Шрифт:
Над ними медленно кружит косяк крупных рыб, одаривает тусклыми бликами серебряных боков.
Словно коридор между мирами.
«В ночном небе я уже видел много глаз, похожих на твои. Однажды мы вместе будем читать их, обещаю».
– …Витал! Д-дафна?! Ты что творишь!!! А ну слезай с него сейчас же! С ума сошла?..
Проклятье! Эти голоса! Вода выплевывает его на грязный берег другой, ненавистной, реальности. Вместо симфонии в ушах гремят барабаны. Тело становится ватным. Возвращается злая мигрень.
«Уна?..»
– …И ты этой дряни нанюхалась, что ли?.. Ой-ой, прикрой срамоту-то!..
Солнце бьет прямо в глаза. Голову и грудь пронзает боль. Мучительно щурясь, Витал пытается разглядеть что-либо вокруг в едком пороховом дыму. Горят корабли. От боли хочется разрыдаться.
– А я не… дышите же, родненький! Фаусто, ну хорош зенки на меня таращить!
«Нет!»
Изо всех сил Витал сбрасывает с себя изуродованные картечью тела и приподнимается на трясущихся локтях. Ему в лицо смотрят мертвые глаза молодого корабельного плотника. Совсем мальчишка. Из разорванного рта его медленно ползет красная пена. Дрожащие пальцы проводят по лицу и закрывают глаза мертвеца.
Как и тысячи раз прежде, как и всегда, немой крик застревает в горле, когда он остается единственным живым среди десятков тел вокруг.
«Нет!!!»
Вместе с головной болью сознание возвращается в грязную кальянную.
Лучше бы воды подали.
Но нет, они его трясли.
Отдать распоряжение: впредь никогда в кальянных с ним так не поступать…
– Дафна, целоваться с капитаном?! Да слезь ты уже с него! Иди-иди, окна давай открывай!
– А может я воздух в него вдувала… Живой он! Живой! – послышался радостный девичий голос.
Он не помнил, чтобы расстегивал рубаху накануне, и теперь онемевшие с дремы пальцы безуспешно пытались нащупать пуговицы. От пережитого мутило. Пересохший рот жадно глотал воздух. – Витал, тихо, тихо… Все хорошо. Мы в Вердене. Воды хочешь?
Из дымного сумрака выступил смуглый черноволосый молодой мужчина с повязкой на кудрявой голове и витиеватыми рисунками на точеных скулах. Восточная красота его отдавала такой нервной надменностью, что, казалось, передалась даже видавшей виды кружке.
– На, попей. И давай поскорее убираться отсюда, пока и нас опять не потащило в этот твой дурман. Ох и смрад… Непонятно, почему эту отраву прозвали «черным молоком»? Больше напоминает какую-то смолу… – Моряк брезгливо покрутил в руках кальян и подбоченился: – Дафна, да открой ты скорее еще одно окно! Уж до того в глазах двоится – и прям с порога! – что мерещатся чудища в трещинах стен этого притона… А… – молодой человек хитро прищурился и навис над спутницей, – так вот как действует эта дрянь… Тебе, похоже, привиделась свадьба с нашим бедным капитаном, да?.. Помилуй, он слишком молод, чтобы попадать в такую кабалу…
– Фаусто!!! Заткнись!!! Че ты врешь! Капитан, ей-ей, брешет он все! Никаких свадеб не было! Это он сам нанюхался, вот и бредит! Да!!! – покрасневшая до корней рыжих кос Дафна сорвалась на отчаянный визг.
Квартирмейстер же едва не расплескал протянутую кружку под градом тумаков от разъяренной юнги.
– Угомонись! – засмеялся моряк. – Я пошутил. Правда-правда…
Пару шлепков он все же для приличия пропустил, иначе девчонка не оставила бы его в покое, и примирительно поднял руки.
Давясь, Витал жадно пил и расфокусированным взглядом все пытался отыскать чудовищ Фаусто в стенах кальянной, заполненной сизым с прозеленью туманом.
Дым висел среди обшарпанных стен с аляпистым орнаментом, лежал на разноцветных засаленных подушках, клубился, словно в раздумьях, перед грязными окнами с неопрятными занавесями.
Наконец юнга открыла окно.
Воздух с улицы всколыхнул ветхую ткань штор и охладил взмокший лоб капитана. Впрочем, ворвавшийся сквозняк даже с натяжкой нельзя было назвать свежим: вонь горящей мертвечины, казалось, отравила собою всякий кислород.
Проклятый пропахший смертью город! Время до отплытия «Крылатого Марлина» тянулось уже несколько мучительных дней вынужденного простоя. Царящее вокруг уныние и безысходность будто начали прорастать и в самом капитане. Убраться бы отсюда, да поскорее!
Пара солнечных лучей выхватила из полумрака на столе пыльные бутылки из-под приличного вина, а также листы бумаги с нечитаемыми каракулями и дурно сделанными рисунками. То и дело откидывая взмокшие пряди с глаз, капитан рассеянно их собрал и как мог аккуратно засунул в карман расстегнутого бушлата.