— Её единокровный брат…

— А. Ну, я так и думал. Не подпускайте больше к Варваре Михайловне этого брата. И вообще на порог не пускайте. До тех пор, пока она не примет наследство, его даже на горизонте не должно быть! В следующий раз этот деятель может опоить сводную сестрёнку чем-то ещё более заковыристым. Станет Варенька квадроббером, вообразит себя кобылой по кличке Тварь. Начнёт бухать, драться, материться, как извозчик — и что вы с ней делать будете?

— Постойте, — пролепетала Эльза Карловна. — Вы сказали «опоить»?!

— Именно. То есть, поил-то братец не собственноручно, но научил Варвару Михайловну, где раздобыть зелье, точно он. Точку рапространения я уничтожил, конечно. Но город у вас большой, и есть мнение: точка ни фига не одна такая… Всё, Эльза Карловна. Желаю здравствовать, у меня ещё дела.

Я повернулся к двери и вышел, не дожидаясь, пока шок пройдёт, и Эльза Карловна начнёт меня благодарить. С самооценкой и так всё нормально, подпитка не требуется. Представил себе питерский Оплот. И переместился к нему.

Объективно — предъявлять главе было за что. Формально — прав у меня на это не было, здесь не моя земля. Но когда Владимира Давыдова останавливали подобные мелочи?

С этой мыслью я взялся за ручку двери. А в следующий момент отпрыгнул в сторону — машинально, на рефлексах.

Вовремя. Дверь распахнулась. На улицу выскочил мужик средних лет в одежде охотника. Обернулся к двери и погрозил ей кулаком.

— Ну, Мефодий! Ну, тварюга! Погоди. Найдётся и на тебя управа!

— Мефодий — это ваш глава? — уточнил я.

— Ну, — буркнул охотник. — Та самая голова, с которой рыба гниёт! Моя бы воля — самолично бы его вздёрнул.

— Охотно верю, — кивнул я. — А не пройти ли нам в какое-нибудь хорошее заведение для беседы?

— А ты кто таков? — спросил охотник, окинув меня подозрительным взглядом.

Горячка быстро спала, и мужик вспомнил, что он — охотник, и сор из избы выносить не по понятиям.

— Владимир Давыдов. Слыхал?

— Не.

— Прекрасно! Я уверен, мы подружимся.

— Меня Авросием звать.

— Всё равно подружимся. Показывай кабак.

* * *

— Так это ты был! — воскликнул Амвросий, поставив на стол ополовиненную кружку. — На кладбище, где монастырь?

— Был, каюсь. — Я тоже сделал добрый глоток из кружки и отставил. — Там меня ваши и повязали.

— Мефодий говорит, сбежал ты.

— Ну как тебе сказать… — Я почесал голову. — Что такое «сбежал» вообще? Для начала, я никуда не бежал. Просто ваш Мефодий изволил поспать прилечь, а у меня срочные дела нарисовались. У меня, Амвросий, всегда срочные дела, иногда даже пожрать-поспать не успеваю.

— Везёт, — с неподдельной завистью сказал Амвросий. — А мы вот — сидим!

— Почему сидите? Тварей мало?

— Да полно тварей! Мефодий, зараза. Самоходом охотиться запретил, всё только через него. Заявление подай, дозволения дождись. А если попадёшься, что кости сдаёшь, так штрафует ещё.

— Охренеть, — не стал я кривить душой. — Он совсем, что ли?

— Да скотина он! Ты спроси, куда он тот штраф кладёт.

— В карман?

— Вестимо, в карман! И то бы ещё полбеды!

— За такие полбеды у нас, в Поречье, уже бы руки отрезали. По самые ноги.

— Ты ж погоди, я не договорил. Кости самим сдавать вообще запретил — всё ему. Он сдаёт, а потом долю нам выплачивает. Я сегодня как раз за долей пришёл — с кладбища того. Мы там вурдалаков этих перебили — страх! Тридцать родий только я поднял. И чего думаешь?

— Напарил?

— Как есть, нагрел! Заплатил как за десять костей! Я говорю, родий тридцать было! Сдурел ты, что ли?!

— А он чего?

— А он: «Ну как тебе, Амвросий, верить? Вот Гога, самый сильный, а и он всего полтора десятка набил. А ты говоришь — тридцать. Ну можно ли такое?»

— Долбануться…

— И что ему, что тот Гога всю ночь до утра в кабаке квасил, как бездонная бочка! На том кладбище он одного вурдалака срубил — и за надгробием уснул. Мы ж его и защищали ещё стояли, чтоб ни один вурдалак не покусал. Каких там пятнадцать родий! Я Мефодию, конечно, того говорить не стал, не в моих правилах на братьев доносить. Дело-то такое, с каждым может быть в любой день.

— Эт точно.

— Так, поорал в общих чертах. Так он мне и заявляет: вообще, мол, надо в Оплоте ремонт сделать, деньги откладываем. Ремонт, сука! Да там в прошлом году только всю нутрянку поменяли. А скоту этому кабинет — вообще каким-то заграничным мрамором отделали. И опять ему — ремонт!