– Безусловно, – подтвердил Спенсер.

– Одного в толк не возьму, – Барни встал, плеснул в бокал немного виски, разбавил содовой и жестом пригласил присоединиться присутствующих. Спенсер и Платов отказались. – Зачем ты меня сюда вызвал? Из бумаг я понял: проект стоящий. Но это ваши дела: кредиты, банковские гарантии. Основным инвестором являешься ты, Паша. Моя епархия тут как-то не просматривается.

Спенсер кивнул:

– По финансовой части здесь всё довольно просто. Может, у вас, мистер Платов, есть какие-то дополнительные аргументы?

– Есть, – Павел встал, на долю сантиметра ослабил галстук и зашагал вдоль огромного монитора. – Давайте уж лучше я всё расскажу доходчиво и по порядку.

Оба собеседника кивнули.

– Три года назад наше правительство, – Платов повернулся лицом к внимательно слушающим финансистам, – приняло постановление о строительстве подземных хранилищ газа – ПХГ. Известно, что наилучшая среда для хранения газа – это солевые пласты. Для размыва первого ПХГ была выбрана соляная линза вблизи Балтийского моря. По двум причинам. Во-первых, соляной пласт был огромен – более трёхсот километров в длину и несколько сот метров в глубину. А во-вторых, этот регион – анклав. У него нет общей границы с Россией.

– Да-да, знаю! – Берни попытался вспомнить название.

– Бывший немецкий город Кёнигсберг – родина Канта, – вставил Спенсер. – Теперь, кажется, Калинград.

– Калининград, – поправил Спенсера Платов. – Был немецким, потом советским, а теперь российский.

– Что-то слишком много российского в мире становится в последнее время, – как бы размышляя про себя, пробормотал британец.

– Я не политик, и на моём бизнесе это никак не отражается.

– Может отразиться, и серьёзно. Бизнеса без политики не бывает. Впрочем, как и политики без бизнеса. Но мы отвлеклись, продолжайте.

– Строительство ПХГ, – продолжил Павел, словно читая лекцию, – осуществляется путём размыва пресной водой соляного пласта. Но тут строители столкнулись с двумя большими проблемами. Нехваткой воды в регионе и ещё более трудной задачей: куда сливать отработанный рассол. В море нельзя: экологи подняли шум на всю страну, засоление Балтики грозит вымиранием редких видов рыб, а главное, уничтожением янтарных плантаций. Сливать в специально пробуриваемые штольни – дорого и малопродуктивно: подземные воды всё равно вынесут рассол в море. Об этих проблемах я узнал от своих товарищей, работающих в государственной газовой компании.

При этих словах оба слушателя заулыбались, сразу поняв, что Платов специально не хочет озвучить правильное название всемирно известного российского газового концерна.

«Мудро», – отметил про себя Спенсер.

«Русские вечно что-то недоговаривают – видимо, это у них в крови после Сталина», – подумал Штейковски.

– Не буду вдаваться в подробности, как ко мне пришла идея разделения рассола на пресную воду и собственно соль. Скажу лишь, что вскоре я послал геологов взять керны на качество соли. И, получив заключение, что соль чистая и высокого качества, я уже точно знал, что предприму дальше. Я прочёл всё, что можно прочесть о соли. Оказалось, что соль – это биржевой товар и цена её котируется на товарных биржах в зависимости от качества. Её добывают разными способами: из морской воды, шахтным и карьерным методом, скалывают от застывших солевых отложений. Но, чтобы стать пищевой, химической, медицинской или даже технической солью, сырьё требует специальной трудоёмкой и довольно сложной технической доработки.

Финансисты, слабо разбирающиеся в технических эскападах Платова, всё же слушали с нарастающим вниманием. А когда из уст Платова прозвучало слово «биржа», Спенсер начал делать пометки в своём дневнике.

– Ну и что же ты придумал гениального, Паша, чтобы покорить соляной рынок? – Барни успел снять пиджак, распустил узел галстука и уже наливал себе третью порцию виски. Как опытный биржевой маклер он сразу просчитал: там, где есть биржевой товар, дефицитный рынок и ноу-хау, там будут деньги – и, возможно, большие.

– А дальше всё было просто. Не секрет, что атомщики путём выпаривания из простой водопроводной воды получают дистиллят, отделяя примеси и лишние химические элементы для нужд атомных электростанций. А это значит, что можно разделить рассол на воду и чистейшую соль. Я связался с атомщиками, передал им образцы рассола, и они в своей лаборатории, несколько усовершенствовав существующую технологию, с успехом разделили мне рассол на воду, соль и асбест, вобравший в себя все излишние химические элементы. Так я получил соль «четыре девятки», что соответствует высшему биржевому рейтингу.

– Что-то ты, братец, скромничал, когда рассказывал мне, что и в школе, и в колледже больше увлекался спортом, чем науками, – Барни Штейковски коротко хохотнул и подмигнул Платову.

Спенсер нажал на кнопку селектора и, услышав голос секретарши, велел перенести встречу с корейцами на завтра.

– Ну и?.. – Барни явно проникся рассказом.

– Комиссия, созванная газовым концерном, утвердила проект. Четыре департамента, участвовавших в размыве, выдохнули с облегчением. А председатель правления дал распоряжение профильному банку в случае надобности доинвестировать строительство завода по переработке агрессивных отходов размыва – то есть рассола. Ну а дальше всё по плану. Проект, смета, выбор места площадки и так далее. Хотя нужно отметить: проектируя завод, мы с НИИ «Агрохиммаш» создали настоящий технологический шедевр. Дело в том, что при выпаривании создаётся большое количество избыточного пара, и, направив его на две установленные турбины, мы получили бесплатную электроэнергию, полностью покрывающую потребность завода. А оставшуюся можно продавать местным электросетям.