Вскоре вернулась Мирава Чеславна и преподнесла мне поистине княжий дар: кольчугу с нашитыми пластинами на груди. И если сама кольчуга была сплетена из обычного железа, то пластины знакомо поблескивали, намекая на твариный прах. Самое то для боя с лучниками. Я в ответ подарил широкий серебряный браслет тонкой работы, который выглядел так, будто его не ковали, а плели или вязали иглой. Да, мой дар попроще, ну так я и не князь.

Мы наскоро собрались и пошли в Смоленец вслед за княжьей ладьей.

Конечно, весь хирд в сам город не пустили, я бы тоже поостерегся пускать нас за стену, но я вместе с двумя десятками воинов вошел туда на драккаре. По словам Путяты, дальше реки мельчают, и лучше идти на ладьях, так что я оставил все богатства и часть припасов на «Соколе». Княгиня дала слово беречь драккар пуще глаза, разрешила поставить его в особом месте, где прежде стояли лишь княжьи ладьи. На страже я оставил Вепря и Рысь. Они оба хельты, им незачем прямо сейчас тянуться за рунами. К тому же Леофсун до сих пор прикидывается хускарлом и в случае чего сумеет удивить. Лавр и Милий тоже не пойдут с хирдом, они не воины, толмач и в Смоленце пригодится.

Конечно, я боялся потерять и выторгованное золото, и драккар. А ну как придет князь со своей дружиной и не воротит моё? Но я не хотел быть мужчиной, что боится собачьего лая. Если не воротит сам, значит, я вырву своё вместе с загребущей ручонкой.

А еще княгиня отправила с нами племянника, сына своего брата, если что — послужит залогом. Лучше бы, конечно, взять княжьего сына, но старшего забрал сам князь, а младшие пока не доросли до первой руны.

Из Смоленца мы вышли на трех ладьях, потом племянник с десятком дружинников пересел на лошадей, а мы пошли своим ходом. Не набралось у них столько добрых боевых коней, почти всех увёл князь, а я не захотел ехать верхом, пока остальные хирдманы идут пешком. Но даже навьюченные броней и утяжеленные оружием, мы шли ходко, едва ли медленнее всадников, которым приходилось беречь коней, а под вечер мы и вовсе обгоняли их.

Сам Вениборг меня не порадовал. На холме возле реки стояла крепость с хорошей деревянной стеной, похожей на Раудборгскую, только пониже и пожиже. А на соседнем холме расползались во все стороны дома с огородами и сараями, и там изгородь была такая, чтоб соседская корова случайно в гости не заглянула.

Одно хорошо — коли коняки прорвутся сквозь здешние леса и захотят пойти на Смоленец, им и впрямь надо будет пройти через Вениборг. Дорога тут натоптанная и наезженная одна, а леса кустистые, овражистые и дремучие, никакая лошадь не пройдет. Другое дело — если б коняки по воде умели ходить, но без своих кобыл они, видать, никуда.

А вот вокруг детинца и посада лесов не было, всё вырубили под огороды, пашни и выпас. Я-то думал подстеречь всадников в лесу, перекрыть им путь и вырезать единым махом, а тут скачи — не хочу. Проще отдать им Вениборг, отступить хотя бы на половину дневного перехода и там уж напасть, но уговор с княгиней был иной. Город надо отстоять.

Благодаря княжьему племяннику нас пустили в детинец, и ульверы тут же рассыпались по стенам да постройкам, чтоб осмотреть место. Я же не знал, с чего начать. Единственный раз, когда я защищал какое-то место, был во время спора ярла Сигарра и ярла Хрейна на крошечном островке. Но тогда конунгов хельт, что присматривал за битвой, казался мне чуть ли не подручным Фомрира, а сейчас я сам таков.

Вечером я собрал свой малый совет, куда пришли и Одинец, тот самый племянник, и Полюд, старший в Вениборге, и их приближенные.

— Значится так, — первым начал говорить Полюд, чей дар явно был в силу, — моих воинов тут полтора десятка, все с первым потоком, один я с двумя. Из посада вызывались, брал только тех, что первый поток соединили, всего набралась дюжина. Даров там нет, либо к военному делу негодные, но мужи крепкие, многие с луком дружны.

— Маловато. Всего дюжина? — переспросил Одинец. — Там же тысячи три народу.

— Ну, три не три, а всё ж больше бабы, дети, старики да молодь с двумя-тремя истоками. Князь почти всех забрал, пахать некому!

— Пахать… — пренебрежительно бросил племянник. — Коняки не пашут. Дождались, как дороги обсохнут, вот и примчались. Сейчас бы отбиться, а вспахать успеют как-нибудь.

Полюд покачал головой, но перечить не стал.

Я, конечно, меж них выглядел совсем мальцом. Полюд видел не меньше сорока зим, сам могутный, рослый, плечистый, точно медведь из лесу. Одинец еще не добрался до трех десятков зим и до десятка рун, зато выглядел ну вылитый Роальд Скиррессон, только постарше: личико гладкое, борода с усами светла и блестяща, кольчуга не чета той, что подарила княгиня, вся переливается, меч с каменьями, да и конь у него тоже на заглядение.

— Для начала нужно решить, кто старшим будет, — продолжил Одинец. — Не дело это, когда у войска три головы.

Хальфсен пересказывал мне речи едва ли не вровень с говорившими. Спешить с ответом я не стал, захотел выслушать, что о том думают сами живичи. По пути мы с Одинцом бесед не заводили, потому он не знал, каков я, а я не знал, каков он. Зато я ведал, кто будет тут старшим. У кого больше воинов — тот и старший!

— Я не раз ходил с князем в походы, водил в бой людей и немало слышал о том, как сражаются коняки. К тому же я племянник князя Данияра, и моя тетка Мирава отправила меня как раз для того.