Пока Марго рассказывала, я ловила себя на том, что вижу у нее чисто твои жесты: как она рассеянно приглаживает волосы, как прикрывает рукой рот, когда смеется, как прикусывает щеку изнутри, задумавшись. Интересно, видит ли кто-нибудь твои жесты у меня? А если ты так и не вернешься домой, не начнут ли наши родители воспринимать меня сугубо как твой призрак?

Марго собиралась пожить в местной мини-гостинице до запуска фонариков, но я убедила ее поселиться у меня. Итан все равно уехал в командировку на несколько дней, а мне нравится принимать гостей. Но когда мы возвращались домой после того, как закончили расклеивать плакаты, возле парадного входа нас дожидался высокий парень в темных штанах и пропотевшей рубашке.

– Репортер, – предупредила Марго.

Когда мы подошли ближе, человек тут же бросился к нам и сунул мне под нос диктофон.

– Без комментариев, – отрезала Марго, решительно взяла меня за руку и потащила к дому.

– Миссис Арчер! – успел окликнуть меня парень перед тем, как я захлопнула дверь и накрепко ее заперла.

– Как ты догадалась? – спросила я у Марго.

– В том, чтобы быть дочерью знаменитой матери, есть свои минусы.

– Журналисты доставали?

Марго кивнула.

– Они кружили вокруг нашего дома все мое детство. История Элоди начинает привлекать внимание. Это хорошо. Чем больше народу будет в курсе, тем выше шансы ее найти. Но одновременно и журналисты начнут слетаться. Ты погоди, они еще выяснят номер твоего телефона и адрес электронной почты, после чего начнут атаковать с трех сторон одновременно: звонить, писать и доставать через мессенджеры. А еще я поговорила с Джеком, – добавила она. – Он костерит себя последними словами за то, что уехал из города как раз в те выходные, когда Элоди пропала.

Я не стала ничего отвечать. Джека все любят. Особенно ты. Много лет назад, когда ты была самоуверенным подростком, а я – старшей сестрой-врединой, я предупреждала тебя, что он собственник и со странностями, но ты горой стояла за Джека, утверждая, что он просто очень заботливый. Потом я съехала, да и ты стала жить отдельно, и ваша дружба с Джеком позабылась за другими, более важными проблемами. Мне кажется, я потеряла тебя именно в тот день, когда ты с ним познакомилась, потому что мы ведь никогда не были по-настоящему близки вплоть до смерти Ноа, да? А потом… ну, ты и сама знаешь, что натворила, испортив наши отношения.

Тем же вечером к восьми часам в парке собралась целая толпа. Я ошибалась, полагая, что не получится обеспечить достаточное количество людей, потому что объявление появилось слишком поздно, да и время неудобное. Но слетелась не меньшая толпа, чем на пустырях Кроссхэвена в Ночь костров: мамашки, которые укачивают на руках вопящих малышей и одновременно пытаются разговаривать, перекрикивая своих отпрысков; группки подростков, листающих соцсети на телефоне и хохочущих ломающимся баском; пожилые парочки, жмущиеся друг к другу и одетые куда теплее, чем следовало бы в жаркий летний вечер. Разница была лишь в том, что в этой толпе все знали меня в лицо, и я чувствовала чужие взгляды, обходя парк и проверяя, все ли готово. Я старалась избегать этих взглядов, потому что устала видеть сочувственные лица. А те, кто не сочувствовал, смотрели на меня с жадным интересом, реже – с укоризной. Как будто считали, что перед тем, как их всех здесь собрать, я нарубила тебя на кусочки и скормила уткам.

– Хорошо, что ты заказала дополнительную упаковку фонариков, – заявила Марго, оценив количество собравшихся. Фонарики я взяла недешевые, экологичные, безвредные для черепах и не приводящие к пожарам на соседних полях. – Правда, у нас маркеры заканчиваются.

– Значит, кому-то придется поделиться.

– Я приберегла один для тебя, – Марго протянула мне фломастер.

Это я в интернете подсмотрела, как люди пишут послания на фонариках, прежде чем их запустить. И весь день ломала голову над текстом пожелания. Это ты из нас двоих писательница, Эл. Я уж подумывала стих написать, рифмованные послания всегда пробирают; но я не писала стихов со времен младшей школы, так что все, что смог срифмовать мой мозг, – «глобус» и «автобус». Явно не те слова, которыми можно выразить сестринскую любовь или глубокий смысл.

– Адалин!

Я оглянулась и увидела Руби, пришедшую с мужем.

Господи, Эл, она с каждым днем все больше и больше становится.

Она сгребла меня в объятия, и ее твердый беременный живот уперся в мой, абсолютно плоский. Не знаю, в чем тут дело, но у меня беременные вызывают подспудную неприязнь. У них внутри – настоящий, живой человек. Существующий за их счет. Как паразит. Растягивает их тело, смещает органы, заставляет блевать, а под конец раздирает их вагину, чтобы выбраться на свет.

Несколько месяцев назад, когда Руби объявила о беременности, я чуть не ляпнула: «Ты собираешься оставить ребенка?» – потому что большую часть моей жизни это был первый вопрос, который задавали залетевшей подруге. И плевать, что мы уже взрослые женщины с мужьями и домами, я все еще испытываю прежний подростковый ужас, оставшийся со времен уроков по основам семейной жизни, когда нам вдалбливали, что беременность – это конец всему и ее надо избегать любой ценой.

Потом Руби вытащила распечатку УЗИ, и я таращилась на черно-белые пятна и понятия имела, куда смотреть. Тут вмешался Итан, начал ее поздравлять и расспрашивать: «А какой срок?», «Уже известно, мальчик или девочка?», «А имя вы уже выбрали?». Очень уж ему хочется собственного ребенка.