Гардемарин хренов…

— Сожалеет? — уголки губ поползли вниз, — сожалеет, значит. — Закивала своим мыслям. — А ты? Ты-то от меня чего хочешь?

— Хочешь реабилитировать своего друга в моих глазах? — язвительный тон толчками выбивался из глотки. Уголки губ прыгали то вверх, то вниз. Так же, как и её настроение.

— Нет, — Лёва качнул головой, чувствуя как слова застревают на полпути, — это не то, что я хотел сказать. Просто… мне больно смотреть на него. Он мой друг. Я знаю, что он наломал дров. Мы все ни без греха…

— Ни без греха?! — перебив парня, Кристина машинально шагнула, приближаясь и задирая голову так, что шея жалобно хрустнула, — Ты это так называешь? Серьёзно? Лев? Да… что с вами чёрт возьми? Откуда вы такие?! Пустые? — Будь они одни, ярость могла бы разорвать её на части, и дробью отрикошетить в Льва. Но… они были не одни. И ей приходилось скручивать в бараний рог то, что калечило изнутри. — Ты вообще отдаёшь отчёт тому, что говоришь? Вы все… одного поля ягоды. Ты пришёл туда за мной, — кивнула в сторону входа в бар, — к туалету… рыцаря благородного играть? Вырвал из лап? А где ты был тогда? — Поднялась на цыпочки в желании дотянуться до его уха. — Где было твоё рыцарство, когда твой друг насиловал меня? М? А… прости. Я совсем забыла, что это ДРУГОЕ. Он ведь твой друг… и имеет право на помилование.

И даже не заметила, как крылья красивого носа с небольшой горбинкой зашевелились. Сжатые донельзя челюсти сделали его лицо жёстким и непроницаемым. А хищный прищур безмолвно говорил о том, что… да: они действительно похожи.

— А я мог что-то сделать? Я свечку держал? — искренне не понимал, чем мог помочь в той ситуации. Вразумить его? Да кто он такой? Холодный никогда никого не слушал. Прислушаться — да. Но пойти на поводу у чьего-то мнения — вряд ли.

— А мог бы… — опустившись на пятки, Кристина рваным движением откинула хвост на спину, — мог бы… вы ведь близки. Не так ли? Как давно ты узнал? Он сразу поделился? Или держал в себе? Как я? — Возможно, виной её несдержанности вновь оказался алкоголь. Но сейчас ей казалось, что это как нельзя кстати. И глубоко в душе даже была благодарна Льву за этот разговор. По душам. Тот самый разговор, который был ей необходим. Как глоток воздуха утопающему. Как капля воды умирающему от жажды. Она впервые так открыто говорила о произошедшем. Открыто. С надрывом. Чувствуя, как сердце обливается кровью. Чувствуя как рассыпается на части и возрождается вновь.

— Крис, я не хотел бередить твои раны. Я знаю, что он поступил с тобой как мудак. И сожалею, что ничем не смог помочь вам. — Лев провёл ладонью по лицу, стирая с него возникшую вдруг злость. На всё. На всех. На Холодного, на себя, и даже на Кристину. Он не позволяет никому так с собой разговаривать. Но тут… тут дело в другом. Боль… он чувствовал… Он буквально осязал ту боль, которая пульсировала в девчонке напротив. Совсем девчонка.

— Да, — она отвернулась и обняла свои плечи прозябшими руками, — да. Наверное. Мы же говорим о Стасе. Разве его волнует чужое мнение?

— Он сожалеет. Правда. Очень сожалеет. — Успокаиваясь, Лев рассматривал её профиль, подмечая, что эта рыжая действительно красива. Даже очень. Стоит только присмотреться. Она однозначно во вкусе Холодного. И так жаль, что у этих двух всё пошло наперекосяк с самой первой встречи.

Хотя, нет. Они такие разные. Они не смогли бы быть вместе. Кристина: такая милая и правильная. И Холодок…

Она бы не вывезла его. И рыжая, похоже, почувствовала это с самого начала.

А Стас… Стас просто не смог это принять.

— Я тоже, — тихо проговорила в сторону, — сожалею. Наши прямые никогда не должны были пересекаться. Они всегда должны были быть параллельны. — Закрыла глаза и глубоко вдохнула морозный воздух, — ты ничего не смог сделать. И я ничего не смогла сделать. Никто ничего не смог сделать. Я иногда ловлю себя на мысли: просто прими это, Крис. Значит, это должно было случиться. Мы все проходим через испытания. Это твой опыт. Но плохой опыт — тоже опыт. Это урок. А потом вдруг: почему? Чем я это заслужила? Почему такая слабая и бесхребетная? Почему позволила этому случиться? — Большие зелёные глаза блестели под светом уличного фонаря. Она снова смотрела на Лёву, и ему хотелось провалиться под землю под гнётом душераздирающего взгляда. — Я ведь даже нашла в себе смелость обратиться в полицию, — взмахнула длинными ресницами, глядя на его дружка. — Но было поздно. Меня просто послали куда подальше.

Замолкнув, она поджала губы, наплевав на то, что помада снова будет размазана. Они и не помнила о ней.

Смотрела на растерянное лицо Льва и чувствовала, как дрожь в теле медленно унимается. Затихает, позволяя, наконец, ей ровно дышать.

— Я не знаю, что ещё сказать, — тихо произнёс Лев, глядя на неё сверху вниз. Тело вдруг одеревенело. Ему хотелось протянуть руку и обнять эту девушку. Приободрить. Дать понять ей, что он не одобряет того, что сделал Холодный. Но опять же: кто он такой, чтобы выказывать ей своё сочувствие?

— Да не нужно ничего говорить, Лев. Всё и так понятно, — она тряхнула головой и слегка покачнулась, но крепкая мужская рука вовремя подхватила её и стиснула пальцы на локте, удерживая. — Спасибо.

— Не за что.

— Я простила его, — озвучила негромко, словно эти слова вообще не должны были сорваться с её языка. Взглянув на Лёву, заметила в глубоко посаженных глазах недоумение, и пояснила: — простила и живу дальше. Это непросто, но что-то внутри просто… отпустило. И я не до конца понимаю, что чувствую к нему. Но это точно не из-за жалости. Потому что всё началось до аварии. Что-то… пошло не так. В одну минуту я ненавижу его всем своим существом, понимаешь? — Пожала плечами от растерянности, — а в другую — иду к нему. Как какой-то мотылёк на свет. Или на тьму. Знаю, что обожгусь, но всё равно иду. — Задумчиво посмотрела себе под ноги. Пару мгновений молчала, а потом тихонько усмехнулась: — Вот такая ирония.