Развод. Тот, кто меня предал

Аннотация

— Мы больше не муж и жена! Оставь меня.

— Не могу, — бывший муж упорно стоит на своем.

Я потеряла нашего ребенка, но это только моя утрата. Моя жизнь, моя боль.

И я справлюсь с ней сама.

— Ты меня предал, - выплевываю ему в лицо с ненавистью.

Мирон приближается, нависает надо мной:

— Значит, я стану тем, кто тебя спасет.

однотомник, хэ

История Алены и Стаса: Измена. Наследник мэра

История Марата: Тот, кто меня защитит

 

Глава 1. Чем заканчивается история Золушки и мажора? Не верьте женщинам, которые говорят, что не знали об изменах мужа. Это необъяснимо, но такие вещи любая из нас чувствует интуитивно, ощущает под кожей непрекращающимся зудом. Даже когда ложится спать, чистит зубы или режет капусту для борща. Я не должна была уйти с работы так рано. Подъехав к дому, увидела Мирона, выходящего из подъезда. Это странно, ведь еще утром он сказал мне, что уезжает в командировку. Прямо сейчас он должен быть в другом городе. Вариантов дальнейшего развития событий много, но я выбираю самый болезненный. Решаю убедиться в своих догадках, увидеть все собственными глазами. Я, как заправский шпион, еду за машиной своего мужа, держусь чуть позади. Его авто останавливается у знакомого мне дома. Здесь живут наши друзья. В какой-то момент я выдыхаю. Ведь есть вероятность того, что он приехал к другу? Или нет? Выждав полчаса, я поднимаюсь на нужный этаж и опускаю ручку двери, которая тут же поддается. Уже с порога слышны стоны. Не разуваясь, захожу в спальню и вижу все своими глазами. Ну же, Рита, это то, чего ты хотела? Мой муж остервенело сношает жену своего лучшего друга. Со мной он был нежным, ласковым. Всегда. Даже когда у нас перестало ладиться, он все равно занимался со мной не сексом, а чувственной любовью. Видимо, проблема именно в нем — не сдалась ему эта самая любовь. Епифанову подавай пожестче, на грани. Прислонившись к дверному косяку, я замираю, ожидая, когда меня заметят, но любовники настолько самозабвенно отдаются друг другу, что не сразу обращают внимание на неожиданного зрителя. Марина ойкает и начинает вылезать из-под мощного тела моего мужа, а Мирон, схватив с дивана плед, спешит прикрыться. — Давай без истерик, Рит? — произносит он так спокойно, будто разбил мою любимую вазу, а не трахал секунду назад свою любовницу. У меня нет вопросов, нет желания впадать в истерику. В один миг на меня наваливается вселенская усталость. Я становлюсь пустым сосудом. Вот и все. Развернувшись, я выхожу из квартиры и пешком отправляюсь домой, оставляя авто где-то там, позади. Иду долго, потому что постоянно сбиваюсь с пути, теряясь в пространстве. Не чувствую боли, не осталось сожаления, ничего нет внутри меня. Абсолютный вакуум, пустая коробка, в которую мне, в мои двадцать восемь лет, оказывается нечего положить. Домой я возвращаюсь ближе к девяти вечера. Продрогшая, с ледяными ногами и негнущимися пальцами рук. Осень в этом году оказалась суровая, а я не успела купить теплое пальто, поэтому трясусь в модном коричневом тренче, который ни черта не греет. Открыв дверь своим ключом, захожу в коридор и устало присаживаюсь на пуф, стягивая с задеревеневших ног лоферы. — Где тебя носило?! — гремит рядом голос, и я вздрагиваю. Я не спешу отвечать. Ставлю сумку на полочку, раздеваюсь, выпрямляюсь и смотрю в глаза Мирону: — Гуляла. — Почему телефон отключила? Что за детский сад? — муж одет в домашние штаны и футболку, обтягивающую тело. Красивый он у