Лишь сейчас я осознала тяжесть утраты. Лишь сейчас поняла, чем была для меня Клавдия. Она была моим ребенком, моим странным, непонятным ребенком. Я учила ее своим глупым мудростям, старалась контролировать каждый ее шаг, берегла ее хилое здоровье. Я замучила ее своими суждениями обо всем на свете, поэтому она скрывала от меня этого Диму. Я просто не давала ей жить.

— Клава, Клава, прости меня, — приговаривала я сквозь слезы.

Нелли нахмурилась.

— Прекрати сейчас же, — приказала она. — Ты ни в чем не виновата. Это судьба.

— Ты же не веришь в судьбу. Она посмотрела на часы.

— Верю, но у меня мало времени…

— У тебя нет времени, у тебя есть Санька. Ты счастливая. А кто теперь у меня?

Нелли внимательно всмотрелась в мои глаза. Лицо ее исказилось болью. Болью за меня.

— У тебя есть я, — с нежностью сказала она. — Есть мой Санька… Алиса, Маруся и толпы мужиков которые без ума от тебя и твоей фигуры. Не капризничай. Ты же сильная.

Я кивнула, прислушалась к себе, но силы не почувствовала. Боль — да. Одиночества — сколько хочешь, а силы нет, ну ни грамма.

— Клавдия хоронила меня… Господи, теперь я понимаю, почему она призналась Алиске. Какая я жестокая. Я заставила ее пройти через этот кошмар. Она же думала, что я умерла. Ненавижу себя!

Я была безутешна. Отчаяние достигло того предела, когда хотелось разбить что-нибудь или нанести себе вред. Что угодно, лишь бы заглушить ту, душевную, боль. Я представляла страдания Клавдии и жалела ее, и кляла себя. Я считала себя убийцей. Стоило мне прийти хотя бы на полчаса раньше, и моя сестра была бы жива. Всего каких-то полчаса.

Я плакала, металась. У меня опять началась истерика. Нелли давно пожалела, что не оставила меня там, в реанимации. У нее уже не было сил.

Потом пришли Маруся с Акимом. Они отпустили Нелли к Саньке. Аким сел рядом, положил теплую руку на мой лоб и принялся рассказывать притчи. Я слушала и не слушала.

— Я убила ее, убила, — рыдая, бормотала я.

— Однажды некий торговец отправил слугу на базар за покупками, — прикрывая мне рот свободной ладонью, сказал Аким, — а слуга тут же воротился и, дрожа от страха, сообщил, что толкнула его в толпе какая-то старуха. Он обернулся и увидел: стоит перед ним Смерть. Она посмотрела в его глаза и погрозила пальцем. «Сжалься надо мной, хозяин, дай поскорей коня. Я поеду в Самару и спрячусь от Смерти» — взмолился слуга. Торговец сжалился и дал коня. Слуга поскакал прочь — только пыль столбом. Я разрыдалась еще горше.

— Я убила ее, убила.

Аким опять прикрыл мой рот ладонью, произнес «тес» и продолжил:

— Несколько часов спустя торговец сам отправился на базар и там среди толпы тоже увидел Смерть. Подошел к ней, спросил: «Скажи, зачем ты утром напугала моего слугу?» — «Что ты? Я вовсе не пугала его, — отвечала Смерть. — Просто удивилась, увидев его здесь, в Багдаде. Представь себе мое изумление — у меня же сегодня с ним встреча в Самаре».

Не знаю, что случилось со мной, но после этих слов я почувствовала усталость и заснула. Я спала долго, очень долго и видела ужасные, жуткие сны, такие сны, что, стань они явью, и смысла нет просыпаться.

— Как хорошо, что это только сны, — сказала я себе, проснувшись.

Я не подозревала тогда, как страшна та действительность, которая называется недалеким будущим. Уже потом, вспоминая этот день, я думала, что, несмотря на гибель сестры, вполне могла считать себя счастливой. Это звучит цинично, но дальнейшие события ввергли меня в такой ад, что все предыдущее показалось легким шлепком судьбы.

Похороны Клавдии состоялись в Питере. Нина Аркадьевна рыдала, но в обморок не падала. Сильная женщина. Мне пришлось ее зауважать.

Вячеслав Анатольевич находился в прострации и, похоже, ничего не понимал. Денис был неестественно бледен и рассеян. Он ходил за мной тенью и постоянно спрашивал: «А? Что?» Я тоже плохо соображала. Это, некоторым образом, спасло меня от нападок Нины Аркадьевны. Я слушала и не слышала их.

— Лучше бы умерла ты! — с ненавистью бросила она мне в лицо, когда мы возвращались из колумбария. — Ты не уберегла Клавочку! Ты, притворщица и аферистка! Почему умерла не ты?

Услышав эти слова, Денис обомлел. Я видела, что ему стыдно за мать, но перечить ей он не решился. Он любил ее, любил покойную Клавдию, любил меня и не знал, как примирить нас друг с другом и со страшной бедой.

— Прости, если можешь, — шепнул он, поддержав меня под руку.

— Ерунда, — устало бросила я, — все ерунда. Клавдию не вернуть, вот что больно.

Я захотела домой и сразу же после поминок уехала первой «стрелой». Нина Аркадьевна отправила со мной Дениса. Вопрос собственности стоял отдельно от ее горя.

— Поживешь в Москве, — приказала она сыну. — Нельзя бросать без присмотра квартиру.

— Страшно туда идти, — признался он мне уже на московском перроне. — Там слишком много воспоминаний. Это тяжело.