Он напомнил мне об этом, когда мы подошли к подъезду.

— А пончики не купим? — расстроенным голосом спросил сын, и я словно бы очнулась.

— Прости, я забыла, — призналась ему. — Давай сходим завтра и купим двойную порцию?

Марк радостно кивнул, и мы вошли в подъезд. В голове роились сотни мыслей, и потому я даже не обратила внимания на соседку. Зато она удержала меня за локоть.

Я подняла на нее взгляд и едва не отшатнулась. На меня смотрела жена “дяди Жени”. Ее лицо было бледным, а глаза красные от слез.

— Привет, Мира, Марк, — она попыталась улыбнуться, но из ее глаз покатились слезы, которые она тут же попыталась вытереть рукавом.

Вытащив из сумочки бумажную салфетку, я молча вручила ей.

— Спасибо, — соседка торопливо начала вытирать слезы. — Я сегодня узнала кое-что о муже… уже почти бывшем.

Я опустила взгляд на Марка, который выглядел потерянным и ничего не понимающим. Сжала его мягкую ручку и ласково улыбнулась ему, а женщине сказала:

— Давайте не сейчас, хорошо?

— Да-да, я все понимаю, — она закивала. — Я просто хочу сказать, что сопоставила кое-что и поняла страшное… Прости, пожалуйста, Мирочка.

— За что вы извиняетесь? — непонимающе спросила я.

— За него. Пусть ты и не простишь, это и правильно, но я должна тебе это сказать. Будь счастливой, Мирочка, мне пора.

И соседка быстрыми шагами направилась к выходу из подъезда. Я - растерянная и встревоженная одновременно, стояла несколько долгих секунд. Меня привели в чувства звук подошедшего на этаж лифта, который вызвал Марик и его встревоженный вопрос:

— Мамочка, ты что, тоже грустишь?

— Не грущу, — я улыбнулась и потянула сына в лифт. — Просто задумалась.

— А тетя почему плакала? Ее кто-то расстроил? — продолжил сыпать вопросами сын.

— Наверное, кто-то расстроил ее и ей сейчас обидно и больно.

— А у тебя она почему просила прощения?

— Не знаю, — я вздохнула. — Может быть, это за кого-то, у кого не хватило человечности сказать это мне.

— Это плохо, когда обижают и не просят прощения, — произнес Марк.

А еще хуже, когда обидчик не понимает того, что натворил. И даже если просит прощения - это слова, которые не стоят ничего.

— Ты прав, мой самый сладкий пирожок, — я наклонилась и звонко чмокнула его в мягкую щечку.

Дома за уроками сидела Леся, но едва услышала шум в прихожей, вышла с ручкой в руках. Она выглядела встревоженной и взволнованной. Сунув в карман домашних шорт ручку, она принялась раздевать Марка, при этом поглядывая на меня.

Вероятно, она уже увидела новости и теперь не могла не спросить у меня, правда ли это. Только мне бы самой кто-то сказал правду.

Когда Марк, помыв руки, убежал в комнату, она все тихо задала вопрос:

— Самолет реально упал?

Я кивнула, словно бы произнеси я подтверждение вслух, что-то произойдет. Хотя может ли быть что-то страшнее неопределенности? Когда ты висишь на волоске от падения в бездну.

— А Кирилл?

— Я не знаю, — мой голос дрогнул, и я замолчала, чтобы не расплакаться.

Слезы переполняли меня и казалось, что скажи я еще хоть слово, они вырвутся наружу и затопят все вокруг.

Олеся отнеслась с пониманием и не стала больше ничего спрашивать, а потом и вовсе отправилась готовить ужин. Вечер прошел рутинно: я запустила стирку, помыла посуду, поиграла с Марком и помыла его. А потом, уложив его, я поняла, что каждую минуту смотрю в телефон - во мне будто бы работал таймер, который высчитывал время возможного приземления Кирилла.

Я просидела до рассвета, листая какую-то книгу и время от времени проверяя смартфон. Ни сообщений, ни новых новостей не было.

А утром мой мир разбился на сотни тысяч осколков, потому что я увидела статью в новостной ленте - это были не слухи, а сухие факты. И каждое прочитанное слово впивалось будто бы в сердце острыми иглами.

«Вчера в двенадцать дня разбился самолет, принадлежащий «НордВестКомпани» - компании известного российского строительного магната Александра Никольского. Предположительно, шесть пострадавших - четыре члена экипажа и двое пассажиров. Среди пассажиров мог быть и сын строительного магната, Кирилл Никольский. На данный момент точного списка погибших нет - ведутся поиски на месте, где упал самолет»…

Я не знаю, что больше меня ранило. Тот факт, что теперь у меня больше нет надежды, которой я могу себя утешать, или то, что я не переступила через себя и не попробовала сначала. А теперь поздно. Слишком поздно, чтобы собрать кусочки этой жизни воедино, чтобы вообще что-то начинать… Я словно бы пребывала в прострации. Механически готовила завтрак Марку и Лесе - сегодня суббота, выходной день. Наверное, было бы проще на работе, я бы отвлекалась и не грызла себя изнутри. Но я сидела дома и не знала, куда себя деть.