Усмехнувшись, он показал на торчащую из кармана пальто запасную шапку. Ах да, на той же оторвалась пуговичка, она вчера обещала ему пришить, и так и вылетело из головы.

– Я не забыл.

Ты-то ничего не забываешь.

– Хозин! – негромко крикнула она в удаляющуюся на лестничной площадке спину. Он обернулся, вопросительно посмотрел.

– А если я с мужчиной в театр пойду?

– А на здоровье, – губы его слегка раздвинулись в улыбке.

– Я ведь могу.

Пару секунд он разглядывал её оценивающим взглядом, потом вернулся. Она закрыла глаза, чувствуя, как её так знакомо обняли мужские руки, и подставила губы для поцелуя. От его дыхания пахло зубной пастой.

Открыв глаза, она увидела, что он разглядывает её лицо.

– Не можешь! – сказал он, и она рассмеялась.

Запирая за ним дверь, она подумала, что, наверное, он прав. Если живёшь с женщиной восемнадцать лет, поневоле научишься читать её мысли.

2.

Стеклоочиститель барахлит. Меняли, да косоруко, умельцы хреновы. Официальный дилер – тоже мне. Опять в ремонт отдавать? Нет уж. У Валеры знакомые есть, лучше у них. Бандиты, конечно, бывшие, не отстреленные в девяностые. Теперь бизнесмены. Автосервис держат в гаражах. И работают лучше, чем у дилера. По статистике машину чаще всего крадут после техосмотра. Вот и думай – к каким бандитам пойти: официальным или обычным? Менты – к преступникам, преступники – к ментам. Всё и все смешались.

Ну, проезжай давай. Опять кольцо стоит. Москва, Москва…

А если и правда сегодня отправят усилять провинцию? Пожалуй, так даже лучше. Тягостно дни рождения проходят в последнее время. Постарел я, что ли? Да, постарел. Ещё лет пять назад и в ресторан бы Вальку повёл, и в командировку рванул. Сейчас уже не хочется ничего. Осесть бы на даче на полгода, читать книги. В себе подразобраться – что дальше делать? Менять профессию? Под полтинник? И куда идти, в частные сыскари? Нет уж. Начальство пока не гнёт, уважают. В самом деле, заслуженный специалист по маньякам – ха! Тоже мне… Просто часто везло. С другой стороны, если везло, то почему именно мне? Потому что работал, вот почему. Носом землю рыл. Насколько Вербицкий был талантливее меня. Умнее. И где теперь? Неизвестно. Спился, наверное, окончательно. Не зря его выгнали тогда – как можно документацию по осведомителям доверять алкашу.

Успех – это всегда десять процентов таланта, остальное трудолюбие. Талант – он как дрожжи в тесте. Хороших пирожков без него не напечёшь, но сам по себе штука довольно неприятная. Попробуйте-ка есть одни дрожжи… Кто же про десять процентов сказал? Вертится в голове… Декарт, что ли… Нет, не вспомню. Память подводит на такие мелочи – вот что досадно. Подводит память. Ладно, это ничего. Главное, ширинку в туалете не забывать расстёгивать и штаны снимать – остальное не так важно.

Что за кретины опять у Соловьёва на радио в эксперты записались? Невозможно же слушать – такую чушь несут. Куда же делась хорошая музыка? А может, это тоже признак старости – человек становится всем недоволен. Хорошо хоть, что не бурчу как дед. Дед – пердулет.

А со стеклоочистителем надо что-то делать. Достаточно одно запустить – и через пару лет машина будет как помойка. Хорошо, что жена вторую покупать не хочет. В два раза было бы больше головной боли. Со школой устроились нормально – дочкам ходить недалеко. Через два дома. Некуда жене ездить. Хорошая она у меня.

Надо посмотреть, что за ухажёр у Маришки. Может, захватить её ноутбук на выходные к айтишникам? Пусть посмотрят. Она вроде к подруге на дачу собралась. Знаем мы этих подруг. Поставить на прослушку её, что ли? Послушать, о чём по телефону болтают. В семнадцать лет о чём дети говорят – о сексе, конечно. Дети. Взрослые уже. Меня выше. Главное, чтобы не забеременела, пока институт не закончит. А то и правда стану молодым дедушкой. Принесёт в подоле – вот папочка, берите и радуйтесь. С внучком вас.

Слишком много развелось таксистов. Прямо как в Каире. Вся Москва в жёлтых машинах. У нас хоть водят поприличнее.

Нет, хорошо сегодня еду. Почти добрался.

Смутное ощущение какое-то на душе. Как будто подзапутался в жизни, непонятно что дальше делать. Позвонить бы маме сейчас, посоветоваться. И позвонил бы. Если бы она была жива.

А, может быть, Ларисе?

Как будет выглядеть звонок первой жене двадцать лет спустя? Как у Дюма прямо: «Двадцать лет спустя».

В Костроме сейчас утро, разницы с Москвой по времени нет. Восемь с половиной. Вполне прилично.

Так может, и правда позвонить?

Нет, глупость. Но что же так тянет набрать-то её? В последние месяцы постоянно о ней думаю. Бред. Старость это всё – точно. Потянуло снова. И она уже старая. Если мне на себя в зеркало по утрам смотреть противно, то какая сейчас она?

Что бы сказала Валя, если бы узнала, что нашу дочь я назвал в честь первой жены? И соврал когда-то про её имя. А потом и про ребёнка…

Зачем я тогда это сделал? До сих пор не знаю. Супружеская ложь номер один. Впрочем, стой, мы же тогда ещё не поженились. Только когда она у меня спросила, как звали мою жену (хорошо, что паспорт в своё время поменял – чистые странички без штампов) – я сказал Лера. Валерия. А она Лара. И теперь у меня в доме растёт ещё одна Лариса. Слава богу, хоть характером не пошла.

Первая ложь. Но не последняя.

А главное – зачем? Что бы изменилось, если бы Валя узнала, что ОНА была Ларой? Не знаю. Только солгал я тогда не раздумывая, как из пистолета выстрелил. Наверное, испугался, что если скажу правду, навсегда потеряю всё, что мне когда-то принадлежало. Как будто засвечу плёнку с фотографиями до проявления. Наверное, так. Не знаю.

Вот, доехал. Теперь бы запарковаться ещё.

Проклятая грязь. Только позавчера машину мыл – и уже опять уделался как чушок. Всё-таки белые машины – это крест. Сколько не менял уже. Не могу купить другого цвета – непременно подавай мне белую. Фетиш у меня, что ли? Но тогда бы я и одну и ту же модель брал. А я наоборот – все перепробовал. И «Фьюжен» был, и «Вольво». БМВэшка, «Фиат». Теперь вот «Спортейдж». И все белые.