В суровом, покрытом шрамами и крупными каплями пота лице Селин узнала Брута, главу личной гвардии семьи де Сюлли и по совместительству их с Антуаном преподавателя фехтования и стрелкового мастерства.

Слух вернулся, и она наконец смогла расслышать хриплый запыхавшийся голос офицера:

– …И отсюда возникла некоторая проволочка, Ваша Светлость. Засада бунтовщиков и бандитов. Тесним вглубь кварталов. По счастливой случайности пострадавших среди знати, как мне доложили, нет. Разве что напугались по-крупному. Пти… Миледи, все в порядке?

Селин неуверенно кивнула. Брут утер лоб рукавицей и присел над трупом бунтовщика возле кареты. Другая его лапища в тяжелой кольчужной перчатке опиралась на окровавленный клеймор.

– Теперь бунтуют не только горожане из бедных районов, но и рабы. Становятся организованнее. Не к добру это, Ваша Светлость.

– Не имеет значения. Отдай этот район на зачистку Мортему и его своре. Нам надо вовремя прибыть на поминальный ужин. Иначе приступ подагры по причине холодного фуа-гра. Слыхал о таком?

– Так точно, Ваша Светлость, – Брут отдал честь и махнул куда-то вперед. – Путь свободен. Гвардейцы сопроводят вас, а то кто их знает…

Дрожащими руками де Круа убирала выбившиеся из высокой прически пряди и не могла отвести взгляд от покойника, что распластался у подножки на мостовой.

Карета тронулась, а Селин все смотрела в остекленевшие и будто завороженные желтые глаза убитого дикаря, устремленные в небо. Множество спутанных выгоревших на солнце кос окрасились темным из лужи под ним. Привычная для бедных районов одежда так и не сделала этого чужака похожим на местных жителей. Весь его вид выдавал чужеродность. По смуглой коже – от самого ворота на шее, на щеках – и даже по лбу мерещился сложный рельефный узор. Рисунок очень напоминал искусное клеймо, что ей как-то довелось увидеть на теле одного из рабов на конюшне.

Селин коснулась собственной шеи и чуть спустила пальцы за кружево ворота. Сердце вновь забилось сильнее.

– Кстати, о поминальной трапезе, – продолжил Фредерик де Сюлли, подслеповато щурясь на рукав своего расшитого камзола. – В прощальном рандеву мне отказано – что весьма прискорбно, – но ты же не отклонишь мою просьбу насладиться твоим талантом перед отбытием? Хочу, чтобы ты исполнила ту печальную арию. Как там она называется?.. Пусть задаст тон сегодняшним гостям.

Де Круа непонимающе уставилась на герцога.

Даже после таких потрясений он думал только о развлечениях. Ей предложено выступать на поминальном ужине на потеху публике, да еще под унизительно жидкие аплодисменты и протокольные восторги. Неужели она не ослышалась? Да и вообще, ей так давно не приходилось практиковаться…

Селин тяжело вздохнула.

Пение действительно было для нее отдушиной. Практически единственным способом выплеснуть подавленные эмоции и на минуты, кажущиеся вечностью, отлепиться от приросших масок. Но предаваться отрадному увлечению юности приходилось все реже. Под приглушенные смешки и осуждающее шушуканья в кулуарах де Круа однажды осознала, что избранная ею карьера дипломата и сомнительная репутация оперной певицы абсолютно несовместимы.

Словно наперекор ей, герцог, будучи из числа редких ценителей и эстетов, то и дело настаивал на выступлениях на различных торжествах. Отчего любимое занятие порой превращалось в настоящую пытку.

Селин с мольбой посмотрела в глаза дядюшки, показавшиеся совершенно бесцветными. Весь его вид полностью исключал любую возможность отказа.

– Как пожелаете, Ваша Светлость, – борясь с комом в горле, прошептала де Круа.

Дверь закрылась и отделила ее от гомона и смеха в зале, полной изрядно повеселевших от выпитого гостей. Музыканты заиграли после паузы.

Коленки все еще дрожали. Спеть она так и не смогла. То ли из-за рыданий, то ли из-за нервов. Голос ее оставил.

Это фиаско.

Селин прислонилась спиной к двери и выдохнула. Годы фальши, равнодушия и цинизма, замаскированные в позолоченные вензеля, шелковые оборки и витиеватые речи. Все перечисленное, как и то, о чем не принято говорить вслух, она оставила за этой проклятой дверью и, возможно, больше никогда не увидит осточертевших лиц.

Пусть же теперь их будет разделять целый океан!

Ее громкий вдох отразился эхом в темном коридоре.

Рядом хрипло крякнули.

И только сейчас Селин заметила стражников, что в недоумении косились на нее, вытянувшись по обе стороны от двери.

– Это все пересоленное канапе и кислое шампанское, господа. Вольно!

Гвардейцы не проронили ни слова. Один из них украдкой потер явно затекшую шею.

Селин перевела дух и спешно зашагала в библиотеку в надежде найти там профессора де Фонтенака.

К утренней погрузке на корабль она обязана была убедиться в наличии всей необходимой литературы и документации. Забудь Селин чего на континенте – и в тамошнюю глушь вообще неизвестно, к какому сроку доставят…