меня. Красивый, богатый, харизматичный. Что он нашел во мне тогда, девять лет назад? Золушка и мажор. Я была обычной студенткой, понаехавшей из деревни в большой город, а он сыном крупного бизнесмена. Я одевалась на рынках, он в элитных бутиках. Я проводила каникулы на картошке у родителей, он загорал на Сейшелах. Я покупала сладкий капучино, он Мерседес. Я влюбилась в него как овечка, а он… любил ли он меня вообще? Нашей паре пророчили скорый распад, ведь мы были совершенно разными. Оказались правы. Я неимоверно устала и замерзла. Единственное мое желание — лечь под теплое одеяло и укрыться с головой, как в детстве, спрятаться от всего мира. Чтобы не видеть, не слышать, не знать. — Батарейка села, — вру я. Прохожу в нашу спальню, открываю чемодан и начинаю складывать вещи. Руки не слушаются, вещи ложатся криво. Мне бы выпить горячего чая, чтобы согреться, но это больше не мой дом, и хозяйничать тут я не стану. Да и не был он никогда моим. Как и муж. — Что ты делаешь? — Мирон выхватывает одежду у меня из рук и отшвыривает ее в сторону. — Собираю вещи, — пожимаю плечами и тянусь за тряпкой, которую отбросил муж. — Ты что же, хочешь сказать, что уходишь от меня? — Мирон вскидывает бровь и ухмыляется. Мне не хочется говорить с ним, не хочется его видеть, не хочется ничего. — А что, по-твоему, я должна делать? — спрашиваю его, хотя по лицу понимаю, что он ответит. — Ничего критичного не произошло, — говорит как нечто само собой разумеющееся, — мужик по природе своей полигамен, подумаешь, разок отвлекся на стороне. Ты моя жена, мы планировали ребенка, забыла? Так просто я тебя не отпущу. Мирон говорит это совершенно спокойно, а у меня кровь отливает от лица. — Ты реально думаешь, что я останусь с тобой после всего, что было? — А что было-то, Ритусь?! А? — начинает злиться. — И куда ты пойдешь? У тебя ж нет ничего и никого. Если бы не я, так бы и одевалась на толкучке и жрала бутерброды с дешевой колбасой. Молча обхожу его, направляюсь в ванную, сгребаю все оттуда и кидаю в чемодан. Что на это ответить? Как не ударить в грязь лицом и выйти с гордо поднятой головой, если я такая и есть — обычная пыль под его ногами, и за восемь лет брака не изменилось ровным счетом ничего. Я не стала своей. Ни для его семьи, ни для его общества. И, по всей видимости, для него самого. Заполняю чемодан и молчу. От Мирона разве что дым не идет, кажется, вот-вот пылать от злости начнет. Когда все вещи собраны, я собираюсь уйти, но муж хватает меня сильными руками и валит на кровать. Целует, водит мягкими губами по щекам. Мыслями я где-то далеко, безэмоционально смотрю в потолок. Меня здесь больше нет. Выхожу на новую орбиту своего сознания и смотрю на все это со стороны, без чувств, без эмоций. Слышу, как мой муж шепчет: — Не пущу…никогда… Он размазывает меня своими поцелуями, а я даже не сопротивляюсь, только упираю свои ладони ему в грудь, создавая мнимую преграду между нами. После поцелуев он переворачивает меня на бок, сжимает в болезненные тиски объятий, и шепчет как безумный: — Ты — моя. И это не изменится. Я не дам тебе развод. Засыпает, опаляя горячим дыханием мою шею. А я, собираю себя по кускам, одеваюсь, беру чемодан, документы и ухожу из квартиры, в которую я больше не вернусь. Никогда. Глава 2. Прострация Все, что я делаю, — это двигаюсь на инстинктах. На инстинктах вызываю такси. На инстинктах снимаю номер в одной из самых дешевых гостиниц. На инстинктах заношу номер Мирона в черный список. Это глупо, знаю. Не