«Старая кляча. – Павел раздраженно смял подушку, удобно подсунув ее под голову и снова принялся терзать пульт. – Недолго… Сердце… Вовке уже шестой год пошел, а она все никак не уберется. Да её в аду черти со сковородками заждались поди, прогулы в табеле проставляют».

Жена принялась что-то быстро печатать в своей программе, а Павел обидчиво поджал губы.

«И эта, туда же. – с неприязнью он взглянул на пушистый затылок жены. – нет бы, поговорить с матерью, по-хорошему, по-родственному, надавить, припугнуть, поплакать. Освобождай, мол, мамуля, квартирку, нам, мамуля, тесновато втроем. Хочется, мамуля, ещё одного ребёночка родить, а возможности такой нет – квадратные метры не позволяют. Не тянуть же мне, мамуля, с деторождением, как ты, до сорока годочков.»

Но, двадцативосьмилетняя Мила лишь округляла глаза и отмахивалась от бурчащего мужа, словно от надоедливой мухи.

– Не хочу в декрет, успеем. И без того, всю молодость на пелёнки убила. Меня только повысили, сделали начальником отдела и все хлопоты коту под хвост? На одну зарплату, Пашенька, здорово не проживешь и масло на хлебушек толстым слоем не намажешь.

Пашенька снова скривился – зарабатывала Милка прилично и у начальства была на хорошем счету, что удивительно. Начальница-то у жены – баба! Не просто баба, а брюнетка, жгучая. Всем известно, что брюнетки злы и завистливы, особенно по отношению к натуральным блондинкам. А Милка его, блондинка натуральная. Да-да, Пашка сам проверял, не единожды. И Вовка у них блондином уродился, хотя сам Пашка, как есть, шатен. С каштановыми волосами.

– Милка, – Пашка широко зевнул и прислушался – не иначе Вовка в мяч играть затеялся, вон, стучит о стену, скоро соседи прибегут, жаловаться. – ты с матерью про обмен не разговаривала? Может, передумала она и съедет, а мы.. Мы, из благодарности, ей новую «стиралку» купим, вот.

– Не передумала. – Людмила устало потерла глаза и развернувшись, в упор взглянула на мужа. – Чего ты к ней вяжешься с этим переездом? Нормально же все – неплохой район, третий этаж, квартира, опять же, своя, не в ипотеку и не съём, а ты всё ноешь и ноешь. Достал уже. Или тебе к Ваське поближе хочется, чтобы пиво дуть в его гараже сподручней было? А «стиралка» у матери и без того новая почти, пара лет всего. Ты бы лучше на нашу машинку внимание обратил, опять тарахтит, зараза.

Павел смутился – не столько к Ваське ему хотелось держаться поближе, сколько к Тамарке, Васькиной жене. Такая, знаете ли, у Васьки жена.. интересная. У Пашки Милка тоже ничего. Блондинка, опять же, натуральная, но Томка.. Ух!

Пашка вздохнул и махнул рукой – Васька все деньги в жену вкладывал, лишние. По мнению Пашки, так глупость несусветная, поскольку лишних их, денег, никогда не бывает. Вон, Вовка растет, все на нем горит. Недавно кроссовки в садик покупали, а из них уже палец выпирает. Но у Васьки Вовки нет, и проблем с кроссовками, тоже. Васька жене, вместо ребёнка, губы сделал пухлые, как у кинозвезды и сиськи.. гм.. тоже сделал. Так что, Томка теперь ходит, как королева и арбузы у неё под майкой катаются, тоже.. гм.. королевские.

– Да, с жиру теща бесится, вот, что я тебе скажу. – Пашка слез с дивана и поплелся на кухню. – Зачем её «трёшка»? Представляешь, как бы мы здорово зажили, в таких-то хоромах – я, ты и Вовка..

«И, Томка под боком. – ухмыльнулся Пашка, намыливая щеки. – Не жизнь бы была, а малина.»

Людмила не ответила – она нытье мужа строго фильтровала, разделив на важное и неважное. Про квартиру было неважно – Милка свою мать хорошо знала. Если та сказала «нет», то спорить бесполезно. Недаром же Мария Сергеевна столько лет автопарком руководила, над мужиками старшей ходила. Ей на Пашкины слова начхать. Она и не таких Пашек на место ставила.

К тому же, ленив был Пашка, беззаботен. Мог бы поднапрячься и халтуркой какой заняться, денег заработать. Тогда бы и о расширении можно было бы задуматься, и о рождении дочери.

Милка вздохнула – ну, уж нет. С дочерью придется обождать, сейчас карьера главнее.

*

– Нет, ну что за тёща у меня, а? – Васька и Томка переглянулись и пожали плечами – к нытью приятеля они привыкшие, а то, что Пашка на тещину квартирку зарится, ни для кого секретом не являлось. – Другая бы, да за ради дочки и внучка единственного расстаралась, горы бы свернула, а эта, что? Сидит себе в хоромах, барыня-барыней и в ус не дует.

Васька опустил глаза – приятеля он понимал, как никто. У них с Томкой, вообще, «однушка», как раз в соседнем подъезде с тещей Пашкиной. Только, вот Васькина теща в деревне живет, а там такая халупа, что и «однушка» за счастье покажется.

– А, ты ее выживи, из квартиры-то. – сверкнула жгучими, цыганскими глазами Тамарка и сложила пухлые губёшки сердечком. Таким, знаете, раздутым, влажным сердечком, что у Пашки, аж сердце зашлось от предвкушения. – Сделай так, чтобы она из этой квартиры сама сбежала.

Васька этих Томкиных слов не расслышал. Он, как раз, в это время вышел – может, отлить, может, на перекур, а Томка и Пашка остались.

Сидели они и приятно время проводили в летнем кафе – музыка там, пивко, чипсы. Заскочили, так сказать, после работы. Пашка, тот только рад – Милка сейчас в офисе парится, Вовка – в саду, чего бы и пивка не попить, если угощают?

– Как это, выживи? – удивился Пашка. – Такую, пожалуй, выживешь. Ты ж, Тамара, знаешь, что Мария Сергеевна – кремень. Фиг она кого слушать станет. Сама, кого хочешь, выживет и в бараний рог согнет.