Шрифт:
– Наверное, это всегда так, когда дело касается умершего.
– Я все думаю… Может быть, мама умерла, потому что не могла вынести собственных поступков, а еще…
– Нет, это не так!
– А еще оттого, что не могла себя пересилить. Она просто с ума сходила от…
Глаза Фумико наполнились слезами. Наверное, она хотела сказать: «от любви к вам».
– Умершие таковы, какими делает их наше сердце. Будем бережно обращаться с их памятью, – сказал Кикудзи.
– Но все же как рано все умерли!
Фумико, кажется, поняла, что Кикудзи имеет в виду и ее мать, и своих родителей.
– И вы, и я остались одни, – добавил Кикудзи. И вдруг подумал, что не будь у госпожи Оота дочери, ему бы сейчас, наверное, все казалось гораздо более мрачным – ведь в его отношениях с госпожой Оота было нечто противоестественное.
– Оказывается, вы, Фумико-сан, не только ко мне добры. Вы и к моему отцу проявляли большую доброту. Я знаю, ваша мама мне рассказывала…
Кикудзи наконец сказал то, что давно вертелось у него на языке. Кажется, его голос прозвучал спокойно и без тени фальши. Должно быть, настало время, когда он мог говорить о таких вещах. Мог откровенно сказать о связи своего отца с матерью Фумико.
Но Фумико вдруг низко поклонилась ему, коснувшись ладонями татами.
– Простите меня! Мне было так жалко маму, так жалко!.. Она и тогда была на грани отчаяния…
Фумико проговорила это быстро и застыла в поклоне. Потом заплакала, ее плечи бессильно поникли.
Кикудзи пришел неожиданно. Фумико была без чулок и все время сидела в неудобной позе, слишком сильно поджав ноги, словно хотела спрятать от него босые ступни. Она буквально сжалась в комочек и от этого казалась совсем несчастной.
Сейчас, когда она ему поклонилась и застыла, ее волосы слегка касались татами, и на их фоне ярко выделялась красная цилиндрическая чашка.
Наконец Фумико поднялась и, закрыв ладонями мокрое от слез лицо, вышла из комнаты.
Она довольно долго не возвращалась.
Кикудзи громко сказал:
– Фумико-сан, разрешите откланяться.
Когда он вышел в переднюю, Фумико появилась с каким-то свертком.
– Вот, возьмите, пожалуйста. Только уж не знаю, удобно ли будет нести.
– Простите, что это?
– Сино.
Кикудзи очень удивился: когда же она успела вынуть цветы, вылить воду, вытереть кувшин, положить его в футляр и завернуть в фуросики!
– Как-то неудобно. В нем же цветы стояли. Может быть, в другой раз?
– Нет, пожалуйста, возьмите сегодня.
Кикудзи подумал, что ей стало очень тяжело оставаться с ним, потому она так быстро и упаковала сино.
– Хорошо, я возьму. Благодарю вас.
– Конечно, я должна была бы сама отнести кувшин к вам, но я не могу войти в ваш дом.
– Почему?
Фумико не ответила.
– Что ж, до свидания, – сказал Кикудзи уже на пороге.
– Большое вам спасибо, что навестили меня. И… женитесь поскорее, не думайте о моей маме…
– Ну зачем вы об этом!
Кикудзи, уже за дверью, обернулся, но Фумико не подняла склоненной в поклоне головы.
3
В сино, полученное от Фумико в подарок, Кикудзи поставил цветы – белые розы и гвоздики бледных тонов.
У Кикудзи появилось такое чувство, словно он полюбил госпожу Оота только сейчас, после ее смерти.
И еще ему казалось, что, не будь Фумико, ее дочери, он бы не догадался о своей любви.
В воскресенье Кикудзи позвонил Фумико.
– Вы по-прежнему одна?
– Да. Правда, сейчас мне уже становится немного тоскливо.
– А ведь нехорошо все время быть одной…
– Да, я понимаю…
– Наверное, очень тихо там у вас… Я даже по телефону слышу тишину вашего дома.
Фумико едва слышно рассмеялась.
– Почему бы вам не попросить какую-нибудь подругу пожить с вами?
– Это было бы, конечно, хорошо. Но, знаете, мне кажется, если здесь появится посторонний человек, все сразу станет известно про маму.
Кикудзи не нашелся что ответить.
– Вы хоть на улицу-то выходите? Или не можете дом оставить?
– Почему же не могу? Запираю и ухожу.
– В таком случае зашли бы как-нибудь ко мне.
– Спасибо, как-нибудь зайду.
– Как ваше здоровье?
– Ничего, похудела немного.
– А спите как?
– Плохо, можно сказать, совсем не сплю.