Никто не будет упоминать о вещах, от которых, если долго о них думать, хочется плакать. Или затрагивать темы, провоцирующие появление этого странного комка в горле, когда пытаешься сглотнуть.

– Просто мне кажется, ты очень большое значение придаешь одному этому моменту, – поспешно добавляет Айрин. – В жизни есть и другие вещи. Важные вещи. Особенно в это время года…

Сдерживаю вздох. Снова об этом?

– Это время года не для всех одинаковое, – говорю я мягко, но уверенно. – Я рада, что вы с Мэнни и детьми счастливы. И я уважаю тот факт, что для большинства это время года связано с родными и близкими, и все такое. Но дня меня декабрь означает кое-что другое, в значительной степени болезненное. Так что прошу тебя. Пожалуйста, не надо относиться ко мне с пренебрежением из-за того, что я так сильно мечтаю об этом. Это моя цель. Это важно для меня.

Это было важно для папы.

Айрин смиренно вздыхает.

– Ты права. Конечно, ты права. Твоя жизнь, твой выбор.

Вот именно. Благодарно киваю и снова беру в руки телефон, считая разговор законченным.

– Просто с тех пор, как…

Резко поднимаю голову и грожу ей пальцем.

– Айрин. Я тебя люблю. Вполне возможно, ты единственный человек в этом городе, которого я люблю. Но скажи мне, пожалуйста, о чем мы не говорим? Никогда?

Она фыркает.

– Знаю.

– А о ком мы не говорим? – добавляю я.

Сокрушенное выражение лица Айрин превращается в сочувствующее или еще хуже… это что, жалость?

Это действует мне на все оставшиеся после Silver Bells и рождественских туристов нервы.

Поворачиваюсь на кресле и смотрю в окно, чтобы скрыться от пытливого взгляда Айрин. Небо того плотного белого цвета, от которого у каждого ребенка захватывает дух в предвкушении снеговиков и горячего шоколада.

– Позвони-ка Мэнни, скажи, чтобы начал собирать вещи, – говорю я. – Вам придется поторопиться, если не хотите застрять по пути в аэропорт из-за погоды.

– Спасибо, что использовала свои мили и достала нам в последний момент билеты. Тебе точно ни с чем не нужно помочь, пока я не ушла?

– Я сегодня тоже раньше заканчиваю, – говорю я. – У меня свидание с женским доктором, помнишь?

Это ложь. Несколько минут назад мне позвонили от врача и попросили перенести запись на следующую неделю из-за непогоды. Но я умею читать выражение лица Айрин, и то, которое у нее сейчас, означает, что она вот-вот упрется и начнет меня опекать, даже если из-за этого пропустит свой рейс.

Я категорически против. Поднимаюсь с места, кладу ноутбук в портфель, беру его и свою сумку.

– На самом деле мне уже пора!

– Хорошо, но… Ой! Кэтрин! Я только вспомнила: я же тебе подарок не подарила. Завтра собиралась принести.

Обхожу стол и заключаю ее в, будем честны, довольно неловкие объятия, потому что у меня не так много опыта в физическом выражении привязанности.

Айрин, кажется, удивлена моим поступком. Впрочем, она, судя по всему, совсем не против моей неуклюжести, потому что крепко обнимает меня в ответ. Ее объятия теплые и пахнут апельсинами и корицей.

В необычном порыве целую ее в щеку. Для этого мне приходится наклониться. Я ростом пять футов и восемь дюймов без каблуков, а я всегда ношу каблуки. Айрин – пять футов и дюйм [15] и всегда носит балетки.

– Давай обменяемся подарками на Новый год, – говорю я ей.

– Не смей мне ничего покупать, юная леди, – командует Айрин материнским тоном. – Ты подарила мне отпуск. Время с семьей – это лучший подарок, о котором я могу просить, – шепчет она, как будто люди из отдела кадров кроются в тени и только и ждут, чтобы потребовать ее увольнения. – Хорошо? Никаких подарков.

Отдаю ей честь вместо ответа.

Мы обе знаем, что я все равно подарю ей подарок. Дизайнерскую сумку, которую она сама себе ни за что не купила бы. Я купила ее несколько месяцев назад, когда увидела в витрине в Сохо. Она огромная, потому что эта женщина таскает с собой половину своей жизни, и красная, потому что это ее любимый цвет.

Заставляю Айрин поклясться здоровьем ее любимой орхидеи в горшке, что она покинет офис в течение следующих пяти минут, и выбираюсь в лобби, к лифтам. Удивительно, но я чувствую легкий трепет в груди оттого, что ухожу с работы пораньше.

Хотя я и не верю в то, что надвигающаяся метель будет так страшна, как о ней говорят, я знаю, что, как только пойдет снег, все сойдут с ума. Я бы предпочла быть у себя на диване с отличным Бароло, когда это произойдет.

Судя по всему, не я одна такая умная, потому что у лифтов собралась необычно большая толпа. Чтобы никому не пришло в голову попытаться втянуть меня в ужасающие разговоры о погоде, достаю телефон и притворяюсь, что очень занята.

Не помогает.

– Здравствуйте, Кэтрин! Счастливого вам Рождества!