По дороге в аэропорт они поговорили о том, что раньше власть портила людей, а теперь в неё приходят уже подготовленные кадры; затем о том, что чтобы жить — надо работать. Но чтобы жить хорошо, приходится придумывать что-то другое...

Прощаясь, два товарища пожали друг другу руки и искренне отметили:

— Когда нечего делать, берутся за великие дела... к сожалению.

— Имейте спокойно дышать носом и не устраивать себе вырванные годы из еле оставшихся дней...

Сев в машину, Андрей Дмитриевич закурил и подумал о том, что этот ушлый израильтянин понял его и никуда не полезет.

А в это время, сидя в кресле «Эль Аль» и слушая о пользе пристёгивания ремнями в целях безопасности полёта, Агей Иш-Шалом подумал, что дома лучше… и что зря этот русский не признался, что он еврей.

***

Кали давно забыла своё девичье имя. Ее механическое сердце исчерпало весь запас острой жалости к себе. У неё не было врагов. Не было друзей. Не было цели. Пределы ойкумены ограничивались планетой, но, как это часто бывает у женщин, она выбрала себе свой кусок и никогда не претендовала на что-то большее. Она создала себе свою небесную империю и не желала знать, что там за этой воздушной, очерченной ею самой границей. Где-то далеко в прошлом остались Египет и Крит, Месопотамия и Кхитай. Совсем в вечности пропали империи Тауатинсуйу, Тенотчитлан и Куско. Она только слышала о новых странах на Востоке, в Скифии и на Западе, среди развалин Рима. Они не интересовали её.

При этом, обретя новый мир, девушка узнала о множестве новых вещей. Её радовали необыкновенные ажурные мосты, построенные в её честь, и башни храмов, созданные из железа, фарфора и бронзы. Она любовалась искусственными озёрами, вырытыми тысячами рабов. Для неё насыпали горы с воздушными храмами на вершинах, мостили дороги и поливали их красной и жёлтой глазурью, вырубали в скалах лестницы по десять тысяч ступеней.

Последней радостью стали украшения. Горгона подолгу любовалась изделиями великих мастеров. Она перебирала серьги и кольца изумительной работы, наблюдала за игрой огранённых кристаллов и чудом природных огромных камней. Она жила миром этой холодной красоты.

Её удивили знания желтолицых людей, с их легендами о рождении первых существ из яйца. Не без раздражения узнав, что её Великую мать милосердия и познания, называемую в Кхитае Гуань-Инь, смеют сравнивать с Зевсом и Кроносом, она разметала пагоды, но со временем признала, что в мире всё же есть два начала: Янь, тёмное, ночное, мужское и её Инь. И целый век горевала о Гильгамеше... потом был спокойный долгий сон.

Но очнувшись от сна, она вспомнила о себе, как о Кибеле — Великой владычице нижней бездны и Царице земли. Кали вновь разметала армии индийских махарадж за жестокость к детям при неурожае и засухах, а затем установила дань, повелев построить Храм себе. Совсем недавно подлый раджа Траванкора Мартханда Вармой, испугался гнева мужского, придуманного им божества, и обозвал Её собственность — Храмом Вишну. Тогда Горги уничтожила и его, запечатав вход в своё святилище.

...Когда со стороны прохода, не известного живущим в подлунном мире, показался человек, Кали встретила первое за две сотни лет живое существо без удивления и злобы. Она устала смотреть на людей. Новая фигура застыла в стасисе, а Богиня легла на уютное ложе. Ей был не интересен медленно умирающий во тьме человек.

Глава 39

Дима лежал в кровати и страдал. Ему было стыдно. Андрей Дмитриевич, заглянувший к нему один раз утром, зачем-то подмигнул и даже улыбнулся. Но увидев, как Дима встаёт, замахал руками, испуганно воскликнул:

Лежи, а то мать убьёт! и скрылся.

Тётя Наташа запретила выходить из комнаты, носила в чашке бульон и кисель. Ваньку к Диме не пускали.

В середине дня он, правда, смог пробиться через строгий кордон и скороговоркой сообщил:

— Я тож арестован. Телефон отобрали. Связи нет.

Потом, оценив внешний вид пострадавшего, вздохнул и исчез за дверью.

В понедельник неволя продолжалась, но Ба, прорвавшая оцепление телефонной трелью, спасла положение. Семья решила вернуться на «фазенду», обрекая ни в чём не повинного Ваньку на рабские земляные работы, при этом предоставляя «больному Димочке» свежий глоток чистого подмосковного воздуха.

Режим давил на обоих узников дачи. Оба с удовольствием поменяли бы свою участь на долю товарища по несчастью.

Родители планировали выйти на работу только через неделю, и ребята обречённо считали дни...

К обеду вторника машина, наконец, затормозила у знакомой калитки, и Андрей Дмитриевич, избегая общения с тёщей, ринулся в пристройку. Там в трёхлитровых банках с надетыми на них стерильными перчатками бродило то, что нужно было сейчас больше всего. Домашнее вино. Прокурор откупорил одну и жадными глотками отпил.

Кислятина, опять сахару не доложили, прокомментировал он и, не размышляя, опустошил ёмкость до половины. После чего, аккуратно натянув перчатку на место, смело пошёл здороваться с тёщей.

На ступеньках сидел Димон и уплетал огромный бутерброд, измазанный стограммовым слоем сливочного масла и для верности обсыпанный сахаром.

Ба стояла на верхней ступеньке. Попытавшийся проскользнуть работник Фемиды наткнулся на её взгляд и затормозил:

Алкоголик, . прокомментировала тёща. Ребёнка заморил и рад...