Шрифт:
— А когда это было… когда все случилось по-настоящему? Только не говори, что мне это привиделось.
— Лет двадцать назад. Это был мальчик по фамилии Стэгг. Он был американец. Он тайком сбежал из своей гостиницы, каким-то образом пробрался сюда и поднялся — вон туда. Его мать была чем-то занята, но потом все же заметила отсутствие сына. Днем они приходили сюда на экскурсию и ему, наверное, почему-то очень захотелось сюда вернуться. А на следующий день они должны были возвращаться домой в Бостон. В общем, она как-то догадалась, что он может прийти именно сюда. Но женщина опоздала — он уже успел забраться на перила и стоял так же, как ты его видел. Она прокричала его имя, но он все же упал.
— Ты думаешь, она его напугала? Он что, просто вздумал по дурости баловаться на перилах и… ты в самом деле так считаешь?
Алекс устремил невидящий взор на аналой, украшенный большим золотым орлом с Библией на спине — крылья птицы были широко распахнуты, а глаза пронзительно смотрели вверх в сторону купола.
— Он прыгнул, — проговорил священник низким голосом.
— Но никто не знает, почему.
— Но он видел меня, — проговорил Алекс. — Не мог не видеть, потому что крикнул — наверное, подумал, что может упасть прямо на меня и захотел предупредить, — он крикнул: «Сюда!». Я, наверное, не расслышал, скорее всего, он крикнул мне: «Отсюда!» — чтобы я отскочил в сторону.
— Кричал кто-то другой!, — проговорил второй служитель. И крикнул он именно «Сюда!». Когда все это случилось со мной, я тоже слышал крик, но это не было криком ребенка. Не забывай, ему ведь было только пять лет.
— Но если не он, так кто же?
Второй служитель пожал плечами; казалось, все его внимание сейчас было сосредоточено на волосках, которые он аккуратно снимал со своей черной рясы. Не поднимая взгляда, он проговорил:
— Это не первый храм, который стоит на этом месте. Прежде здесь располагался старый храм Святого Павла, а до него здесь стояла саксонская церковь — она простояла здесь примерно пятьсот лет. А задолго до нее у римлян здесь был храм в 1830 году на этом месте раскопали остатки римского каменного алтаря.
— Помню, читал об этом в хрониках. На нем еще было резное изображение Дианы, так ведь?
— Да, Дианы — богини охоты.
Алекс резко взглянул на своего товарища. — Это был что, жертвенный храм?
Второй служитель поджал губы, снял с плеча длинный коричневый волос, держа его за кончики, поднес к пламени свечи и, не говоря ни слова, принялся внимательно рассматривать.
— Как, ты сказал, звали того мальчика? — повторил Алекс.
— Стэгг, — ответил напарник, разжимая пальцы — волос медленно полетел на пол. Затем он посмотрел на Алекса и твердым тоном добавил: — Может, это всего лишь совпадение, а может, и нет… Наверное, нам этого никогда не узнать. Однако есть в этой истории одна деталь, которая продолжает буквально ужасать меня, и мне хотелось бы навсегда избавиться от воспоминания о ней. Неужели несчастное дитя обречено снова и снова, из раза в раз переживать одну и ту же безумную муку, жестокое испытание? Неужели он оказался запертым в некоем злобном, порочном круге времени, вырваться из которого он не в состоянии?
— Не думаю, — покачал головой Алекс. — Прошлое есть прошлое. И нам по какой-то прихоти судьбы и того же времени было дано лишь увидеть крохотный проблеск этого прошлого. Знаешь, это вроде того, как смотришь старые кинофильмы, в которых персонажи как бы живут на экране, хотя на самом деле являются лишь бесчувственными тенями.
— Ради спасения наших душ, — со вздохом проговорил его напарник мрачным тоном, — приходится в это верить.
Они сели, погруженные каждый в свои мысли, — две крохотные фигурки под громадой нависавшего над ними купола, чуть освещенные мерцанием свечей в канделябрах, каждый был благодарен судьбе за то, что ему не пришлось в одиночестве вынести это испытание, потому как сейчас пространство вокруг них было заполнено лишь громадными арками, молчаливыми часовнями и длинными пустыми проходами. Под их ногами, под толстым монолитом тяжелых каменных плит лежали, вытянувшись в ряды и уходя в ночь на территорию церковного кладбища, кости бесчисленных мертвецов. Великих и незначительных. Известных и всеми забытых. Людей и… возможно, нелюдей.
Прямо перед ними золотой орел аналоя застыл в напряженном полете, распростерши крылья и устремив взгляд суровых глаз в сторону Галереи шепотов, словно наблюдая разыгрывавшуюся там жестокую и нескончаемую драму…
— А теперь, если вы будете любезны пройти сюда…
Говорящий произносил слова вкрадчиво, чуть пришепетывая, словно желая дать понять слушающим: все, что вы видели до сих пор, покажется вам на фоне предстоящих чудес самой что ни на есть плоской, банальной и вообще неприглядной заурядностью. Здесь, прямо за углом, посетителей ожидают ни с чем не сравнимые красоты и ценности, причем обладатель голоса отлично знает, как к ним пройти…
Монтегю Родес Джеймс
Сокровище аббата Фомы
Антиквар закончил чтение цитаты из ветхой, полуразвалившейся на части книги, которая называлась «Sertum Steinfeldense Norbertinum», [5] и пробормотал себе под нос:
— Пожалуй, надо сделать перевод. Давно бы следовало этим заняться.
Затем, кивнув головой, он принялся переводить с листа:
«Вплоть до настоящего времени среди каноников циркулирует немало слухов относительно сокровища аббата Фомы. В Стейнфелде было предпринято немало усилий разыскать их, однако вплоть до настоящего времени все они не увенчались успехом. Суть всей истории заключается в том, что Фома, пребывая в полном здравии и расцвете сил, спрятал на территории монастыря большое количество золота. Его неоднократно просили хотя бы намекнуть, где сокрыто это богатство, на что он неизменно со смехом отвечал:
5
Отчет Стейнфелдского аббатства в Эйфеле, опубликованный в Кельне в 1712 г. Кристианом Альбертом Эрхардом, который также проживал в этом округе. Эпитет «Norbertinum» был избран по причине того, что основателем вышеупомянутого ордена являлся Святой Норберт.
— Иов, Иоанн и Захария поведают об этом либо вам самим, либо вашим последователям.
Иногда он также добавлял, что не станет возражать, если кто-то и в самом деле отыщет сокровище. Среди работ, осуществленных аббатом в монастыре, я бы особо упомянул те декоративные узоры, которые он нанес на окна в восточном конце южного прохода церкви, а также сделанные им восхитительные изображения святых. Кроме того, он почти полностью восстановил жилые помещения и вырыл на территории монастыря колодец, который сам же украсил изумительной резьбой по мрамору. Скончался аббат Фома в возрасте семидесяти одного года — это произошло в 1529 году».