раздеваясь, обессиленно падаю на продавленный матрас, заворачиваюсь в покрывало и проваливаюсь в черноту. Непонятно — засыпаю или теряю сознание… Утром просыпаюсь от звонка будильника. Выключаю его и набираю своего директора: — Елена Владимировна, мне нужно взять неделю отпуска. Срочно, — мой голос хрипит, горло сковало проволокой. — Случилось что, Ритусь? — озадаченно спрашивает начальница. — Да, Лена Владимировна, случилось, — мой голос звучит отстраненно, потерянно. — Давай, иди отдыхай. Если надо — бери две недели, у тебя там накопилось прилично дней. — Спасибо, — кладу трубку и выключаю телефон. Постоянно хочется спать, сил нет даже на то, чтобы поднять себя с кровати и переодеться. Снова проваливаюсь в темноту. К вечеру я более-менее прихожу с себя, снимаю одежду, принимаю душ, долго чищу зубы. Тру ледяные ступни. У меня всегда мерзнут ноги, с этим бесполезно бороться, я уже привыкла. Мирон постоянно ругал меня, заставлял надевать носки, чтобы ноги были в тепле. Гоню прочь мысли о муже. В зеркало смотреть не могу, не могу видеть свое отражение, боюсь, что расплачусь от жалости к себе. Возвращаюсь в комнату, залпом выпиваю из мини-бара бутылку воды, присасываюсь ко второй бутылке и сажусь на развороченную кровать. Веду щеткой по волосам, расчесывая мокрые пряди, и смотрю в одну точку прямо перед собой. Надо подать заявление в ЗАГС на расторжение брака. Интересно, что для этого нужно? Со мной только мои документы, свидетельство о браке осталось в квартире Мирона. Что там дальше? Детей у нас нет. Примирение невозможно. Интересно, смогут нас развести одним днем? Имущество. Мне ничего не нужно от него. Никогда не были нужны его деньги или статус, только он сам. Глупая, наивная. Я всегда любила его. Он стал моим первым мужчиной, и я думала, что будет последним. Я влюбилась в него с первого взгляда. Еще бы. Он классический мажор. Высокий, темноволосый, с шикарной фигурой, соблазнительной улыбкой и ямочками на щеках. Смотрела на него снизу вверх и переживала о том, что я невидимка для него. Всегда невзрачная, серая, тихая. А он заметил. Заметил и сразу же забрал меня себе. Сначала я думала, это или спор, или игра, или черт знает что. Но он доказывал мне свои чувства, окутал заботой, лаской. Потом скромная свадьба и счастливая (как я тогда думала) жизнь. Не все сказки заканчиваются хеппи-эндом. Так бывает. Надо просто это принять. Принять то, что теперь моя жизнь изменится на сто восемьдесят градусов. И я это принимаю. Не знаю, что произошло со мной, но я не чувствую ничего. Слезы, истерика? Даже напиться не хочется. Ничего не хочется. Снова проваливаюсь в сон, а наутро собираю вещи, сдаю номер и еду на вокзал. Покупаю билет и сажусь в автобус. Вообще у меня есть автомобиль. Маленькая уютная «Ауди». Ее купил Мирон — подарок на мой прошлый день рождения. Мне ничего не нужно от него, и этот автомобиль тоже не нужен. Ничто не должно напоминать мне о муже. Бывшем муже. Несколько часов — и знакомый, родной городок. Такси до родительского дома, и вот я тут. У калитки меня встречают мать с отцом. По их озадаченным и встревоженным лицам я вижу, что они знают. — Господи, дочка, — мама подбегает и обнимает меня, крепко сжимая в объятиях, — прозрачная совсем! Одни глазюки остались. Отец хмурится, смотрит недовольно на меня. — Приезжал муж твой, — басит он и почесывает бороду. Я замираю в маминых объятиях. Нет, я не готова видеться с Мироном. Не сейчас. — Успокойся, — отец говорит чуть мягче, — разминулись