Едва отлежавшись после такой процедуры, слышу уже знакомый недовольный голос медсестры:

– Поднимаемся и идём на операцию своим ходом! Только простыню с собой возьмите чистую.

Все четверо однопалатовцев поочерёдно почему-то желают мне удачи. Сняв наручные часы и золотую цепочку с шеи, спрятал их в обложку паспорта, тем самым сделав из неё маленький филиал сберкнижки.

– Это будет ваш первый наркоз? – Алсу чуть смягчилась, увидев лёгкую растерянность в моих глазах.

– Да. Как-то раньше без него обходился, не было такой нужды вроде бы, – перекинув белоснежное покрывало через плечо, я шёл прямо за ней.

По пути разобрался, что не так было с полом в коридоре, который прошлой ночью так отчаянно цеплялся за мои ноги. Старый и местами рваный линолеум даже днём был не очень удобен для простого хождения по нему.

– Вас будет немного мутить после всего. Рекомендую резко не вставать, пока не почувствуете, как силы и сознание полностью вернулись, – женщина показала на дверь в углу, которую я раньше не замечал.

Табличка со слегка кричащим названием ОПЕРАЦИОННАЯ.

– Проходим, раздеваемся догола и ложимся на стол.

Лёгкий приступ паники и смущения усиливается тем, что в операционной комнате помимо Алсу находится ещё три сотрудницы. Лица, закрытые медицинскими масками, одинаковые белые халаты и колпаки, распластанный хирургический стол с жёсткими креплениями для рук и ног. В голове на наносекунду проскакивает мысль, что когда-то я видел короткий фильм с точно таким же началом. В следующий момент понимаю, что всегда нужно чётче формулировать желания, а особенно, когда мечтаешь о встрече с четырьмя медсёстрами одновременно.

– Молодой человек, что мы там не видели по-вашему? Смелее давайте, у нас ещё три пациента сегодня кроме вас, – отрезвляющий голос вернул меня из этих мимолётных грёз, хотя на самом деле прошла всего пара мгновений.

Один момент и я уже на разборочном столе, совершенно без одежды, покрытый только гусиной кожей от нарастающего волнения и неловкости. Персонал профессионально и спокойно берётся за дело: в первую очередь фиксируются конечности и голова, затем в вену правой руки вводится катетер и приматывается на предплечье, кто-то наконец-то догадывается и любезно прикрывает простынёй мою нижнюю половину. На средний палец левой руки закрепляется датчик, после чего я могу слышать своё участившееся сердцебиение не только в голове, но и в ушах.

– Кто сегодня на смене?

– Иван Богданович.

– Всё будет хорошо. Сейчас общую анестезию введём, вы мягонько уснёте, а очнётесь, когда всё уже закончится. Абсолютно ничего не почувствуете, боли тоже совсем не будет.

Медсёстры общались между собой и иногда обращались ко мне, видимо, по округлённым глазам читая, что это сейчас жизненно необходимо.

– Так, кто у нас тут сегодня? – краем зрения вижу, что в помещение входит врач, на ходу натягивая на руки новые хирургические перчатки.

– Надрез на животе нужен. Два кубика этомидата ему уже ввели.

– Вводите три. Вы же видите, что его не берёт обычный объём, вес у пациента довольно-таки большой.

Я пытаюсь что-то ответить или даже возразить, но в этот момент понимаю, что уже не могу этого сделать. Мышцы челюсти и сам язык совершенно не желают слушаться, только что бывшей чёткой картинка перед глазами начинает расплываться. Последним движением перед отключкой мне удаётся немного повернуть голову вправо, где потухающим взглядом замечаю присоединённую к катетеру капельницу.

Первая волна абсолютной лёгкости и эйфории выносит моё сознание из тела. Странные картины из прошлой, возможной и будущей жизни проносятся перед глазами, лихорадочно перекрывая друг друга. Реальные события и воспоминания из детства перемешиваются с яркими фантазиями из той же части жизни. Ощущение тотальной безмятежности сменяется чувством полной прострации, снова и снова чередуясь между собой.

Детская комната… Мост над рекой… Самодельная гитара… Длинный шприц… Бассейн с голубой водой… Красивая девушка со светлыми волосами…

Всполохи из отрывков памяти всплывают один за другим, никак пока не складываясь в общую картину. Калейдоскоп из знакомых и совершенно чужих лиц бесконечно вертится перед глазами. Палитра чувств окончательно скручивается в кипенную белизну и кромешную тишину в голове.

Первое лёгкое движение век – единственное, что мне удалось сделать путём больших усилий. Словно раскачиваясь на маленьких качелях, умудряюсь их чуть приоткрыть движением глазных яблок. Белая туманность и молочная пелена понемногу обретают очертания типового больничного потолка. Попытка задействовать ноги и руки не приводит ни к какому результату, даже не позволяя убедиться, что они всё ещё на своих местах.