– Сиди ровнее, мальчик мой! – сказал Цаламон. – Ты выглядишь неопрятно! Пора сбрить эту омерзительную бороду!

– Но у меня еще не растет борода! – запротестовал мальчик.

Мягкое кресло-оборотень вдруг врезалось в его тело металлическими штырями и занозами, руки и ноги жадными, сухими языками оплели кожаные ремни. Мальчик попытался вырваться, но безрезультатно.

– Твоя борода! – завопил Цаламон. – Вот как ты заботишься о моем прекрасном лице? Бородатый ты сукин сын! Нет, смотри, я живо с ней разберусь!

В отражении мальчик увидел, как преподобный склонился над ним и тянется бритвой к его лицу. Холодный блеск стали ослепил его, когда бритва оказалась прямо перед глазами. Мальчик зажмурился и забился в оковах, как выброшенная на берег рыба.

– Забирай! – закричал он. – Забирай свое лицо! Оставь меня в покое!

Внезапно что-то изменилось. Костлявые пальцы отпустили плечо мальчика, и спустя пару минут тишины, он осмелился открыть глаза.

Цаламон Годжа исчез. Перед мальчиком, вместо зеркала, сидела, так же привязанная к креслу, в точно такой же позе, девочка в белом платье, которое как-то уж чересчур свободно спускалось ниже колен. Лицо девочки было скрыто маской – зеркальной полусферой, в которой мальчик видел свое лицо.

– Я пришел за тобой, – сказал мальчик и обнаружил, что свободен; ремни и кресло-оборотень исчезли. – Я заберу тебя отсюда.

Девочка что-то ответила, но мальчик ничего не понял: из-за маски ее слова звучали глухо и неразборчиво.

– Подожди, я помогу тебе.

Девочка предостерегающе вскинула руку, необычайно короткую кисть которой закрывал длинный обтрепанный рукав.

Мальчик все равно подошел к ней, протянул руки и снял зеркальную маску, обнажив ее лицо.

Безымянный вздрогнул и открыл глаза.

Он лежал на толстой перине опавших листьев, а над ним, высоко-высоко клубился мрак, поддерживаемый, как колоннами, обугленными стволами деревьев. Безымянный сразу сунул руку за пазуху, и только нащупав небольшой продолговатый предмет, решил выяснить, куда его занесло. Он попытался опереться на локти и чуть не утонул в лиственной падалице, но все-таки кое как выбарахтался из нее и встал на ноги.

Со всех сторон его окружал осенний лес. Ветер, пахнущий сырым пеплом, взвихривал листья, и они, стелясь сначала огневой поземкой, взлетали внезапно, чуть ли не до крон баснословно высоких деревьев, и снова опадали, и так раз за разом. Не было видно ни тропинок, ни ручьев, ни каких других ориентиров, кроме однообразных древесных стволов и бесчисленных листьев. И Скеллы.

Девочка сидела на поваленном дереве, приводила в порядок свои растрепанные волосы и выглядела крайне довольной.

– Дедушка, наконец-то ты очнулся! – воскликнула она. – Долго же ты спал! Я ходила искать воду, и волновалась, что ты испугаешься, когда проснешься здесь один, но все обошлось, ведь воды я не нашла и вернулась довольно быстро. Вот только пить ужасно хочется!

Безымянный внимательно посмотрел на девочку. Та заплетала косу с безмятежным видом и даже что-то напевала себе под нос. Кажется, ее нисколько не заботило место, в котором они оказались, точнее говоря – потерялись.

– Ты помнишь, как мы сюда попали? – осторожно спросил Безымянный.

– Честно говоря, не очень, в моей голове все немного смешалось…

– Тогда, полагаю, у нас есть шанс выбраться отсюда!

Эта новость значительно подняла настроение Безымянному, и в первую очередь он попытался взобраться на ближайшее дерево, чтобы оглядеться по сторонам.

– Дедушка, не в твоем же возрасте, – упрекнула его Скелла.

К сожалению, у него ничего не получилось: опаленная огнем кора скользила под ладонями или осыпалась хрустящим углем. Выбившись из сил после многократных попыток, Безымянный сел на землю и привалился спиной к неприступному стволу. Он ощупал лицо: глубокие морщины, костистый нос, клочковатые брови, нет многих зубов. Лицо Цаламона Годжа.

– Я ни разу в жизни не была в лесу, – поделилась с ним Скелла.

– Мне приходилось пару раз, – задумчиво сказал Безымянный. – Но мне больше по нраву город.

– Разве лес такой? Я думала тут должны быть птицы, белочки или бурундуки. Или хотя бы цветы. А здесь ничего подобного. И листья плачут.

– Что ты имеешь в виду?

– Послушай, – девочка подобрала и протянула ему один из опавших листьев.

Безымянный осторожно взял лист, словно боялся яда или еще какой пакости с его стороны. Кроваво-красный, с желтыми, как будто жировыми прожилками, он был на ощупь как пергамент. Его форма немного напоминала раскрытую ладонь. Безымянному почудилась еле ощутимая пульсация и теплота. Он поднес лист к уху и не сразу, но услышал тихий плач, горький и неизбывный.