Военный комендант генерал Альберт Уотсон, словно восковое изваяние, неподвижно сидел в глубоком кожаном кресле и угрюмо смотрел в одну точку на потолке.

Двери его кабинета то и дело хлопали, на пороге возникали встревоженные офицеры и, нервно жестикулируя, докладывали:

– Господин генерал, со стороны Восточного Берлина идет установка бетонных и проволочных заграждений!

– Господин генерал, на территории Восточной Германии наблюдается активное передвижение колонн советских танков!

– Господин генерал! Четыре советские дивизии подошли к Берлину с запада и окружили его…

Но генерал лишь изредка кивал, безвольно махал рукой и продолжал в прострации разглядывать все ту же точку на потолке.

– Господин генерал, там к вам журналист рвется, – с опаской поглядывая на Уотсона, доложил вошедший в кабинет адъютант.

– Кто? – слегка качнув головой, переспросил генерал.

– Журналист.

– Пошли его к черту!

– Господин генерал, он настаивает. Говорит, что вы его обязательно примите. Его зовут Питер Грин.

– Ты не понимаешь, что сейчас происходит?! – рявкнул выведенный из себя Уотсон. – Мы в полдюйме от войны с русскими. Гони его в шею!

– Слушаюсь, господин генерал! – крутанулся на каблуках адъютант и уже в дверях тихо, остерегаясь новой вспышки генеральского гнева, произнес: – Только он зачем-то просил обязательно передать вам, что его любимая песня: «Бесаме мучо».

– Как ты сказал? – с удивлением поднял брови генерал.

– «Бесаме мучо» – его любимая песня.

– Зови немедленно!

Глубокая ночь спугнула с вашингтонских улиц последних прохожих, разогнала по парковкам и гаражам автомобили, задула огни в окнах домов, и лишь в Белом доме, в его западном крыле, все еще ярко пылал свет.

Игла легко пронзила кожу и нежно вошла в вену. Несколько секунд – и желтоватая жидкость, наполнявшая шприц, уже струилась по сосудам самого молодого за всю историю президента США Джона Фицджералда Кеннеди. Президент открыл глаза и с благодарностью посмотрел на доктора Джекобсона – странного субъекта с брюшком, со всклокоченными волосами, в очках с толстыми стеклами – ловко складывающего в маленький чемоданчик свои принадлежности.

– Спасибо, Макс, – выдохнул Кеннеди. – Благодаря твоему «коктейлю» я вновь чувствую себя прекрасно. Пожалуй, я и впрямь, как все, буду звать тебя доктор Неболит.

– Всегда к вашим услугам, господин президент, – поклонившись, хрипловатым голосом с небольшим немецким акцентом ответил Джекобсон.

– Для тебя Джек, просто Джек, – улыбнулся Кеннеди. – Меня так все близкие зовут. Старая традиция.

Президент оперся на стол и, слегка поморщившись от еще не отпустившей до конца боли в спине, медленно поднялся с кресла-качалки.

– Если вдруг тебя не окажется рядом… – Кеннеди бросил умоляющий взгляд на Джекобсона, – ну, на всякий случай… можешь дать мне хотя бы одну ампулу?

Джекобсон покачал головой:

– Я готовлю препарат вручную, прямо перед введением. Но…

Он порылся в своем чемоданчике и протянул Кеннеди пузырек с красной крышечкой, заполненный сине-белыми капсулами:

– Здесь семь капсул. Одну, максимум – две в день. Поможет на пару часов. И зовите сразу меня.

Кеннеди с благодарностью поглядел на доктора и спрятал пузырек в карман.

– Спасибо, доктор Неболит, – пожал он руку Джекобсону. – Меня ждут.

Держась за спину и пошатываясь, Кеннеди вышел из Овального кабинета, сделал несколько шагов по коридору, свернул за угол и остановился у дверей зала заседаний Кабинета министров. Собравшись с силами и глубоко вдохнув пару раз полной грудью, Кеннеди изобразил на лице уверенную улыбку и распахнул дверь.

– Прошу извинить за вынужденный перерыв, – бодро входя в зал заседаний, бросил Кеннеди участникам совещания, расположившимся вокруг массивного дубового стола, по форме чем-то напоминавшего громадный гроб.

Немного прихрамывая, хотя стараясь и не показать этого, президент прошел во главу стола. Опустившись в высокое кресло, он слегка поморщился от боли, что не осталось незамеченным для его брата Роберта – генерального прокурора США, сидевшего за столом по левую руку от вице-президента Линдона Джонсона. Подняв глаза, Джон поймал сочувствующий и в то же время слегка укоризненный взгляд брата и улыбнулся ему в ответ.

Затем повернулся к директору Центрального разведывательного управления Аллену Даллесу, стоящему возле большой карты Европы, висевшей на стене: