На прошлой неделе я вообще четыре ночи спать не мог: заболел коренной зуб. А потом всё-таки дошёл до местного зубного лекаря. И вот пожалуйста! Два зуба пришлось депульпировать! А обычная дешёвая анестезия тут, надо сказать, в разы хуже, чем в мире Андрея. Есть, конечно, хорошая из «теньки»… Но на неё пока денег нет.

И что мне остаётся? Только терпеть. Потому что если болит – значит, жить буду. И, значит, есть, что лечить.

Смотритель общежития был в хорошем расположении духа. Что удивительно. В предыдущие наши встречи этот куркуль изъяснялся исключительно жестами и короткими фразами. А тут прям запел соловьём… Возможно, этому способствовала пустая бутылка из-под бражки, притулившаяся в его комнате? Или просто вечер выдался хорошим? Неважно! Главное, что я всё разузнал.

На территории училища была не просто лавка, а прямо-таки маленькие торговые ряды. Располагались они в учебном корпусе, в противоположной стороне от библиотеки. И обычно работали до позднего вечера, продавая учащимся «Василька» всё необходимое. За исключением, конечно, алкоголя, но симбиоз торговцев и студиозусов наверняка умудрялся обходить и этот запрет.

Конечно, школярам не возбранялось покидать территорию училища во время учебного года. И всё-таки подобное поведение не одобрялось – если, конечно, снаружи тебя не ждали какие-то очень важные дела. Ну а летом на территории училища почти никого не было. Вот и в этот раз я увидел на ужине лишь пару девушек из учащихся. Все остальные явно были местными сотрудниками.

Между делом, я даже задумался: какие же суммы выделяются на «Васильки», если здесь на сорок пять учеников содержат такую прорву обслуги? Бухгалтера, сотрудники кадров, учителя, в конце концов… А плата за землю? Это сколько же готовы платить богатые родители, чтобы их дети учились в таком месте? А, ну хотя да: примерную стоимость размером «выше крыши» я помнил…

В свою комнату я вернулся сытый и с покупками. В торговых рядах удалось набрать и еды, и чая, и конфет. Конфеты любил Федя – чуть ли не до поросячьего визга. Андрей к сладостям относился индифферентно. Предпочитал солёное печенье. Вот и приходилось чередовать одну белую смерть с другой, чтобы обоих поганцев порадовать...

Я давно привык жить между двумя личностями, угождая по чуть-чуть то одной, то другой. С того момента, когда я ощутил себя собой – чётко понял, что не стану ни Андреем, ни тем исходным Федей, который был до шести лет. Я буду кем-то другим. Но две исходных личности никуда не делись: они были частью меня. И периодически подавали признаки жизни, толкая на несвойственные именно мне поступки.

Впрочем, к этому я тоже давным-давно привык…

Раскидав покупки, хотел заняться учебниками, но оказалось, что я даже смотреть на них не могу. Видимо, переучился за день. А потому улёгся на кровать, уставился в потолок, похлопал глазами… А затем, как хороший мальчик, которому очень надо побыстрее стать ещё и сильным, не стал валяться зазря. И попробовал ощутить чёрное сердце по той же схеме, которую использовал днём.

И так же, как днём, у меня ничего не получалось. Я просто лежал, просто тиранил свой мозг, снова и снова требуя дать мне доступ… А потом начал тихонько проваливаться в сон. Всё происходило так незаметно для меня, что я бы, наверно, честно продрых до утра… Вот только там, на самой грани сна и яви, я вдруг всё ощутил.

Совсем всё…

Оно было там: справа от моего родного сердца. Прямо под тёмным шрамом, протянувшимся от щеки до середины груди. И, может, я так бы его и не почувствовал, но моё родное сердце, когда я проваливался в сон, слегка замедлилось. А вот чёрное – продолжало биться, как билось.

На этом-то диссонансе я и сумел его ощутить.

Сон как рукой сняло! Я вскинулся, вылетая из полудрёмы, как пробка из бутылки… Испугался, что потеряю едва найденное ощущение… Но нет, дело было сделано – я чувствовал своё чёрное сердце. Даже окончательно проснувшись.

Оно билось в груди и качало через меня что-то такое, что я ощущал, как жидкость. Будто воду или кровь. Будто нечто нужное, но… Какое-то мутное, что ли?..

Я даже не смог бы описать эти ощущения… Будто окунулся в чистую воду, а вылез из неё весь грязный. «Тенька» циркулировала во мне, как что-то чужеродное и в то же время родное. Что-то такое, что было одновременно и моим, и чужим.

А, кроме того, теперь я видел «теньку» вне моего тела. В свете электрической настольной лампы – крупицы энергии, витавшие вокруг, как пыль.

И более плотные скопления этих частиц на полу, где я недавно ходил.

Я видел свои следы на одежде, на кровати, на стуле, где ещё днём сидел и читал учебники…

Эти песчинки были, кажется, даже разных цветов. Но все они выглядели для меня такими бледными, что цвета было несложно перепутать. Но главное – я их видел! И не сомневался, что со временем начну видеть лучше. Я даже вытянул руку и попытался поймать эти частички. Но, как и обычные пылинки, они шарахались от моей руки.

И тогда я застыл, вытянув руку и дожидаясь, когда одна крупинка опустится сама. Она медленно спланировала на мою ладонь, а потом втянулась под кожу, растворившись во мне.

Встав с кровати, я открыл окно и уставился наружу. «Тенька» была везде... Она была в парке, она была на асфальте… Она медленно дрейфовала вокруг, заполняя собой весь мир. Естественно, я видел лишь те её частички, что мерцали поблизости, но больше не сомневался: «тенька» была повсюду. И она была во мне.

В тот момент, стоя у окна, я вдруг остро почувствовал, что един с этим миром. Всё вокруг меня было связано между собой. И я был связан со всем. Будто маленький элемент огромной картины, я был вписан туда, где и должен находиться на этом полотне. Я был частью картины, а не посторонним элементом в ней.