вы с ним. Уехал с час назад. — Он ничего толком не объяснил, попросил позвонить, если ты появишься. Ритуль, что у вас случилось? — голос у мамы дрожит, глаза на мокром месте. — Так, дамы, — перебивает отец, — а ну-ка быстро в дом. Нечего соседям на радость представление устраивать. В доме мама проводит меня на кухню, усаживает за стол, а сама начинает выставлять еду. Папа достает домашний коньяк и наливает себе рюмку. — Тебе налить? — спрашивает он. Я не помню, когда ела последний раз. Кажется, больше суток назад. Если сейчас выпью алкоголь, меня просто развезет на родительской кухне, поэтому я отрицательно качаю головой. — Начинай рассказывать, — бросает папа. Садится напротив, махнув рукой, выпивает рюмку не закусывая. — У Мирона другая женщина, и я от него ушла. — Так и знал. Предупреждал я тебя, Люд, что ничем хорошим этот брак не закончится, — говорит матери и устало вздыхает, и глядит на меня с жалостью. О нет, только не это… Опускаю голову и смотрю в тарелку с едой. Аппетита нет совершенно, но я через силу беру вилку и накалываю на нее кусочек мяса. — Приехал к нам, дерганый какой-то. В дом залетел, по комнатам побежал. Я сразу понял, что херня у вас какая-то творится, дочь, — папа недовольно качает головой. — Еле отправил его отсюда. Вот никогда мне не нравился твой Епифанов. Отец наливает рюмку и одним махом опрокидывает ее в себя. — Пап, пожалуйста, папочка, остановись. Мама, чувствуя мои переживания, кладет руку на локоть мужа, и тот сразу смягчается: — Что делать-то будешь, Ритуль? — Жить, — пожимаю плечами и через силу проталкиваю в горло кусок мяса. А что еще мне остается. Вечер наступает как-то слишком быстро, а на меня снова накатывают дичайшая усталость и апатия, поэтому я иду спать. Но, едва я укладываюсь в кровать, приходит бессонница, и я переворачиваюсь на спину, начинаю наблюдать за тенями на потолке. Я не понимаю, что со мной. Организм сам себя защищает от потрясения, поэтому ввел меня в состояние анабиоза? Я не хочу есть, я не хочу говорить, я не хочу плакать. Где мои слезы? Почему так? Возможно, если я выплачу все, то смогу поскорее избавиться от боли? Напрягаю глаза, пытаюсь выдавить слезинку, но все тщетно. Встаю и на цыпочках, чтобы не разбудить родителей, крадусь в ванную. Смотрю на свое отражение. Мамочка моя. Кто это? Черные мешки под глазами, щеки впали, губы сухие, обветренные. Волосы — не волосы, а круглая пушистая шапка. Я оставила в квартире Мирона все свои дорогущие средства для укладки пушистых волос. Стоило только вымыть голову пару раз дешевым гостиничным шампунем — и вуаля, я вернулась на несколько лет назад, во времена, когда ухаживать за своей шевелюрой мне было не по карману. Стараюсь не думать о том, как и на что буду жить дальше. Зарплата детского психолога небольшая, но, если экономить, должно хватить на съем скромного жилья и продукты. Пальто. Точно. Нужно купить теплое пальто, иначе я окоченею в октябре в тонком плаще. А еще теплые вещи. Все мои теплые вещи остались в квартире Мирона. Бог с ними, наскребу денег, куплю новые. Мне не впервой одеваться на рынке, разберусь. Возвращаюсь в спальню и кое-как засыпаю, но посреди ночи просыпаюсь от криков: — Рита! Я знаю, ты слышишь меня! Нам надо поговорить! Мой муж. Как только я узнаю его голос, внутри больно рвется струна. — Мирон, я сказал тебе — иди откуда пришел по добру по здорову, — гудит бас отца, — Рита поговорит с тобой, когда посчитает нужным. Поверх теплой пижамы накидываю старый