоторое время.