– Это мне вместо будильника, - говорил Арман сам себе.
– Чтобы легче было продирать глаза по утрам.

Когда Моника впервые нашла бутылку, она так рассвирепела, что Арман всерьез подумал, не хватит ли ее удар.

– Неужели тебе мало, что ты поглощаешь свое пойло по всему дому? завопила она.
– Теперь ты уже носишь эту мерзость в нашу спальню!

– А что такого особенного в нашей спальне?
– спросил Арман.
– Или ты превратила ее в священный алтарь вечной целомудренности?

Он приподнял бутылку над головой.

– Предлагаю тост, - провозгласил Арман.
– За любовный акт. Подойди ко мне и помоги мне осуществить этот акт, моя святая, самая чистая в мире дева.

– Ты пьян!
– крикнула Моника.
– Еще ногу не высунул из постели, а уже пьян как свинья.

– О Боже, - тихо произнес Арман.
– Боже, помоги мне.

Моника подбежала к нему, выхватила из рук бутылку и, подскочив к окну, принялась выливать виски.

– Свинья!
– вопила она, не переставая.
– Свинья! Свинья! Свинья!

Арман даже не ожидал, что может еще двигаться с такой быстротой. В три прыжка очутившись у окна, он вырвал у Моники наполовину опустошенную бутылку, а другой рукой так толкнул жену, что она отлетела назад и навзничь опрокинулась на пол.

– Если ты еще раз так сделаешь, бессердечная дрянь, я убью тебя!

Моника лежала на полу, уставившись на него ненавидящим взором.

– Вот значит как, сказала она, обретя дар речи.
– Мало того, что ты меня обесчестил, опозорил, так теперь ты бьешь меня.

– Тебя давно следовало бить, - сказал Арман.
– Тогда, возможно, сейчас бы это не понадобилось.

Моника забарабанила кулаками по полу.

– Какой же ты мерзавец!
– закричала она.
– Грязный, вонючий мерзавец!

Арман приложился к бутылке, потом сказал:

– Вставай, Моника. На полу могла затеряться пылинка; ты испачкаешься.

– Убирайся вон!
– завопила она.
– Вон из моей комнаты! Вон из моего дома! Арман переступил через нее и направился к двери.

– С радостью, моя дорогая.

– Убирайся!
– вопила она.
– Убирайся к своей шлюхе и напивайся в ее спальне!

Арман медленно обернулся.

– Что ты сказала?

– Сам знаешь!
– запальчиво выкрикнула Моника.
– Весь город знает о твоей шлюхе, которую ты содержишь в Хаббарде. Об этой пробляди, которая продается тебе за квартирную ренту и несколько рюмок виски.

– Значит, тебе это известно, - сказал Арман и улыбнулся.

– С самой первой минуты. Ты даже любовницу толком завести не можешь. Весь город про тебя говорит.

Арман вздрогнул.

– Моя девочка?
– спросил он.
– Она тоже знает?

Моника поднялась с пола и принялась отряхивать юбку.

– Нет еще, - сказала она и злорадно улыбнулась.
– Но скоро узнает. Можешь на сей счет не волноваться.

Арман, сжав кулаки, шагнул к ней, и Моника отшатнулась, увидев его перекошенное лицо.

– Если ты когда-нибудь расскажешь об этом Анжелике, я тебя убью, пообещал Арман.
– Поверь мне, Моника. Я задушу тебя голыми руками!

Моника протиснулась мимо него к двери.

– Не смеши меня, сказала она.
– Ты уже дважды за утро пообещал убить меня, но в тебе не осталось силы даже чтобы убить муху. Тебя хватает теперь лишь на то, чтобы поднести ко рту бутылку.

Арман поставил бутылку на маленький столик.

– Зря ты так в этом уверена, Моника, - сказал он.

Они стояли и пожирали друг друга взглядом, когда снаружи из-за двери послышался топот маленьких ножек.

– Папа!
– донесся голосок Анжелики.
– Папа, ты там? Мне пора в школу.

Моника не шевельнулась, не сводя с него взгляда. Арман шагнул к двери.

– Вот видишь, - злобно прошипела Моника.
– Ты не просто свинья и пьянь. Ты еще и трус.

Арман расправил плечи, но не посмотрел на Монику.

– Я здесь, моя милая!
– позвал он.
– Заходи.

По мере того как текло время, Арман Бержерон оставался трезвым все реже и реже, пока дело не дошло до того, что он был трезвым лишь, когда увозил с собой Анжелику. Да и то не вполне трезвым. Да, он старался держать себя в руках, не срыгивать, не терять равновесие и нормально разговаривать, но отлучки в туалет становились все чаще и чаще. И еще он всегда просыпался раньше Анжелики и старался напиться впрок, зная, что днем сделать это ему будет труднее.