— Здравствуй.

Демид обнимает меня за талию и слегка прижимает к себе. Склоняется к моей макушке, вдыхает аромат волос.

— Как доехала?

— Хорошо. Машина, которую ты мне подарил, чудесная.

— Я рад.

Неспешно ведет меня к моей спальне.

— Я думала, тебя с утра не будет. Ты же много работаешь.

— Решил встретить тебя, — открывает дверь. — Я приготовил подарок.

— Еще подарок? — ахаю. — Зачем, Демид? Ненужно… по-дарков…

Нежные тона спальни тускнеют, мир становится черно-белым, когда у большого окна я замечаю мольберт. Холсты. Палитру, кисти, краски на столике. Рассматриваю все это, и под ребрами что-то больно царапает.

— Тебе же нравится рисовать, — Демид подводит меня к мольберту.

Это удивительно и смешно. Особенно теперь.

— И к чему этот фарс? — спрашиваю сухо, смотря на Демида.

— О чем ты?

— Ты же знаешь, что я не рисую.

— Знаю. Но вдруг захочешь.

— Не захочу… Когда мне снова можно будет съездить домой?

Демид хмурится.

— Ты только что приехала.

— Через три дня мне надо будет вернуться.

— Три дня? Это слишком часто.

Деликатно, но стряхиваю с себя его руку и отхожу.

— Если ты знаешь обо мне все, то должен знать и то, что у меня есть бабушка, которая нуждается в моей заботе. Я должна ухаживать за ней.

Но мои слова совершенно Демида не трогают.

— У тебя большая семья. Есть кому о ней позаботиться.

— Ты не понимаешь. Семья-то большая, но бабушка никому, кроме меня, не нужна. Она лежачая. Если не я, то никто не помоет ее, не накормит, не даст лекарства. Она без меня умрет.

— Не умрет. Не волнуйся.

Он не человек, а каменная глыба!

— Один раз я попала в больницу, — пытаюсь объяснить по-другому, надеясь хоть на слабый проблеск понимания. — Меня почти две недели не было. Я вернулась домой, а она вся грязная, в своих испражнениях, голодная! Никто не подходил. Вот такие у меня родственники! А бабушке почти восемьдесят!

Меня трясет, а Демид непроницаемо спокоен.

— И долго ты лечила ей пролежни?

— Про… что? — морщусь. — Слава богу, до этого не дошло. Но может, Демид! Каково тебе самому будет жить, если из-за твоих капризов умрет человек? Я не смогу жить, зная это.

— Такими темпами твоя бабушка еще и тебя переживет. — Демид, ухмыльнувшись, скрещивает руки на груди.

— Не смешно. Я должна…

— Она ходит.

Его фраза бьет как обухом по голове.

— Нет!

— Да. Иначе у нее давно были бы пролежни. Она встает и вполне комфортно себя чувствует. Только ты об этом не знаешь. Больше скажу: она ходит под себя специально, чтобы ты с ней возилась. Пользуется тобой. Хотя мы все друг другом пользуемся.

— Ты неправ, — ошарашенно пячусь. — Она не могла так жестко со мной поступать. Она любит меня.

— Возможно. Не знаю. Я никогда не любил. Но если в этом и заключается любовь, то и не хочу любить.

— Я тебе не верю, — мотаю головой. — У нее ноги ничего не чувствуют.

— Так пырни ее чем-нибудь острым и убедись, что я прав. — Лицо Демида размывается от нахлынувших на мои глаза слез. — Оставлю тебя наедине. Свыкайся с этой мыслью, Алисия, чтобы потом не было еще больнее.

Он все с тем же холодным спокойствием выходит из спальни и закрывает за собой дверь.

Мои ноги подкашиваются, и я оседаю на пол.

Нет, я не хочу верить в то, что сказал Демид.

Разве бабушка может быть такой жестокой и эгоистичной?

Она же прекрасно знает, как плохо мне в той квартире, и единственная причина, почему я там жила, — это она. Разве может родной любящий человек так издеваться над другим человеком?

Но слова Демида вонзаются в сознание и подвергают сомнению все, что я до этого момента чувствовала к бабушке.

Мне потребовался целый час, чтобы прийти в себя и продолжить жить.

Захотелось выпить сладкого чая, чтобы согреться изнутри.

Выхожу из спальни и иду в кухню.

По пути мне встречается низенькая полноватая женщина в униформе, похожей на ту, что я ношу на работе.

— Добрый день, — здороваюсь, а в ответ женщина мне только кивает. — И вы тоже со мной не разговариваете? Видимо, в этом особняке у всех резко отсохли языки.

В особняке Демида я встречаю много разных людей, которые выполняют свою работу, но их редко видишь, как будто дела делаются сами.

В кухне никого нет.

На тумбе возле кофемашины стоит стеклянный чайник.