халат, который носила еще когда училась в университете, и выхожу в коридор. Жмурюсь от яркого света. В дверях дома стоит Мирон. Непривычно видеть его таким — в спортивных штанах, с отросшей щетиной. Он, увидев меня, замирает и сканирует взглядом мою фигуру. Вижу, как он сцепляет сильнее зубы, желваки начинают ходить. — Рит! — рвется ко мне, но мимо отца не так просто пройти. Он у нас двухметровый бородатый медведь — хватает Мирона за плечи и не пускает в дом. Муж тоже немаленький, пытается вырваться, завязывается перепалка. Рядом суетится мама, причитает, заламывает руки. — Пап, успокойся, прошу, — подхожу ближе. Стараюсь вести себя сдержанно, но внутри все начинает дрожать: — Я поговорю с ним. В конце концов, это придется сделать рано или поздно. — Уверена? — отец хмурится. Нет, я не уверена. Но знаю точно, что разговор неизбежен. — Да. Мы поговорим на улице. Отец выпускает Мирона, а тот в свою очередь недовольно проходится по мне взглядом, задерживаясь на босых ступнях. Я же надеваю кроссовки, в которых приехала, и мельком смотрю на себя в зеркало. На голове одуван, на плечах застиранный розовый халат в цветочек, из-под него торчат фланелевые пижамные штаны, на босых ногах кроссовки. Ну и жуть. Прохожу мимо замершего на пороге Мирона и выхожу на улицу, вдыхаю полную грудь кислорода. — Идем в машину, на улице холодно, — слышу позади себя нервное. Не оборачиваясь, выхожу через калитку и сажусь в машину мужа. Рядом на водительское кресло опускается Мирон, заводит автомобиль и трогается. Глава 3. Принятие Просыпаюсь на заре. Даже не открывая глаз, знаю, что ее нет рядом. Сажусь на кровати и тру глаза, озираясь по сторонам. Чемодана Риты нет. Выхожу в гостиную, следом на кухню. Никого. Ушла. Блять. Рвусь к своему телефону и смотрю на череду пропущенных звонков от Маринки. Какого хуя я связался с ней? Горячая она шлюшка, да-а. Еще в универе зажигали с ней не по-детски. Потом остепенились, она вышла замуж за Толяна — нашего общего друга, а я нашел себе Риту. Сейчас же черт попутал, как с цепи сорвался. Уже не первый месяц трахаемся с ней за спинами наших супругов. Ебемся, как очумелые кролики, по всем углам. Как в старые добрые времена вспоминаем прошлое. Надо найти Риту, поговорить. Я давно хочу прекратить эту связь, потому что мне нужна жена. Нужна моя Рита. Я не отпущу ее никуда. Уйти захотела, взбрыкнула. Ну хорошо, перебесится малышка. И вернется. Телефон в руках снова начинает звонить. Марина. Скидываю звонок и начинаю набирать Риту. Как и следовало ожидать, ее телефон выключен. Где она может быть? Внутри все трясется, рассыпается на части. Куда она могла деться? Башка квадратная, болит пиздец как. Иду в душ, врубаю ледяную воду и стою под ней. Тело немеет, от холода руку сводит судорогой. Сука. Выхожу из душевой кабины и тянусь к своему полотенцу, но, передумав, беру полотенце Риты и вытираюсь им, в то же время вдыхаю ее запах. Попутно замечаю батарею баночек со средствами для волос. У Ритки пушистая шевелюра, смешная, именно на нее я и повелся в свое время. Она так выделялась среди всего лоска, которым я был окружен, что потерял голову. А потом и от самой Ритки сошел с ума. Какого же черта с нами произошло??? Беру ее шампунь в руки и нюхаю флакон, вдыхая родной запах. В отличие от меня, Рита всегда не любила свои кудряшки и, сколько помню, пыталась от них избавиться. Я и забыл, как она выглядит с ними. Она вернется. Точно вернется, она не может без этих баночек, берет с собой целый