Возможно, психолог права, и мне стоит просто отпустить и начать жить дальше, как обычный подросток? Врачи сказали, что я полностью реабилитировалась и мне необходимо ходить в школу, причем обучение на дому указали как нежелательное. Врачи сказали, что общение с людьми поможет мне быстрее вернуть память и поддерживать хорошее настроение. Врачи… Да что они вообще знают?! Я держалась каждый день, с утра до самого вечера, находила в себе силы улыбаться, чтобы ни бабушка, ни Таля не считали меня обузой. Но каждый вечер после таких кривляний я получала результатом еще один срыв, истерику, разгромленную комнату и крепкие объятия двоюродной сестры, моей теперь единственной подруги.

Дверь открылась, и Таля незамедлительно пихнула меня локтем. В кабинет зашел директор, а за ним, видимо, наш новый англичанин. Все отлично, вот только меня не покидает чувство, что я его уже где-то видела. Вряд ли в Лондоне, таких совпадений ведь не бывает, да и я бы его все равно не помнила: я ведь ни помню вообще ни черта. В Москве тоже вряд ли, ведь я только два раза вышла из дома: в начале прошлой недели отдавала документы в школу и не видела вообще никого, кроме нашего директора Николая Петровича. Еще дня три назад Таля показывала мне Москву, но тогда я абсолютно не обращала внимания ни на кого из людей, да и по правде говоря, на Москву я тоже не особо смотрела. Сосед? Я и не видела еще наших соседей.

Ну не по дороге же в школу я его встретила, хотя… нет, такого не может быть, но это же действительно тот самый парень из автобуса, и яркая помада на рубашке — мамина любимая, ее не спутать ни с какой другой.

Возникшую в классе заминку я решила использовать, чтобы наконец рассмотреть это чудо света: довольно высокий и подтянутый, он мог бы производить впечатление вселенской уверенности в себе — но на лице были лишь мешки под глазами и выражение вселенской задолбанности. Светлые волосы неопределенного цвета, где-то между блондинистым и светло-русым, доходили ему до плеч, а глаза, несмотря на пролегшие под ними тени, казались глубокими и даже лучистыми немного, но может, просто свет так упал, а я напридумывала себе всякого. Я ведь даже не разберу со своего места, какого эти глаза цвета — серого или голубого.

И как я только могла позволить ему такое, я ведь даже имени его не знаю, хотя вряд ли знание имени сильно влияет на ситуацию. Но черт, это же еще и мой учитель… учитель? Скорее, мучитель, и искренне надеюсь, что этот обаятельный хрен меня не узнает, он ведь просто обнимал меня половину дороги. У него ведь просто на меня встал.

— Десятый «Б», знакомьтесь, это ваш новый учитель английского языка и классный руководитель, Константин Леонидович Жилинский. У вас в классе должна быть еще новенькая, она уже здесь? — обреченно вздохнув, я подняла руку, стараясь при этом как можно сильнее прижаться к парте, а лучше и вовсе провалиться отсюда хоть куда-нибудь. Директор кивнул, а потом посмотрел на часы. — Ну, я думаю, мне пора, вы сами тут разберетесь и познакомитесь, — и покинул класс.

— Ну хоть расскажи о себе, новенькая, — вздохнул учитель. — Откуда ты к нам пришла, почему решила учиться именно в нашей школе, про увлечения тоже не забудь, — безразлично перечислял он. — Не стесняйся, мы слушаем, — ни с того ни с сего оживился учитель, даже подобие ухмылки из себя выдавил и жестом пригласил меня к доске.

Я поднялась со своего места и, едва заметно пошатываясь, сделала несколько шагов вперед. Меня удивило, что тут, в отличие от других российских школ, на уроках английского ученики не делятся на подгруппы. Таля говорила, что это выставляют как образовательный эксперимент, но на самом деле просто учителей не хватает.

— Меня зовут Джина Гре… Снегирева, — я взяла себе мамину девичью фамилию, а дядя, подключив нехилые деньги и связи, даже похлопотал над отчеством, чтобы максимально русифицировать данные в паспорте. Я не хотела никого смущать иностранной фамилией и двойным именем, надеясь через полтора года поменять обратно все, как и было раньше. Глупая несбыточная надежда, зная, что так, как раньше, уже не будет, никогда. Но по привычке я, конечно же, чуть не назвала свою старую фамилию, которую носила целых шестнадцать лет. — Я приехала сюда из Лондона, живу с бабушкой, — продолжила я. — Моя мама русская, она с детства учила меня, поэтому я билингв,? — скрипя зубами, я все-таки рассказала, откуда я, ведь имя, как ни крути, все равно слишком выделяется. — Вроде все.

— А почему ты переехала сюда? Где твои родители? — вопросы посыпались из самых разных сторон класса.

— По семейным обстоятельствам, — ответила я, выдавив из себя кривую улыбку. — Родители приехать не смогли, — не говорить же сейчас всему десятому «Б» о том, что мои родители — на глубине двух метров под землей.

Впервые за долгое время не было чувства подступающей истерики. Я закидалась своим рецептурным успокоительным еще в школьном коридоре, как будто предвидела подобные вопросы. Знаю, что не стоит злоупотреблять, но в последнее время я стала на редкость чувствительной, что меня не удивляет, но временами жутко бесит. Да даже без этого, я просто не могу не вспоминать о родителях каждый гребаный час, каждую гребаную минуту. Чтобы отпустить, мне не хватает еще чего-то, какой-то детали пазла, которую все никак не получается отыскать.

Класс смотрел на меня как на восьмое чудо света. Еще бы, к ним, наверное, нечасто приезжают новые ребята из других стран, поэтому с легкой руки учителя остаток урока превратился в классный час. Я познакомилась со всеми одноклассниками, которые, вопреки моим опасениям, оказались вполне милыми и дружелюбными. И вдруг, как по щелчку, все внимание обратилось на классного руководителя.

— Константин Леонидович, — это Артем поднял руку. — А почему у вас помада на рубашке, а? — и еще так намекающе бровями подрыгал. Боже… Ну прости, бедолага, сегодня мне пришлось боевым раскрасом скрывать несчетное количество сумасшедших истерик и бессонных ночей.