– Я сплю и мне это снится кошмарный сон. – Марина всхлипнула от ужаса, сама себя ущипнув за ляжку. Там уже имелся след от щипка. Вчерашней ночью, точно так же, как сейчас, Марина пыталась убедить себя в том, что все происходящее не что иное, как плод её больного воображения.

– Не снится. – снова она облизала сухие губы, не в силах, не то что отойти, а даже взгляд оторвать от окон, что, напротив. – Оно там! Оно следит за каждым моим шагом.

В третьем окне зародилось движение. Как раз на уровне пятого, самого последнего этажа.

– Это окна реанимационного отделения. – похолодела Марина.

Пятый этаж. Реанимация. Холодный свет лампы прямо в глаза. Тихие перешептывания медперсонала. Вкрадчивые шаги анестезиолога. Холодные пальцы медсестры. Равнодушный голос врача.

– Мы сделали все, что могли, но, вы же понимаете, что шансов очень мало.

Марина уронила голову на подоконник и зашлась беззвучным, почти безумным смехом.

Шансов почти не было.

Она слишком хорошо знала об этом.

Тогда, тридцать лет назад, тело двадцатидвухлетней Марины, изломанной куклой валялось на тротуаре. Под ним медленно расползалось огромное кровавое пятно.

Трясущийся от ужаса, белый, как мел, водитель иномарки, тоненьким голосом верещал, повторяя одно и тоже:

– Я никого не видел! Я никого не видел! Ее же не было на дороге! Не было её!

Марина внезапно очень отчетливо вспомнила тот счастливый день – она бежала домой. Торопилась. Летела, словно на крыльях.

Михаил сделал ей предложение.

Он женится на ней, её любимый, самый лучший парень этого города. Да, что там города – страны! Нет, мира!

Она торопилась, спешила поделиться этой новостью с мамой. Со своей мамой, единственным родным человеком.

Отца у Марины не было. Он ушел еще до рождения дочери, бросив семью и затерявшись где-то на просторах огромной страны. Было немного жаль, что отец так скверно поступил с ними, но Марине всегда хватало матери. Она заменила девочке отца, успевая везде, поддерживая, подбадривая, помогая.

Мама!

Веселая, красивая, всегда улыбающаяся женщина с добрым лицом. Как не поделиться с ней радостью?

Визг тормозов, пронзительные крики прохожих, удар и боль, боль, затопившая собой весь мир, боль, такая сильная, всепоглощающая. А затем, небытие.

Черная яма. Провал, не имеющий ни начала, ни конца. Холодная бездна пустоты, лишенная жизни.

– Мы не волшебники. – усталый врач развел руками, отводя взгляд от умоляющих глаз женщины. – Мы сделали всё, что смогли. Крепитесь.

Пятый этаж. Реанимация. Тихие голоса. Шелест шагов. Ледяные руки медсестры.

Голос матери, полный любви и надежды.

– Ничего, Мариночка. Ты – сильная, ты – справишься.

Не справилась.

Марина умирала. Она знала об этом. Она, словно бы, наблюдала за происходящим со стороны, покинув собственное тело и поднявшись к потолку скорбным сгустком энергии.

Широкое окно, наполненное солнечным светом, палата, стены, выкрашенные синей краской, драный линолеум, кровати, железные, невзрачные, с деревянными щитами, сбитыми из занозистых досок, спрятанных под зассанными матрасами.

Районная больница, нищета, грязь и убожество.

Плохое финансирование и ворье, крадущее все, до чего могли дотянуться их жадные, загребущие руки.

Марина парила над собственным телом, взирала с высоты на свое бледное лицо, на синие губы, на закрытые глаза, на трубки, которые торчали у нее изо рта. Пластиковые трубки во рту, дыра в голове, катетер в.. Ну, в общем, еще одна трубка, вторым концом висевшая над железкой «уткой», стыдливо выглядывавшей из-под края серой простыни.

Тело Марины дышало. Через раз и с трудом.

Ей, висевшей над ним, было понятно, что дышать ему оставалось недолго.

К тому же, Марина чувствовала, что она в палате не одна.

Нет-нет, она вовсе не имела в виду свою плачущую маму, которую, в нарушение все писанных и неписанных, правил, пустили в реанимационное отделение.

И не медсестру, смотревшую на умирающую девушку пустым, равнодушным взглядом. И вовсе не была эта медсестра злой и бездушной. Просто, слишком многих умирающих видели её глаза, вот сердце и закалилось цинизмом, стало безучастным к чужому горю.

Речь шла не о докторе, дежурном враче, то и дело пробегающем по коридору и тихо разговаривающем по телефону. Доктор тот в палату к Марине даже не заглядывал. Ему и без заглядывания, всё было ясно.

Санитарочка, та и вовсе, елозила тряпкой по оконному стеклу в процедурном кабинете – у нее хватало работы, куда уж там до чужих слёз?

Марина имела в виду их.

Других.

Иных.

Тех самых сущностей, что, подобно самой Марине, висели под потолком холодными, невидимыми сгустками недоброй энергии.