арсенал в любой отпуск. Побесится, отдохнет денек от меня, одумается и вернется. Придурок. Отшвыриваю банку на полку, та падает, роняя весь ряд банок. Совсем чокнулся? Думаешь, вот прямо из-за баночек вернется? Не простит она. Гордая. Всегда такой была. Сама из дыры, название которой хер выговоришь, а гонора — как в царской семье. За это тоже полюбил ее. За неприступность. За искренность, за глаза голубые, как небо чистое. За чистоту тоже полюбил. Я, пережравший этого дерьма столько, что на сотню порнофильмов наберется, и она. Невинная, нетронутая. И такая моя. За бескорыстность тоже полюбил. Когда от меня семья отвернулась, она лишь смущенно улыбнулась, прижалась так крепко, что горы ради нее свернуть захотелось, и сказала: «Мне нужен только ты, а не то, что у тебя в кошельке. Прорвемся». И я знал тогда — прорвусь. Костьми лягу ради нее, но прорвусь. Так и вышло. Потом отец одумался и принял наш союз, поддержал мой бизнес. Захожу на кухню, варю себе кофе и наливаю целенаправленно в ее чашку с веточкой лаванды. Цежу медленно, параллельно пытаясь дозвониться Ритке, но все безрезультатно. Снова входящий от Марины. Заебала. — Чего тебе? — говорю грубо. Договорились же не звонить друг другу, какого хера? — Она ушла, да? — Марина нервничает, будто это не от меня жена ушла, а от нее. — Тебе какое дело? — спрашиваю зло. Слышу, как голос дрожит, как она истерично всхлипывает и орет в трубку: — Если она скажет Толику о нас — я убью ее! — Заткнись! — моментально перехожу на крик, когда слышу угрозу в адрес своей жены. — Попробуй только пальцем тронуть ее, тебе конец. — Мир! — визжит девка. — Сделай что-нибудь! Толик не должен знать о нас! Он разведется со мной. Прикуриваю сигарету и вдыхаю полной грудью. Рита никогда не разрешала мне курить в квартире, но сейчас смысла прятаться от нее нет. — Я не понял, Марин. Это мои проблемы, что ли? — А чьи?! — Марина истерит. Все, полная потеря связи с реальностью. — Слушай, Астафьева, муж чей? Твой! Вот и решай свои проблемы с мужем сама, — затягиваюсь на полсигареты и выдыхаю туман горечи. — Но он же твой друг! Слышу, как у нее что-то падает и разбивается. — Был бы другом, я бы не ебал его жену. Все, Марина, давай. Мне и без тебя дерьма вагон разобрать надо. — Ну и уебок же ты! — Можно подумать, это новость для тебя. Кладу трубку. Смысла разговаривать больше нет, дальнейший расклад ясен. Как упоротый, хожу из угла в угол. Работу проебываю, даю отмашку секретарю, чтобы все переводила на моего зама — Германа. Не до этого мне сейчас. На улице быстро темнеет, начинает идти дождь. Блядь, где она? Звоню ее подругам — там глухо. Последний шанс — родители. Набираю отца, но тот в недоумении. Вроде не врет. За полночь меня вырубает прямо на диване в гостинной. Утром, едва только начинает светать, одеваюсь и еду к родителям Риты. Куда еще она могла пойти? Только туда, к ним. На заправке закидываюсь каким-то дерьмом, отдаленно напоминающим еду, утапливаю газ в пол и несусь как ненормальный. Предки Риты в шоке от меня и из-за того, что дочь больше суток найти не могут. Отец настойчиво выпроваживает меня из дома. Он никогда не жаловал меня и выбора дочери не одобрял. Всегда косо смотрел, разговаривал сквозь зубы. Чувствовал, что обижу. Так и вышло. – Сука-а, — ебашу со всей дури по рулю. — Ну какого хера она пришла?! Придурок, знаю, что виню ее незаслуженно. Я же только хотел прекратить. Нахавался этой ебли грязной, пресытился. Не успел. Приезжаю на вокзал и сканирую взглядом