Такое мягкое облако, что появляется перед глазами, легче забыть, ведь только укутавшись в своё одеяло, я могу его вспоминать, будучи в сознании. Мне всегда казалось, что, засыпая, мы отправляемся в наилучшие миры, где можно получить всё, что только захочется. От того, наверное, я и продолжаю теряться в этом безмятежии, напоминающем самую сладкую вату.

Я попытался проснуться, очередной раз поверив в своё заблуждение, но силы от этого не прибавлялись. Осталось только верить в своё бессмысленное существование и мысленно убеждать себя, что оно имеет хоть какой-то смысл.

И всё-таки я проснулся, по привычке протер глаза, что так не хотел размыкать; как же хорошо ощущать эту темноту, не чувствуя жжения в глазах, пусть оно вернется лишь на пару минут, всё равно неприятно. Это мелочь по сравнению с моим общим ощущением.

Кажется, с того дня всё так и не изменилось: всё те же белые стены, обшарпанные обои в многих комнатах, тусклый свет. Так же мелькают пару лампочек, а остальные красуются торчащими осколками из-под патронов. Те же стулья, шкафы, даже пол, словно застряли в этой временной петле. Всё осталось прежним, только время непощадило ни единого кусочка в этом доме. Стены стали такими грязными, словно кто-то истоптал их грязными ногами, и даже белые стены остаются таковыми лишь в моей голове. Обшарпанные обои украшают собой каждую из комнат, углы от дождя отсырели, в результате чего на них образовались небольшие участки плесени, а где-то она покрывала большую часть стены. В углу всё так же, по-прежнему, стоит мой табурет, которым я пользовался, чтобы достать что-то на верхних полках, ведь мне, ещё мальчишкой, было слишком сложно дотянуться до них.

Я помню красивый стол, который когда-то привёз к нам папа, с прямыми ножками, но красивым фигурным дном. Мне даже казалось, что стол как-то неправильно стоит, вечно пряча под собой подобную красоту. Он был таким с самого начала и не вписывался в помещение, словно его придумал какой-то художник и хотел разместить в музее или в картинной галерее. Так странно было наблюдать это в нашей столовой, что казалось, словно его «приклеили» туда специально, как бесформенную наклейку, чтобы забить красоту той обыденностью вокруг. Возможно, мне просто не было привычно, но позже моё мнение изменилось, и я стал только рассматривать его со стороны, порой исследуя каждый его участок. Каждый уголок, проводя пальцами по неровностям.

Осмотревшись, медленно перевожу взгляд наверх, после чего, обведя глазами комнату, возвращаюсь к окну, через которое в спальню попадает глубокий яркий свет от луны. Она так хорошо проникает через стекло, запечатывая старые половицы, что кажется, они по-прежнему начинают блестеть. Но это мне тогда лишь показалось; дом застыл во времени, всё словно замерло навсегда.

Доски, обрамляющие окна, словно продолжали гнить, а этот скрежет – то ли от их гниения, то ли от ветра – врывается в уши противным звуком. Он не ярко выражен, еле улавимый, но от царящей тишины его невозможно не заметить. По щелям к своим семьям сбегаются жучки; кажется, они уже давно поселились здесь, в раме. Попробуй их выгнать – они скорее избавятся от тебя.

Вокруг никого. Всматриваясь в окно, могу лишь видеть свое отражение, словно в зеркале, и шатающиеся из стороны в сторону деревья, которых ветер не щадил. Казалось, что они вот-вот переломятся под небольшим давлением, но этого не происходило. Я продолжал наблюдать за ними каждую ночь, представляя, как какой-то человечек специально бегает и шатает их, развлекаясь точно так же, как в парке аттракционов.

Сглотнув, я плавно перевел взгляд на дверь, что выглядывала из-за угла маминой комнаты. Ее практически не было видно, лишь уголочек изредка мелькал в свете луны. Я уже забыл, как часто она показывалась из своего убежища; может, это и к лучшему, так спокойнее.

« – Так тихо, правда? Ты не думал о том, почему деревья шевелятся? Мне кажется, это довольно забавным, не так ли? Они так часто этим занимаются, может, им просто интересно, радуя или раздражая всех этими звуками…»

Полузакрытыми глазами, словно замирая где-то в своем сознании, я снова перевожу взгляд в окно, в котором продолжают шататься деревья. Наверное, стоит сесть поближе, чтобы рассмотреть всё, что там, в темноте; туда совсем не попадает свет. Интересно, почему? Я придвинулся ближе к окну, чтобы увидеть, что же там происходит. Все точно так же, как и ранее, только чуточку ближе, но от этого понятнее не стало. Почему?

Я просидел там еще несколько часов, после чего почувствовал холод и ухватил теплое одеяло. Забравшись обратно на подоконник, укутался и лег на него, продолжая всматриваться вдаль, наблюдая за тем, кто продолжает шатать деревья у меня под окном.

***

– Я знаю, что ты всё видел! Не обманывай меня больше, ладно?

Я распахнул от неожиданности глаза, после чего яркий свет от солнца ослепил меня ненадолго. Потерев их руками, я тем самым перекрыл эти яркие лучи, дабы не ощущать это жжение, что всё глубже проникало куда-то. Кажется, этого недостаточно для моего пробуждения, усталость всё так же нагнетает, а веки продолжают плавно закрываться. Как же быть, если ничего не хочется? Наверное, нужно брать себя в руки, но как-то это совсем не получается…

На кухне стоял тот самый стол. Он был настолько тёмным, что казалось, это было самое тёмное дерево в мире, и таких больше нет. Его ножки с еле заметной резьбой, которую можно было лишь нащупать пальцами, от чего я часто трогал их, дабы понять, что именно там изображено. Столешница была прозрачной, такое толстое стекло нетипичного цвета, в нём присутствовало немного зелёного. К сожалению, я не мог рассмотреть рисунок, поэтому приходилось либо залазить под стол, либо на него.