Тем временем Элла сидела без работы, и ей нужно было куда-то устроиться, чтобы прокормить не только себя, но и дочь которая, пусть и не по своей вине, теперь была куда более зрелой, чем обычная тринадцатилетняя девушка. И то, что Элла в разговоре с журналистами не раз повторила слова «что бы Салли ни натворила, я ее прощаю», указывает либо на неловкость из-за пережитого дочерью насилия, либо на непонимание ситуации.

В 1950 году еще не было слов, чтобы описать механизм или степень виктимизации Салли, учитывая, что насилием были и психологические манипуляции, а не только физическое принуждение. И что невинные на первый взгляд отношения отца и дочери маскировали постоянные изнасилования, о которых окружающие не подозревали. Пожалуй, Элла, которая и так выбивалась из сил, чтобы заработать денег, прокормить семью и заплатить за свет, не выдержала бы подробностей неволи Салли. И не сумела бы начать жизнь заново там, где никто не знал, что с ними случилось. Привычный позор они предпочли неизвестности.

Впрочем, Элла все же приняла к сведению совет Коэна и предложила Салли провести лето {167} 1950 года во Флоренсе у Панаро (а сама Элла осталась бы дома, в Кэмдене). Имена менять не стали, и о том, что произошло с Салли, не вспоминали десятки лет.

Летом 1950 года Салли Хорнер наконец-то осмелилась поверить, что она в безопасности. Она присматривала за Лианой, когда Сьюзен и Элу Панаро нужно было работать в теплице, а порой и сама ухаживала за цветами и пряными травами. На одной из семейных фотографий Салли в теплице рядом со Сьюзен; на девушке джинсы, белая рубашка и темная кофта, растрепанные волнистые волосы падают на лицо, рот приоткрыт: сестры о чем-то беседуют.

Судя по другим снимкам, сделанным примерно в то же время, пребывание у Панаро определенно шло Салли на пользу. На одной из фотографий Салли стоит одна в искусно сшитом светлом платье подходящем для посещения церкви или какого-нибудь дневного культурного мероприятия. Она с улыбкой смотрит в камеру, хотя во взгляде читается робость, как на той пленке из зоопарка Филадельфии.

На второй фотографии Салли, уже в другом нарядном платье, улыбается куда шире. Рядом с ней — темноволосый юноша в костюме, который ему велик самое меньшее на два размера. Очевидно, это кавалер, с которым она идет на школьные танцы или какое-то церковное собрание. Как его звали, как прошел вечер — все это кануло в Лету (впрочем, как и то, знал ли он о случившемся с Салли).

В апреле 1951 года Салли исполнилось четырнадцать; она выглядела как типичная американская девушка-подросток начала пятидесятых, обожавшая Перри Комо, Тони Беннетта, Дорис Дэй и прочих популярных исполнителей тех лет. (Набоков в «Лолите» подробно перечисляет, что слушали в дороге Долорес и Гумбepт Гумберт, — помимо прочего, «Wish You Were Нere» Эдди Фишера, «Forgive Me» Пегги Ли, «Sleepless» и «Неrе in My Heart» Тони Беннетта.)

На одной фотографии, где Салли запечатлена в обычной обстановке, становится заметно, что, возможно, в душе ее происходят более сложные тайные процессы, нежели у обычной «юницы», как ее порой именовали журналисты в заметках о спасении. Салли снова в джинсах, как на фото в теплице со Сьюзен, но на этот раз на ней темная рубашка, а волнистые волосы зачесаны назад. На монохромном фотоснимке ее губы кажутся почти черными: скорее всего, Салли накрасила их ярко-красной помадой. Салли стоит на пороге своей комнаты с газетой в правой руке и лукаво улыбается, словно только что читала комиксы, но ей помешали. И кажется, что ей не помешало бы выспаться и выпить кофе, а может, и то и другое.

На людях Салли держалась приветливо и стойко, но Эл вспоминал, что его свояченица то и дело впадала в меланхолию. Только что участвовала в беседе — и вот уже мыслями где-то далеко. Свет в ней то загорался, то гас. «Она ни разу не обмолвилась, что ей грустно и тоскливо, — рассказывал мне Эл в 2014 году, — но и так было понятно, что с ней неладно». Родные старались не вспоминать о том, что ей довелось пережить, да Салли и сама почти никогда и никому об этом не рассказывала. Ни с кем не говорила по душам. Не показывалась ни психологу, и психотерапевту. Жизнь ее разделилась на «до» и «после».

Салли пошла в среднюю школу Берроу, что на углу Хэддон-авеню и Ньютон-авеню, и, как всегда, училась хорошо. Эл вспоминал, что свояченица была «умница и отличница»: «Такое ощущение, что она знала предмет еще до того, как его прошла». Она с отличием окончила среднюю школу в июне 1952 года.

Несмотря на сохранившееся фото Салли с кавалером, о друзьях ее известно немногое. Она и до похищения с трудом заводила знакомства, а уж после ей стало еще сложнее общаться со сверстниками. Одноклассники перешептывались за ее спиной, обсуждали связь с Ласаллем. Юные нахалы чувствовали себя вправе отпускать в ее адрес неуместные замечания, делать непристойные предложения. Кэрол Тейлор (до замужества Стартс), одноклассница Салли, вспоминала, что «на нее смотрели как на конченую шлюху» {168} . Ее слова подтверждала Эмма Ди Ренцо (Салли знала ее как Эмму Аннибале): «Сперва ей приходилось тяжко {169} . Некоторые вели себя по отношению к Салли некрасиво. Мне кажется, они ей не верили».

Одноклассников Салли не волновало, что ее похитили и изнасиловали. Не девственница — значит, покрыла себя позором. Хорошие девочки должны хранить невинность до брака. «На нее смотрели как на шлюху, как ни крути, — объясняла Кэрол. — Такие уж тогда были порядки».

Кэрол познакомилась с Салли на классном часе в восьмом классе. Кэрол, как и Салли, тоже довелось узнать изнанку жизни, однако Салли предпочитала не вдаваться в подробности и убегала от воспоминаний в мир книг. Кэрол жила в двух кварталах от школы, Салли чуть дальше, в четырех-пяти. В семье у Кэрол было десять детей, у Салли же близких родственников было раз-два и обчелся. У Кэрол были и другие друзья. У Салли не было никого, кроме Кэрол, которую ни капельки не заботило, что остальные думают о Салли. Кэрол говорила, что не обращала внимания на якобы под моченную репутацию Салли но, скорее всего, она, в отличие от одноклассников, просто не хотела осуждать Салли. Кэрол восхищалась манерами Салли, ее любовью к чтению и мудрыми суждениями. Салли приводила в восторг свобода Кэрол. Ей так же нравилось общаться с ней, как Кэрол нравилось общаться с Салли.