Кабинет остался таким же, как и во время присутствия здесь отца, это немножко грело душу. Те же обшарпанные темные стены, то же единственное, такое же гниющее окно и те же смежные комнатки: небольшая библиотека и ванная комната, совмещенная с туалетом. «То, что мне нужно», – подумал я. Те горы книг, что кучами накиданы в библиотеке между стеллажами, на удивление, были забиты полками; те документы, газетные вырезки, альбомы с фотографиями отца – всё принадлежало когда-то ему. Отсутствовал лишь компьютерный стол, за которым отец постоянно что-то писал, а мама ругала его за то, что семья для него не на первом месте. Здесь не было стульев, каких-либо тумбочек, только гора книг в соседней комнате в перемешку с бумажками или же документами, что уже не важно.

Я помню, как он сидел здесь, а мама кричала на него, но я не понимал тогда, почему. Что случилось, да и насколько это серьезно. Папа лишь занимался тем, чем и всегда, ежедневно, ничего нового не произошло.

– Эдвард-пайн, ну живо спускайся! Сколько раз мне нужно распинаться перед тобой? Я что, многого прошу? Неужели так сложно уделить время семье, а не этим бумажкам?

– Я что, это для себя делаю? Я всё ради вас стараюсь, ты не понимаешь! Если бы не я, у нас бы давно отобрали дом!

– Ты только и можешь, что вспоминать тот случай, это случилось из-за тебя, и именно моему папе пришлось всё это разгребать!

– Да он ничего не сделал! Это я сейчас продолжаю всё это разгребать, и это именно ты развела тот конфликт с властями. ВСЁ можно было потихоньку решить, но нет…

– Давай, обвиняй теперь меня во всём! Я же виновата в каждой грёбанной проблеме…

– Эд… т…

Они тогда продолжали ссориться, казалось, что даже моего крика не было слышно…

***

«—Ты хочешь это вернуть? Думаешь, было бы лучше?»

—Хотя бы не было так ужасно, как есть сейчас…

«—Ты точно в этом уверен? Я думаю, что всё давно уже шло к подобному исходу. Он хотя бы стал намного счастливее.»

—А можно ли стать счастливее далеко от близких людей?

«—Можно…»

—Значит, мы ему не были нужны, ни я, ни мама… Он мог бы хотя бы забрать меня! Почему он этого не сделал? Почему бросил совсем одну… С ней…

По щекам предательски потекли слезы, а крик где-то там не замолкал, словно прошлое закрылось в маленькой темной комнате, и я пытаюсь докричаться до себя, что остался в настоящем. В ответ лишь тишина, я ничего не слышу, совсем, только глухой крик из той маленькой комнаты и стук, что болью прорывается из-под ребер.

Отец часто запирался здесь после очередной ссоры и не спускался, так как на чердаке было все оборудовано специально для подобных случаев. Он ничего не ел и пропускал все приемы пищи, погружаясь с головой в работу. Над чем именно он работал, я не знаю, помню только, что эта работа была связана с какими-то разработками. Он был ученым, хорошо зарабатывал, предлагая свои услуги в качестве врача, порой ходил лечить пациентов, но больше времени проводил в своем личном кабинете. Мне всегда было интересно заглянуть сюда в момент его работы, посмотреть поближе на то, что именно его привлекает в нахождении в полном одиночестве, без малейшего присутствия кого-либо рядом. Он не любил, когда его отвлекали или когда они с мамой ссорились, а больше всего ненавидел ее претензии к себе и то, как хитро она к скандалу и нарастающей обстановке приписывала меня.

Эдвард Пайн Сайленс – мой отец. Сидя на куче мусора, я рассматривал наши совместные фотографии, словно вглядываясь в прошлое. Я помню его жизнерадостным, он всегда приносил мне игрушки, как будто пытаясь компенсировать своё отсутствие. Хотя я не уверен, что он делал это намеренно. Мама считает, что это было просто уловкой, чтобы показать ребёнку, какой у нас хороший папочка.

Я помню его изумрудные глаза, уставший взгляд с ярко выраженными синяками от недосыпа. Он часто работал в своём кабинете допоздна, и его отсутствие было особенно ощутимым. Его тощий силуэт восхищал меня своей утончённостью, хотя и выглядел немного болезненно. Он был целеустремлённым и вёл затворнический образ жизни, но это приносило свои плоды – он добивался успеха.

Он редко играл со мной, но меня постоянно тянуло к нему, словно к недосягаемому цветку, до которого невозможно дотянуться. Привлечь его внимание было сложнее всего, и это стало моей целью, попыткой вдохнуть как можно больше воздуха, чтобы наконец дотянуться до этого цветка, едва протянув руку.

Его волосы всегда были взъерошенными, и он редко напоминал мне делового человека с элегантной причёской. Они были тёмно-бордового цвета, древесного с ноткой красного на свету, по крайней мере, такими я их запомнил. Порой он был странным и молчаливым, но в то же время самым счастливым и лучшим.