Я держу голову высоко поднятой и веду себя непринужденно, пока мы возвращаемся в замок. Беззаботно попрощавшись, мы с Илритом расходимся в разные стороны. Мне требуется максимум самообладания, чтобы не оглянуться на него. Не надеяться, что он уже плывет обратно ко мне.

Я знаю, что еще слишком рано для этого, но ничего не могу с собой поделать. Я не могу перестать надеяться на его приход, когда остатки дня переходят в ночь. Я жду на балконе, не обращая внимания на Крокана, вздымающего потоки гнили внизу, и сканирую воды над головой, ища хоть какие-то признаки Илрита.

Но их нет. Ночь прошла, рассвело, а Илрита все нет. Я напоминаю себе, что он сказал, что не сможет прийти в ближайшее время, не вызывая подозрений. Кроме того, я уверена, что у него есть много обязанностей и помимо меня. Я твержу себе, что не буду слишком много думать и зацикливаться на его отсутствии.

Я посвящаю свое время тому, что должна делать — работе над старыми гимнами. Я сажусь на перила балкона, где мы с Илритом сидели в тот вечер.

В одиночестве я пою.

Слова идут из глубины моего живота, втягиваются через грудь и тянутся к вершинам моего сознания. Когда они проникают в мои мысли, они тянут за собой части меня. Разрушая меня изнутри. Каждый раз выбирать воспоминания труднее, чем в прошлый. Я подумываю о том, чтобы пожертвовать памятью об Илрите и своей страсти… но не делаю этого. Я хочу, чтобы это оставалось со мной как можно дольше.

Вместо этого я выбираю воспоминания о заседаниях совета. Последние следы человека по имени Чарльз. Они могут сгореть. Что бы с ним ни случилось, это уже не имеет для меня никакого значения. Это так неважно для того, где я сейчас нахожусь.

Ноты поднимаются, становясь все легче и легче с каждой мыслью, которую я отпускаю. Кажется, что моя душа впервые в жизни парит вместе с ними, беспрепятственно. Я пытаюсь петь всей грудью, чтобы дотянуться до самых высоких ветвей Дерева Жизни, раскинувшегося надо мной. Но слова отяжелели от неподвижной, тяжелой воды, затянутой в сгущающуюся гниль.

Моя песня тонет в Бездне. Я почти слышу слабое эхо, доносящееся до меня. Этот звук одинок и гораздо холоднее, чем я чувствую. Я замираю, слегка наклонив голову. Я напеваю еще одну ноту. Ответ наполнен тоской и болью.

Я приостановила песню, пытаясь осмыслить услышанное. Было ли это просто эхо? Или Крокан пел мне в ответ? Закрыв глаза, я пытаюсь повторить звук в своем сознании, чтобы понять его, но меня прерывают.

— Ваше Святейшество? — позвала Лючия.

— Я здесь. — Я отталкиваюсь от перил и прохожу в свою комнату, когда она появляется.

Она сразу же понимает, что мы сделали. Я не знаю, откуда она знает, но она знает. Как только она проплывает по туннелю, она останавливается и смотрит на меня. Выражение ее лица резко меняется с широкого на суженное.

Я становлюсь чуть выше и слегка улыбаюсь, как бы признавая, что она знает, не произнося ни слова. Лючия качает головой и перекрещивается, бросая на меня неодобрительный взгляд. Я не ожидала, что она скажет что-нибудь о нас с братом. Но, видимо, я ошибалась.

Глава 37

Она хватает меня за руку. Ее слова торопливы, произнесены шепотом, хотя она обращается прямо к моему сознанию.

— Я беспокоюсь о вас обоих.

— Ты… и мой брат… — Ей требуется секунда, чтобы сформулировать слова, как будто она не может поверить, что вообще их произносит. А может быть, она внутренне содрогается от мысли о близости с братом. Возможно и то, и другое.

— Я не понимаю, о чем ты. — Я продолжаю прикидываться дурачком, желая, чтобы она уточнила и рассказала мне, что именно она знает — что она видит или слышит, — чтобы я могла лучше это скрыть, чтобы защитить Илрита.

— Твои метки немного сместились.

— Правда? — Я подняла руку. Татуировки выглядят в основном так же, как и всегда.

Лючия тоже осматривает метки.

— Да. Немного на твоей коже. Определенно, в песне, с которой резонирует твоя душа — она больше не соответствует тому, что мы нанесли. Я могу только предположить, что это был довольно грандиозный сдвиг, чтобы так существенно скорректировать ваш дуэт.

— Я слышала голос Леди Леллии. — Я предлагаю это объяснение, чтобы убедиться, что оно может заменить ее подозрения на случай, если кто-то еще заметит.

Она замирает, вскидывая на меня глаза.

— Правда? — Ее голос все еще шепчет, но в нем уже нет страха и беспокойства. Скорее, благоговение… и мимолетная надежда, такая же нежная, как и слова.

Я киваю.

— Я уверена в этом. Возможно, это и было причиной изменения меток?

Лючия отстраняется, взгляд ее метался между моей рукой и лицом.

— Такая грандиозная вещь должна была повлиять на них… Но я знаю песню моего брата. — Она вздыхает. — Я слышу ее в тебе.

Что это значит? Сердце замирает, словно не в силах выбрать между радостью и разрывом. Песня Илрита теперь часть меня, написанная на моей душе. Что это будет значить для него, когда я покину это смертное царство? И что это будет значить для меня?