— Ты ещё ребёнок, — укорил я её. — А мрачных раздумий в тебе больше, чем во всём отряде «Соломенных плащей». Смотри на мир с оптимизмом.

— Тогда я стану такой же, как ты. Два полных оптимиста в семье — это перебор.

Я фыркнул, Элфи усмехнулась.

Чуть позже, прежде чем поймать повозку, чтобы отправиться в Совиную Башню, мы с ней прогулялись по ярко освещённому бульвару, мимо цветущей жимолости, видя, как мерцают редкие светлячки в глубине парка.

Здесь, на круглой тумбе, мрачным гигантом возвышалась статуя Птицы. Человекоподобного существа, облачённого в робу. С ястребиной головой, страшным клювом, большими злыми глазами, встопорщенными перьями — статуя вызывала странную оторопь, когда, чуть подавшись вперёд, нависала над тобой.

Одна рука-крыло спрятана за спину, другая отведена для короткого удара. Она чем-то напоминала медвежью лапу — такая же мощная, с ужасающими десятидюймовыми когтями, которые, кажется, способы были разорвать металлическую пластину, точно бумагу.

Элфи с интересом обошла Птицу по кругу. Сюда я никогда её не приводил, и она лицезрела это в первый раз в жизни. Я даже немного пожалел и помянул Сытого Птаха, который должен был пожрать меня за глупость, что мы тут оказались.

На некоторые вещи не стоит смотреть юным ритессам.

— Довольно похоже на то, что я видела, — сухо произнесла она, наконец-то дав оценку.

— В книгах они не столь зловещи.

— Статуя врага. Почему это здесь? В Айурэ?

Я расположился на лавке, вытянул ноги и похлопал ладонью, приглашая воспитанницу сесть рядом. Но она упрямо мотнула головой, вновь начав обходить создание Гнезда по кругу, теперь против часовой стрелки.

— Она здесь, чтобы мы не забывали, какими были Птицы. Что ты хочешь? Прошло пять веков. С каждым поколением люди забывают всё больше и больше. Некоторые эпоху их прихода к нам начинают считать не более чем глупой сказкой. Кто-то берётся оправдывать их приход, кто-то даже не против, что некоторые из них использовали нас как корм. Люди — странные существа. У нас короткая память и длинная… глупость. Мы любим застревать в мелких проблемах, копаться в нелепых обидах, совать голову в песок и забывать об истинных опасностях до тех пор, пока не становится слишком поздно.

— Птицы были жестоки с людьми?

— Да. Так говорят и пишут. Поэтому Когтеточка и поднял восстание.

— Люди их ненавидят?

В этом простом вопросе слышалось и детское любопытство, и печаль, и… вина непонятно за что. Сожаление. Горечь. Толика надежды.

Иногда с детьми тяжело разговаривать. Тяжело говорить правду. Тяжело растаптывать их надежды, наивность. Гасить радость жизни. Я очень хорошо подумал, чтобы ничего не сломать словами, которые могли стать для неё вредны. Породить в душе — вечную неуверенность. Или страх.

— Раньше ненавидели. Все, кроме Племени Гнезда, которые служили им. Но как ты уже слышала — время меняет нас. Спустя пятьсот лет, полагаю, многое сглаживается, забывается или вовсе оборачивается сказкой. Мы меняемся, забываем, иначе смотрим на ситуацию. К примеру, в некоторых местах, уже свободно, вслух, может обсуждаться версия, что Птицы, придя от Гнезда сюда и загнав нас в клетки — дали нам толчок к развитию. Что мы достигли магии благодаря рабству и потерям. Война с ними закалила нас. Сделала Айурэ тем городом, перед которым склоняет голову весь просвещённый мир. И это плюс. Так что, моя дорогая ритесса, полагаю, не так уж мы и ненавидим Птиц. Особенно то большинство, для которых они почти такие же мифические существа, как Сытый Птах. Ненависти давно нет. Один остывший пепел, а не ненависть. К тому же нельзя отрицать, что приход Птиц сильно повлиял на нас. Это прослеживается и в жизненном укладе, и даже в каких-то незначительных мелочах.

Она смотрела внимательно и серьёзно, ожидая продолжения. Элфи было важно, что я думаю.

— Деньги: соловьи, совы, воробьи. Куча пословиц и поговорок, связанных с Птицами. Великие Дома носят птичьи имена. Даже могилы мы отмечаем птичьим пером. Мы многое потеряли из-за Птиц. Тысячи погибли, хотя могли бы жить. Но много и приобрели. Рейн как-то сказал, что людям следовало попасть в рабство, чтобы, освободившись, переродиться и понять, кто мы.

— Кто мы? — тихо спросила Элфи.

— Довольно суетные, непостоянные и крайне дурные существа. Скажу честно, не менее жестокие, чем Птицы, пускай и физически гораздо слабее их. Но мстительные и упорные. Благодаря Небесам мы уничтожили многих в Гнезде, пока они не запросили пощады, поклявшись никогда не возвращаться.

Элфи наконец-то села рядом, вытянула ноги в чёрных чулках. Её ботинки с розовыми шнурками казались совершенно неуместными и нелепыми. Вопрос, который она задала, судя по тону, кажется, должен был определять её дальнейшую жизнь и мировоззрение:

— А ты? Ты ненавидишь Птиц?

Я знал, что она поймёт, если совру.

— Нет. Для меня, как и для многих, пять столетий — очень долгий срок. Мне не за что их ненавидеть. Я лишь опасаюсь их и не желаю, чтобы они вновь вернулись в Айурэ. Уничтожали нашу изящную, красивую, рафинированную эпоху.

Этот ответ её устроил, и она, положив голову мне на плечо, вздохнула и тихо сказала:

— Что-то я устала. Поехали домой, если ты не против…

Ночь была цвета индиго с оранжевыми пятнами каштановых ламп на редких фонарях Восточной половины. Повозка ползла сквозь ночь, покачиваясь на упругих рессорах, и Элфи, утомлённая долгим днём, клевала носом, пока я не обнял её. Она сонно забормотала, завозилась, устраиваясь поудобнее, и уснула.

Я смотрел в окно на ночной пустой город, надеясь, что через сорок минут мы прибудем на место. Возница не спешил, лошадь шла ходко, но не сказать, что быстро. Я прислонился виском к мягкой стенке, подумав: всё же мне не хватает опыта, чтобы сделать существо, которое спит сейчас рядом, абсолютно счастливым.