– Следи за движением, Стивенс, а ты, приятель, поезжай прямо, – велел он. – Интересно, как ты сможешь это доказать… – усмехнулся он. – Блеф не пойдет тебе на пользу, дружок. Общая тревога была объявлена двадцать минут назад из полицейского участка Торки. И два джентльмена, о которых ты говорил, пришли лично, чтобы ее объявить. Собственной персоной, приятель. Они выдвинули против тебя обвинение. Они также сказали следить за черной сумкой, которую ты носишь с собой.

– Сержант, не могут же все сойти с ума. За кого вы меня принимаете?

– Не знаю, – ответил мой похититель с полным безразличием. – У тебя, наверное, много имен. Они сказали, что ты можешь представиться как Кенвуд Блейк.

Я глубоко вздохнул и крепче сжал руль, но машина чуть не заглохла, когда мы тронулись с места. Если это был розыгрыш тех, кто отправил меня в эту экспедицию, то, черт возьми, это плохая шутка. Я не мог в это поверить. Мне также пришла в голову мысль, что полицейские ненастоящие, но потом я ее отбросил.

Полицейский участок находился на Либерия-авеню, там, где она сворачивала влево, всего в сотне ярдов или около того от главной дороги. Это был невысокий перестроенный дом, расположенный в стороне от улицы, в мощеном дворе, над дверью горела дуговая лампа. Мои похитители вывели меня из машины и с важным торжествующим видом проводили в дежурную часть. За столом сидел толстый сержант с соломенными волосами, воротник его кителя был расстегнут, он что-то писал в журнале. Часы на стене над его головой показывали без десяти минут десять. С несказанным облегчением я увидел на столе телефон.

– Поймали его, как только вышли из участка, – сказал мой сержант, а его коллега за стойкой присвистнул. – Вот черная сумка. Он хочет связаться с полковником Чартерсом. Да, мы позвоним в Торки и составим отчет. Стивенс, пусть он подождет там. – Сержант кивнул в сторону двери в дальнем конце помещения. – Ну-ну, эта часть разговора не для твоих ушей, приятель! У тебя еще будет возможность высказаться.

У меня не было выбора. Осторожный Стивенс открыл дверь в маленькую низкую комнатку с черным ходом и окном во двор. Зайдя внутрь, я высунул голову из окна. Несмотря на сумерки, фигуры и лица все еще были различимы, а на заднем дворе горела яркая дуговая лампа. Двое копов возились с двигателем полицейской машины «остин», в то время как мотоциклист наблюдал за ними. Сбежать отсюда непросто, подумал я. Затем Стивенс поспешил в соседнюю комнату (закрыв за собой дверь), чтобы послушать разговор по телефону, который обещал быть в высшей степени интересным. Так и оказалось. Я лежал на полу в крайне неудобной позе, приложив ухо к щели под дверью, и кипел от ярости.

Дозвонившись до Торки, сержант неторопливо обменялся с собеседником формальными любезностями.

– Ха-ха, – сказал он. – Да, он у нас в достаточной безопасности. Ловкая работа, а? Как вы думаете, я мог бы поговорить с полковником Чартерсом? Нет, только не с заместителем! Да, полковник Чартерс! Он лично поручил мне, чтобы я… – высокопарно заявил сержант. – Ну, тогда попробуйте по личному телефону. Он, наверное, дома. – Последовала долгая пауза. – Нет? А есть ли там джентльмен по имени Мерривейл? Нет? Есть какое-нибудь сообщение? Этот парень попытался здорово блефовать, мол, хочет с ним поговорить… – Затем сержант, казалось, онемел от удивления. – Не предъявлять ему обвинения? То есть как это мы не должны предъявлять ему обвинения? Он обвиняется…

Последовала еще одна долгая пауза, пока, казалось, шли объяснения, а затем тон сержанта изменился.

– Нет! – сказал он. – Нет? Ты не можешь так говорить! Так, так, так! И он, дурачок, наверное, думал, что у него все хорошо, я полагаю. Ха-ха-ха! – Сержант стал серьезным. – Да, но, если ни один из джентльменов не предъявит ему обвинения, что мы будем с ним делать? Что они сказали? Ах! Да, это самое лучшее. Вот что: мы посадим его в камеру на сегодняшнюю ночь. А завтра утром отвезем в Торки, и они смогут с ним поговорить. Скажем, около одиннадцати часов? Верно. Как жена и дети?

Завтра в одиннадцать тридцать утра у меня была назначена встреча совсем другого рода.

Я поднялся с пола, пребывая в том состоянии, когда ярость сменяется ледяным спокойствием, и осмотрел комнату. Она была довольно пустой, если не считать стола, двух кухонных стульев и шкафчиков у стены. Лампа с зеленым абажуром свисала с потолка над столом из сосновых досок, на нем лежал замусоленный детективный журнал. В комнате была раковина с краном, а рядом висело полотенце. Мое внимание привлекли три деревянных шкафчика возле стены. В первом шкафчике я нашел то, что надеялся найти: форменный китель, аккуратно висевший на вешалке. На верхней полке лежал шлем, рядом с ним свернутый кольцом ремень и сигнальный фонарь. Как заметил Г. М., на мне был темно-синий костюм, и мои брюки – то, что надо. Мне потребовалось всего десять секунд, чтобы надеть китель и шлем, застегнуть ремень на талии и повесить на него фонарь, превратившись в Настоящего Полицейского. Не такой уж плохой прикид. Сержант в соседней комнате продолжал бубнить по телефону, а через открытое окно, выходившее во двор позади дома, кто-то ругал карбюраторы. Черный ход давал мне единственный шанс. Признаюсь, я почувствовал тошноту, когда приблизился к нему.

Я попятился, будто собирался вернуться, чтобы закрыть за собой дверь. Шесть ступенек вели вниз, во двор. Если бы люди во дворе подняли глаза, они увидели бы знакомую спину и шлем. Самой большой опасностью была дуговая лампа над дверью. Тошнота усилилась, когда я осторожно закрыл дверь. Затем я полностью развернулся и небрежно включил фонарь, направив яркий луч прямо им в лица. Они все склонились над двигателем «остина», поэтому свет застал их врасплох.

– А-а-а! – взревел один из них и подпрыгнул. – Убери эту чертову штуку, что за игра, Пирс?

Они все отвели взгляды. Я не слишком быстро спустился по ступенькам. Световое воздействие было недолгим, и я мог рассчитывать примерно на секундную слепоту после него. В задней части двора была довольно высокая стена с двойными воротами, выходившими в переулок. Прикладывая усилие, чтобы не идти быстро, я шел чуть ли не гусиным шагом и слышал, как шаги гулко отдаются во дворе. Я не осмеливался оглянуться, потому что у меня было ощущение, что на меня смотрят.

Чей-то голос сказал: «Это не Пирс», – и я сорвался с места.