— Катрин Беннхолд, Нью-Йорк Таймс. — с места поднялась ухоженная блондинка лет пятидесяти, говорящая по-английски. Синхропереводчики по-прежнему работали идеально, и хоть я неплохо знал язык, не стал напрягаться, доверившись профессионалам. — Мистер Калинин, вы сейчас расписали прекрасное будущее, без границ и ограничений, но в реальности ваша страна делает всё наоборот. Железный занавес, цензура, отсутствие какой-либо свободы слова. Как, имея всё это вы можете говорить о какой-то свободе? Особенно зная о вашей связи с КГБ. Ведь это значит, что всю переписку пользователей читают их агенты.

— Как я погляжу, здесь решили по всем стереотипам пройти, — я улыбнулся, глядя прямо в глаза американской журналистке. — И Железный занавес, и отсутствие свободы слова. Даже жуткую КейДжиБи вспомнили. Мне только непонятно, почему так яро обличая наши пороки вы делаете то же самое? Например, пресловутая свобода слова. Вот вы утверждаете, что ваши СМИ вольны говорить что угодно, так?

— Конечно! — гордо вскинула голову Катрин. — В этом принцип демократии!

— Прекрасно! — я пару раз хлопнул в ладоши. — Значит вы можете сейчас взять и написать об объективных преимуществах коммунистической системы над капиталистической? Вы же не будете отрицать, что в некоторых сферах, например, социальной, мы ушли гораздо дальше вас? Так давайте, сделайте это! Или напишите о том, как сотни и тысячи ваших соотечественников, американцев японского происхождения, во время войны были брошены в концентрационные лагеря без суда и следствия. Вы же так любите поминать ГУЛАГ к месту и нет. Вот и напишите о своих лагерях! Или о том, как артиллерией и авиационными бомбами регулярной армии у вас разгоняли стачки шахтёров в начале прошлого века. Я специально интересовался, в официальных СМИ представлена лишь точка зрения официальных властей, напирающих на то, что это было вооружённое восстание и нигде нет ни одной статьи про то, почему именно шахтёры Мэтоуна взяли в руки оружие. Как так, если у вас свобода слова?

— Простите, но не я отвечаю за редакционную политику. — американка ничуть не смутилась. — И у вас…

— Вот! — я наставительно поднял палец, не давая ей продолжить. — Что печатать, а что нет определяете не вы! А кто? Редактор, который подчиняется издателю, который в свою очередь подчиняется совету директоров, а тот уже подчиняется инвесторам или владельцам акций. Верно? И тут самое время вспомнить такую вещь перекрёстное владение компаниями. В итоге получается, что свыше девяноста процентов СМИ принадлежат очень ограниченному кругу людей, которые в свою очередь входят в одни и те же клубы и объединения. То есть с виду мы вроде бы как имеем кучу разных газет самой разнообразной направленности. Одни правительство хвалят, другие ругают. Но по ключевым вопросам они вдруг обретают завидное единодушие, выполняя приказ хозяина. Так, простите, где здесь свобода слова?

— Вы передёргиваете! — повысила голос Кристин, — Это другое!

— Ага, понимать надо, — закончил я популярным мемом, к сожалению, не знакомом пока ещё в этом мире. — Конечно другое. Как и контроль ЦРУ за вашими социальными сетями, вспоминаем «библиотечных ниндзя». Вам можно — нам нельзя, так? Попахивает лицемерием, знаете ли. Хотя о чём это я. Лицемерие западных капиталистических стран давно известно.

— Вы говорили про стереотипы, но и сами им подвержены, — у американки едва заметно дёргался глаз, показывая крайнюю степень раздражения. — На Западе негров линчуют. Кажется, так это у вас звучит.

— Если вы решили, что, кивая на вас, я оправдываюсь, то очень зря. — я широко и открыто улыбнулся. — Это не так и все примеры, что я привёл, лишь показывают, что место нравственного судии не для вас. Наведите у себя порядок, прежде чем тыкать в недостатки других. А насчёт остального процитирую великого Владимира Семёновича Высоцкого. У меня есть претензии к моей стране, но решать я их буду не с вами. Что бы вы там не думали, власти Советского Союза серьёзно относятся к мнению народа. И готовы идти навстречу его пожеланиям.

Зрители искупали меня в овациях, не давая американской журналистке продолжить спор. Особенно усердствовала советская делегация, под предводительством товарища Шаронова. Уж не знаю, хотел он меня проконтролировать или просто было свободное время, но первый секретарь комсомола со свитой сидел в первом ряду, и внимательно слушал лекцию. И естественно не мог оставить нашу перепалку без внимания. Но своё мнение Андрей Владимирович высказал только вечером, когда меня вызвали к нему в номер.

— Молодец! — первый секретарь ВЛКСМ сгрёб меня в объятия, от души поколотив по спине. — Так её, эту продажную шкуру капитализма! Приложил от души! Только вот в конце про претензии зря. Понимаешь, Высоцкий, это… это Высоцкий! Величина! Глыба! Человечище!!! Ему и слова никто не скажет. А ты с уважаемым профессором поссориться умудрился. Она видный учёный, теоретик марксизма-ленинизма, можно сказать проложившая работы Маркса и Энгельса. А ты её при всех практически размазал.

— Понимаю, — каким бы ни был мир, принцип, что позволено Юпитеру, то не позволено быку не менялся. На что мне только что указали, буквально мордой натыкав, хоть и в довольно щадящем режиме. Мол сиди и помалкивай, хвали правительство и партию по команде. — С фару Хофманн неудобно получилось. Я извинюсь перед ней. Вот уж точно, чего я не хотел, так кого-то унижать. Скорее наоборот, хотел помочь разобраться, отделить зёрна от плевел, так сказать.

— И помог бы! — продолжил втолковывать мне прописные истинны Шаронов. — Но не там, при зрителях, а потом, наедине. Подошёл бы ко мне, я бы вам встречу устроил. Посидели бы, поговорили. А так получилось, что заслуженный преподаватель выглядела каким-то профаном. Нехорошо это, не вежливо. Ну ошиблась, с кем не бывает. Сегодня она, завтра ты. Тебе же не понравится, если кто-то возьмёт и вот так же тебя самого начнёт размазывать на общем собрании?

— Пожаловалась? — наконец догадался я. — И до кого дошла?

— Дальше меня ей всё равно не попасть. — самодовольно хмыкнул первый секретарь комсомола, но тут же поскучнел. — Но мне уже намекнули, что у фрау высокие покровители из числа… ну ты понимаешь. Так что, когда оттуда позвонят лишь дело времени. И самое главное, кому позвонят. Ладно если мне. Но ведь могут и кому-то ещё. Нет, я тебя, конечно, прикрою, но я не всесилен. Если это будет кто-то из ЦК партии…

— Думаете, может дойти до такого? — я прекрасно понимал, к чему клонит комсомольский функционер. — Всё-таки не орлы мух не ловят. Зачем им это?