«Должна научиться ходить». Как высокопарно звучит-то. Вряд ли я буду ходить так же, как раньше.

Держась за стенку, поднимаюсь и иду. Ну как иду. Это больше похоже на ковыляние.

Мирон кладет ладонь мне на спину, пытаясь подстраховать, но я просовываю за спину руку и отшвыриваю ее. Сама — значит, сама. Кажется, я слышу, как позади меня скрипят зубы моего бывшего мужа. Он не видит моей улыбки. Хотя это и улыбкой не назовешь, так, мимолетное движение уголков рта.

Мне нравится выводить его из себя. Я все жду, когда же настанет момент, в который он вышвырнет меня из своего дома. Терпеливость никогда не была качеством, характеризующим Мирона.

Он какой угодно — несдержанный, импульсивный, эмоциональный. Но никак не терпеливый, это точно не про него.

— Остановись. Передохни, — шипит он за моей спиной.

Но я упорно, назло ему или черт пойми кому, превозмогая слабость и до боли закусив губу, иду к машине. Сажусь на заднее сиденье, проигнорировав открытую переднюю дверь, тут же отворачиваюсь к окну и тихо глотаю слезы.

Мы выезжаем в сторону дома, а они все текут и текут, и я никак не могу остановить это. Вытираю их кулаками, размазываю по лицу. Хорошо, что на мне нет косметики и я могу вдоволь насладиться своими рыданиями.

Когда мы заезжаем на территорию коттеджа, Мирон смотрит в зеркало заднего вида и произносит спокойно:

— Сообщи, когда тебе надоест себя жалеть.

Говорит и уходит. Даже не открыв мне дверь. Даже выбраться не помог. Ну и пошел ты.

Толкаю дверь его дорогущей тачки, вкладывая в это действие всю свою злость. Вываливаюсь — иначе это и не назвать, на улицу. Опираясь на машину, плетусь в сторону дома, но зависаю на крыльце.

Не в силах сделать ни шага, сажусь на самую нижнюю ступеньку и подпираю кулаком подбородок.

Накануне город замело снегом. Всю территорию запорошило толстым слоем снега, расчищены только подъездная дорожка и дорожка к дому.

Только сейчас до меня доходит: я живут здесь больше недели, но ни разу не осматривала территорию. Ни разу не вышла на улицу. Что там, за домом? А вот то строение, за небольшой елью — это что?

Мне никто не запрещал передвигаться по территории, само собой. Но раньше мне было неинтересно, что меня окружает. Сейчас тоже не особо сильно волнует, но все же… что там?

Я подумывала пройти за дом, но «пройти» — это слишком громко сказано, да и сил в моих ногах не осталось вовсе. Как же быстро приходит в негодность наше тело, стоит только не пользоваться им пару недель.

Мысль, похожая на маленькую ядовитую гадюку, пронзает болью.

Смогут ли я когда-то иметь детей? Врачи говорят, что сделали все возможное, но в будущем проблемы могут быть. Нужно обследование.

Снова обследование. Анализы, тесты, УЗИ. К черту все. Не от кого мне иметь детей, да и мысль эта вызывает лишь холод, сковывающий душу. Не думать, не мечтать, не пытаться. Просто жить.

По-моему, отличный план, разве нет?

А дети? А что дети? В мире тысячи бездетных пар, которые прекрасно себя чувствуют. Ни тебе обременений, ни тревог.

Чувствую накрывающую волну рыданий и поднимаю лицо к небу. Подставляю раздраженную, сухую кожу порывам ветра и закрываю глаза.

Со стороны кажется, что я молюсь, прошу о чем-то. Например, о своих тайных мечтах и желаниях. На самом деле я не вымаливаю ничего. И больше никогда не буду этого делать.

Я зла на мир, на вселенную, на Бога, на мужа, на друзей, на саму себя. Раньше я часто молилась, ходила в церковь, просила о ребенке. Лучше бы его не было, чем вот так.

Снова начинается снегопад. Тихие снежинки падают на дорожки, ложатся еще одним слоем на высокие сугробы. Падают на мою куртку, шапку. Вместе с землей я медленно покрываюсь снегом.

Раньше мы с Мироном обожали зимы. Уезжали в горы, снимали там коттедж и наслаждались друг другом. Целовались до одури, до зудящих губ, а потом занимались любовью на всех плоских и не очень поверхностях.

Мы были открыты друг перед другом — без стеснения, без фальши, без игр. Настоящее единение не только тел, но и душ. Он всегда чувствовал меня на каком-то ментальном уровне, считывал все мои мысли и желания.

Как же здорово было в нашем общем прошлом.

Сижу на ступеньках долго. Тело немеет, рук и ног не чувствую уже давно, кожа на лице стянута болезненной маской, губы потрескались.

Я совершенно забила на себя как на женщину. Умываюсь мылом, им же тру тело и мою волосы. Зубы чищу через день. Что такое маникюр и педикюр, я позабыла.

Мне плевать на внешний вид, не на конкурс красоты приехала. И вообще, дайте мне упиться своим горем, в конце концов, я имею на это право.

— Ну невозможно на это смотреть, — ревет голос рядом со мной, и я испуганно дергаюсь.