Остаюсь Ваш покорный слуга Уильям Браун.

P.S. То местечко, которое вам нужно, называется Стейнфолд.»

Читатель без труда во всех деталях представит себе картину того смятения, замешательства и спешки, которые сопровождали подготовку обитателей тихого дома беркширского приходского священника к срочному отъезду его главы в лето Господне 1859. Мне достаточно сказать лишь, что в тот же день поезд домчал мистера Грегори до города, где он смог приобрести билет на пароход, отплывавший в Антверпен, затем сесть на поезд до Коблинца, а уже оттуда добраться до Стейнфелда.

Как рассказчик, я осознаю всю ущербность своего пребывания в данном качестве, ибо сам никогда не бывал в тех местах, и никто из непосредственных участников всех описываемых событий не мог снабдить меня сколько-нибудь ясной информацией о том, что они из себя представляют. По моим понятиям, это должно было быть небольшое селение с внушительных размеров церковью, лишившейся многих своих древних реликвий; несколько окружающих ее ветхих массивных зданий преимущественно XVII века; что же касается самого аббатства, то, по существовавшим тогда традициям жизни на континенте, оно было перестроено в соответствии с требованиями моды того времени. В общем, я посчитал излишним тратить деньги на посещение этого места, поскольку даже если оно в действительности и являлось несколько более привлекательным, нежели считали мистер Сомертон или мистер Грегори, я полагал, что едва ли найду там хоть что-нибудь, что заслуживало бы моего интереса — за исключением, пожалуй, того предмета, на который я так и не удосужился взглянуть.

Постоялый двор, в котором разместились английский джентльмен и его слуга, являлся единственным строением, хоть как-то отвечавшим подобной цели. Мистер Грегори был немедленно препровожден возницей в дом, в дверях которого его уже поджидал Браун. Да, это был тот самый Браун, который, проживая в их беркширском поместье, наверняка являл собою и своими бесстрастными бакенбардами образец доверенного камердинера, но в данный момент никоим образом не напоминал столь внушительную фигуру. Одет он был в легкий твидовый костюм, а на гостя смотрел встревоженно, даже чуть раздраженно, и потому при виде его едва ли могло сложиться впечатление о том, что он полностью владеет ситуацией.

Трудно было переоценить его восторг при виде «лица добропорядочного англичанина», однако у него явно не нашлось слов, чтобы выразить эти чувства, а потому он лишь промолвил:

— Ну… я очень рад, сэр, я очень рад видеть вас здесь. И очень надеюсь на то, сэр, что хозяин также обрадуется, увидев вас.

— Кстати, Браун, как ваш хозяин? — поспешно спросил Грегори.

— Спасибо, сэр, думаю, ему уже лучше, кажется, уже лучше. Но если бы вы знали, какое ужасное время мы пережили. Надеюсь, сейчас он наконец уснул, хотя…

— А что, в сущности, случилось? Из вашего письма я так и не понял… Это что, какой-то несчастный случай?

— Видите ли, сэр, я даже не знаю, следует ли мне рассказывать вам об этом. Дело в том, что хозяин, как я понял, хотел бы лично сообщить вам о случившемся. Скажу лишь, что кости его целы — в этом я абсолютно уверен и благодарю за это Господа.

— А что говорит доктор?

Они уже подошли к дверям спальни Сомертона и разговаривали на полутонах. Грегори, который первым приблизился к двери, принялся было нащупывать ручку, собираясь войти в комнату. Браун не успел ответить на его вопрос, поскольку в этот самый момент из-за двери послышался ужасный крик.

— Ради всего святого, кто это?! — были первые услышанные ими слова. — Браун, это вы?

— Да, это я, сэр. И еще мистер Грегори, — поспешно ответил камердинер, в ответ на что послышался явно облегченный стон.

Они вошли в комнату, окна которой загораживали тяжелые шторы, не позволявшие ярким лучам послеполуденного солнца проникать внутрь. Грегори был потрясен видом ввалившихся щек на всегда спокойном лице его друга, который в настоящий момент сидел в постели и протягивал ему для приветствия свою дрожащую руку.

— Как я рад видеть вас, мой дорогой Грегори, — было первым, что произнес Сомертон при виде пастора, причем было заметно, что он говорит сущую правду.

Через пять минут после начала их разговора Сомертон немного пришел в себя. Как впоследствии сказал Браун, за все эти дни ему ни разу не доводилось видеть хозяина в столь добром здравии. За обедом он даже немного поковырял вилкой в тарелке и доверительно намекнул гостю, что надеется за двадцать четыре часа окончательно прийти в форму, чтобы составить ему компанию в их путешествии в Коблинц.

— Но есть одно обстоятельство, — добавил Сомертон, и Грегори заметил, что к нему вновь вернулась прежняя лихорадочная возбужденность, на которое я хотел бы, мой друг, обратить ваше особое внимание. — Пожалуйста, не спрашивайте меня, — сказал он и опустил руку на плечо Грегори, словно предвосхищая его возможные возражения, — не спрашивайте меня, что это такое и почему я хочу, чтобы вы для меня это сделали. Я пока не готов к подобным объяснениям. Это снова вернуло бы меня назад и ввергло бы в то плачевное состояние, из которого я только что начал выбираться благодаря вашему визиту. Скажу лишь одно: вы ничем не рискуете, соглашаясь на мою просьбу, а Браун способен и действительно покажет вам завтра, о чем идет речь. Просто я не хочу возвращаться… снова чувствовать… то же самое… нет, я пока не готов к разговорам на эту тему. Будьте любезны, позовите Брауна.