– Ну, с учётом того, что сокурсники Масловой уже закончили институт, это займёт некоторое время. Значит, мы опять ищем Маслову! – безо всякого энтузиазма, впрочем, и беззлобно, пробормотал напарник. – Хорошо. Как скажешь, начальник. Скажешь Маслову искать, буду её искать. Скажешь искать мамонтёнка Диму, буду копать, искать мамонтёнка. Как скажешь!

– Мамонтёнка Диму нашли без твоего участия. А то он до сих пор продолжал бы покоиться в своей вечной мерзлоте, если бы такие как ты его искали.

Сашка выбрался из машины и, перед тем, как закрыть дверцу, бросил на прощание:

– За что тебя только, Сергеев, девки любят? У тебя даже чувства юмора нет. Да, забыл совсем! Заморочил ты меня своими пластическими операциями! Поглядывай за собой, лады? Ну, в смысле, слежки. Посмотри, нет ли «хвоста».

– Ладно, посмотрю, – буркнул я и направился в прокуратуру.

Два часа я выслушивал мнение Снегирёва о себе лично и о своих успехах на ниве сыска. Я узнал всё, что думает полковник о журналистах, СМИ вообще и Интернете в частности. Пересказывать его речь смысла нет, ибо печатных выражений там не набралось бы и на десять минут. Слава богу, Снегирёв не затронул тему утечки информации, чем порадовал меня просто безмерно. Ещё больше я обрадовался отсутствием волевого решения найти и уничтожить немедленно, прямо на месте, пронырливого писаку, выложившего на всеобщее обозрение закрытые материалы. Только два часа впустую потерял. Можно подумать, я раньше не знал, что «эти… борзописцы…, совсем…, думают, что им… можно … … …, и в грош не ставят тайну следствия, … ……». Я и сам, кстати, придерживался такого же мнения. Но времени было жаль.

До Кавалергардской, где жила Татьяна Рябцева, сожительница убитого Нумана, я добрался только во второй половине дня. Практически не надеясь на успех, нажал кнопку звонка. Довольно долго в квартире стояла полная тишина. Я ещё несколько раз позвонил в дверь. Только минут через пять послышались тихие шаги, и дверь распахнулась безо всяких вопросов. На пороге стояла нереально худая женщина с отёкшим лицом, спутанными, грязными волосами и совершенно потухшим взглядом.

– Вы – Татьяна? – спросил я зачем-то, хотя и так было понятно, что передо мной именно она.

Женщина молча посмотрела на меня очень долгим, каким-то больным взглядом, потом, не произнося ни звука, повернулась спиной и направилась вглубь тёмной квартиры. Я последовал за ней. В квартире было не только темно и грязно. В воздухе витал стойкий запах смерти. Прежде вполне приличная квартира с дорогой мебелью и шикарным ремонтом, превратилась в берлогу, в склеп, в могилу, в которой, по нелепому стечению обстоятельств, до сих пор продолжало своё полуживое прозябание бестелесное существо. Сказать, что я почувствовал себя неуютно – ничего не сказать. Жутковато даже как-то стало.

Мы прошли в комнату, ещё, как говорится, хранившую остатки былой роскоши. Видимо, при жизни – сегодняшнее состояние жизнью назвать было невозможно даже с очень большой натяжкой – Татьяна вполне прилично зарабатывала. Тем более странно было видеть, в какой упадок пришли бывшие хоромы. Сама Татьяна напомнила мне увиденные вчера в Интернете изображения анорексичек. Вероятней всего, она не ела ничего уже достаточно долгое время. На столе, среди какого-то мусора, разбросанных фотографий, переполненных пепельниц и разномастной посуды – начиная от невероятно красивых и, видимо, очень дорогих бокалов до гранёных стопок а-ля Хрущёв, – несколько пустых бутылок из-под водки и книга. «Навои Алишер» – прочитал я краем глаза, напрягая все свои познания в области литературы. Я, конечно, тёмный и дремучий, я не начитанный, как Сашка, не подкован политически, как Снегирёв, и не знаю многое из того, что известно Макарычу, но то, что Алишер – это средневековый узбекский поэт, известно даже мне. Я протянул руку к книге, запоздало спросив:

– Можно?

– Нет, – женщина ответила так быстро, что я резко отдёрнул руку.

Так, понятно, это ЕГО книга. Скорее всего, здесь есть ещё много ЕГО вещей, и нужно вести себя крайне осторожно и, по возможности, деликатно. Иначе, я не вытащу из неё ни слова. Я поискал глазами хоть что-то, на что можно было присесть. Женщина уловила моё желание и, молча выдвинув из-под стола относительно чистый стул, присела напротив, уперев локти в несвежую скатерть. Только глядя в глаза человеку, можно понять, насколько он искренен. Женщина ничего не собиралась говорить и ни о чём меня не спрашивала. Я достал из кармана удостоверение в полной уверенности, что оно мне не понадобится. Странно, но Татьяна протянула руку в сторону документа и я, в нарушение всех инструкций, отдал ей корочки. Она открыла их, пробежала взглядом по записям, уткнулась в фотографию, которая особым сходством с оригиналом не отличалась. Мельком взглянула на меня, как будто оценивая несоответствие.

– Не очень-то Вы похожи на себя, – заметила она.

– Но это я, я Вас уверяю. Просто я не фотогеничен, – я пытался хоть как-то начать разговор.

– Я вижу, что Вы.

Цепкий взгляд. И странное желание удостовериться в личности пришедшего. Значит, можно надеяться на то, что она проверяла документы у всех, к ней приходящих. Если это, конечно, понадобится… Если до этого дойдёт.

– Что Вы хотите? Зачем пришли? – Татьяна протянула мне удостоверение. – Прошло столько лет!..

Убийство произошло полтора года назад. Ей кажется, что прошло много лет. Неудивительно. Она убивает себя медленно и мучительно. Голодом, водкой, болью, ЕГО вещами, оставленными, по всей видимости, на привычных местах, там, где положил их Нуман. Я посмотрел на опустошённую наполовину бутылку самой дешёвой ужасающей водки, прикоснуться к которой меня не заставила бы никакая нужда или похмельная мука. Её можно заливать зимой в бачок омывателя и то, рискуя заморозить бачок или отравиться ядовитыми парами. Следуя за моим взглядом, Татьяна взялась за бутылку и налила остатки пойла в первый попавшийся стакан сомнительной чистоты. Медленно сделала большой глоток. Не поморщилась. Даже не попыталась найти на столе что-то съедобное. Закурила.

– Зачем Вы пришли? – Татьяна напомнила мне о своём вопросе. – Что-то случилось?

Меня несколько озадачил её вопрос. А что должно было случиться? Она ждала, что что-то произойдёт? Ещё её тон… До сих пор она говорила совершенно глухим, абсолютно равнодушным голосом, в котором не было ни жизни, ни интереса, ни любопытства, ни удивления. Последний вопрос был задан тоном, подразумевающим различные варианты: «ЭТО уже случилось?», или «что-то случилось» – без знака вопроса в конце.

– Да, Татьяна. Вы не обидитесь, если я буду Вас называть просто Татьяной? – я старался каждым словом расположить женщину к себе. Она должна расслабиться, и тогда, вовремя заданный вопрос сможет застать её врасплох. Ответит она на него или нет – дело десятое. Даже по её пустым и неодушевлённым глазам можно будет понять, попал я в точку или не попал. – Я обязательно расскажу Вам, что случилось, но сначала я очень хотел бы, чтобы Вы мне немного помогли. Вы попробуете мне помочь?