Между тем Ада приветствует следующую посетительницу: это пожилая женщина, слишком сильно надушившаяся.

– А знаете что? – заговорщически шепчет она Аде, забирая подписанную книгу. – Могу посоветовать отличные бальзамы, чтобы свести шрам на спине.

– Да-да, спасибо большое, – Джош вежливо, но непреклонно отводит даму от столика.

Я благодарно улыбаюсь ему, а сама тем временем опускаю руку под стол и сжимаю пальцы сестры. Та стискивает мою руку в ответ, натянуто улыбаясь следующему читателю. Я на автопилоте расписываюсь на форзаце, снова вспоминая о том, как парамедики вырывали Аду у меня из рук в ту ночь, когда сгорела «Глициния». Как сестра лежала на промерзшей земле, как кто-то из врачей сказал, что пульс есть – совсем слабый, но все-таки есть. Как облегчение от этой новости, от осознания, что я все-таки успела вытащить ее вовремя, накатило на меня теплой и сладкой волной. Как уже потом, в больнице, когда Ада наконец-то очнулась, она благодарила меня за спасение.

– Нет, – ответила я тогда. – Это ты меня спасла.

Ада слабо улыбнулась; такая взрослая, она казалась маленькой беззащитной девочкой в этой большой кровати – бледная, вся в синяках…

– Мы с тобой спасли друг друга.

Худосочная угловатая женщина с ярко-красной помадой равнодушно протягивает мне книгу и сообщает, что ее зовут Стефани. И сразу поворачивается к Аде:

– Ваши письма к Элоди просто восхитительны.

Письма Ады, перемежающие мои заметки, полюбились читателям больше всего. Года три назад я бы начала ревновать, но сейчас ощущаю лишь чистую, незамутненную гордость.

Вскоре после пожара в коттедже полиция обнаружила машину Ады – вместе с запертой там Шельмой и письмами, которые сестра писала мне. Все последующие дни, пока я сидела возле сестры, опутанной трубками капельниц, я запоем читала ее рукописные откровения. И с каждым новым письмом будто разворачивала ее, слой за слоем, пока наконец не увидела настоящую Аду, а не ту рафинированную «идеальную жену», которой она так старалась выглядеть.

– Спасибо, Стефани, – отвечает Ада, заливаясь краской.

В такие моменты я радуюсь, что сестра сумела-таки убедить меня написать «Одну маленькую ошибку». Учитывая поднявшийся в прессе шум, издатели и впрямь выстроились в очередь, в точности как предсказывал Джек. Былую мечту преподнесли мне на блюдечке с золотой каемочкой, но поданное блюдо уже перестало казаться таким уж привлекательным. Даже наоборот. И я бы отказалась, если бы не Ада.

– Я читала все твои произведения, начиная с самого первого. Ты талантливая, Пчелка Элли, – сказала она мне еще в больнице. – Джек годами манипулировал тобой, заставляя отдалиться от меня и от нашей семьи. Он забрал у тебя Ноа. Чуть не забрал меня. Пожалуйста, не позволяй Джеку Вествуду забрать у тебя еще и талант. – Она сжала мне руку. – Если хотя бы одна женщина с твоей помощью сумеет вовремя распознать тревожные звоночки, то, возможно, ты спасешь ее от другого такого Джека.

Ада была кругом права, но я не смогла бы закончить эту книгу без ее помощи.

Ведь на самом деле история изначально была не про меня и Джека. Она была про нас: про меня и мою сестру.

– Я слышала, что вы перевели весь гонорар в благотворительный фонд, занимающийся проблемами психического здоровья. – Голос Стефани заставляет меня отвлечься от размышлений. Она говорит спокойно, словно ответ не так уж важен, однако ее взгляд пронизывает меня насквозь. Точно так же Джек смотрел на олениху во время охоты. – Это правда?

Я оборачиваюсь, ища глазами Джоша. Обычно он сразу же бросается на помощь, когда мне задают неудобные вопросы, но сейчас его почему-то рядом не оказывается. Закончив выводить автограф, я передаю книгу Аде, решившись ответить честно:

– Да, это правда.

– Потому что вы считаете Джека психически больным? Или его отца. Мне кажется, Джек никогда бы не натворил всего того, о чем вы пишете, если бы Джеффри обращался с ним иначе, вы согласны?

Я не хочу наживаться ни на смерти Джека, ни на собственном похищении, ни на той роли, которую сама невольно сыграла в нем. Именно поэтому я отказалась от интервью и приглашений в телепередачи, хотя мне предлагали баснословные деньги. Именно поэтому я не стала делать писательскую карьеру под собственным именем и не согласилась на предложение «Харриерс» написать продолжение «Ошибки», пусть даже обещанный аванс поражал воображение. Именно поэтому я перечислила прибыль от продажи книги – всю до последнего пенни – в благотворительный фонд. Но объясняться перед совершенно незнакомой женщиной я не собираюсь: в конце концов, все, что я хотела рассказать о себе, Джеке и «Глицинии», все, что способно помочь другим женщинам избежать моих ошибок, есть в книге. Я ограничиваюсь тем, что неопределенно пожимаю плечами, стараясь не показывать, насколько меня коробят подобные вопросы, и протягиваю обратно подписанную книгу. Однако вместо того, чтобы забрать ее, Стефани спрашивает:

– Вы работаете в Соммерсетском кризисном центре для жертв насилия. Почему вы туда пошли?

Я изумленно замираю, как летучая мышь, угодившая под прожектор. Поскольку я стараюсь не афишировать подробности своей новой жизни, о том, где я работаю и где живу, знает лишь горстка самых близких людей. Ада, сидящая рядом, напрягается.

– Вы что же, надеетесь заслужить прощение после того, как устроили настоящий ад своей семье, друзьям и целой стране? Как вы относитесь к тому, что Дэвида Тейлора признали соучастником преступления? Вы сожалеете о том, что убили Джека?

Я чувствую себя так, будто оказалась ассистенткой метателя ножей, привязанной к вращающейся мишени: Стефани швыряет в меня один колкий вопрос за другим. Вот только целят они не в мишень, а в меня – и попадают. Вонзаются, причиняя боль, рассекая плоть до костей. Вина, и без того сжимающая мне грудь металлическими тисками, давит сильнее, не позволяя вздохнуть.

– Элоди нам никакой ад не устраивала. Его устроил Джек, – огрызается Ада. – Это его стараниями мою сестру похитили из собственной постели. А выбор, который он предоставил ей в лесу, на самом деле никаким выбором не был: Джек отвез бы ее в «Глицинию» в любом случае, потому что зарвался и был готов на все, лишь бы заполучить желаемое. Его собственнические замашки и тяга все контролировать привели к тому, что пришлось убить его, иначе мы обе не спаслись бы.