перрон. Тут вообще три калеки ходит, пропустить ее невозможно. Сижу час, два. Вижу поодаль автобусную станцию. Черт дергает идти туда. В расписании указано, что автобус из нашего города приехал несколько часов назад. Знаю — поздно уже, ночь на дворе. Но так похрен на это, честно. Мне бы найти Риту. На автопилоте снова еду домой к ее родителям. Дверь открывает батя, и я вижу по его глазам — тут она. Тут. — Рита! Я знаю, ты слышишь меня! Нам надо поговорить! — ору так громко, как только могу. — Мирон, я сказал тебе — иди откуда пришел по добру по здорову. Рита поговорит с тобой, когда посчитает нужным. Егорыч не пускает меня. Крепко держит, не обойти. Вижу медленное движение. Рита, как тень, выходит из собственной тени. Девочка моя маленькая. Девчонка еще совсем. Вижу кудряхи ее, родные такие, смешные. Мягкие пружинки, торчащие во все стороны. Зря она дерьмом всем этим мажет их, я так скучаю. Не ним — по ней. Именно такой. На ней халат старючий, помню, как бухой лез к ней на пятый этаж общаги в любви признаваться, а она в нем. Заспанная кроха, одуванчик в ромашках. Босая. Дурочка, заболеет ведь. С ее вечно холодными ступнями нельзя ей босой, никак нельзя. — Рит! — рвусь к ней, но батя бдит. Маманя тоже тут, руку к сердцу приложила. Семейная драма, блядь. — Пап, успокойся, прошу, — Рита подходит ближе. С виду спокойная, но отмечаю, как нервничает, как бегают ее глаза. — Я поговорю с ним. В конце концов, это придется сделать рано или поздно. Мы поговорим на улице. Егорыч отпускает меня, а я, словно помешанный, слежу за ней. Как наклоняется, берет кроссовки, смотрит на свое отражение. Я тоже сканирую ее, все замечаю: и мешки под глазами, и пустоту во взгляде, и губы белые, бескровные; что похудела сильно за эти два дня и то, как обнимает себя. Но все же, гордо подняв голову, выходит на улицу, даже не взглянув на меня. — Идем в машину, на улице холодно, — говорю ей в спину, вдыхая аромат ее тела. Родного, желанного… Какого хера, неужели я проебал все? Рита садится на пассажирское, а я падаю рядом и завожу тачку. Разговаривать на глазах у всех соседей не буду, нахер надо. Еду по ночной дороге и сворачиваю в прошлую жизнь. Туда, где мы когда-то были так счастливы. Глава 4. Кудряшка Мирон привозит нас на речку. Когда-то давно, в прошлой жизни, мы проводили тут чуть ли не каждый день. Плавали, загорали, занимались сексом. То было прекрасное время. Только мы двое, без гнета его семьи и друзей. Погружались друг в друга, наслаждались моментом. Мир не мог оторваться от меня, а я не могла поверить в то, что все происходящее с нами, реально. Именно здесь я окончательно осознала, что Мир стал моим миром. Мои родители, впрочем, как и его, не были рады этому выбору, но особо не препятствовали. В отличие от сноба — отца Мирона и еще более холодной и безэмоциональной матери. Мы прожили у моих родителей пару недель и каждый день наведывались сюда. Это очень значимое для нас место. Идеальное, чтобы начать здесь нашу историю. И здесь же ее закончить. — У тебя снова кудряшки, — я так задумалась, что пропускаю момент, когда мы останавливаемся и Мирон оборачивается ко мне. — Я забыла у тебя свои шампуни. Глупый разговор. Совершенно бесполезный. Но мы оба не можем подступиться к самому важному. — Это и твой дом, — Мирон поправляет меня. — Этот дом никогда не был моим, Мирон. Квартиру тебе купили родители еще до нашего брака. Я никогда не чувствовала себя там полноправной хозяйкой. Хорошо, что тут темно, — при свете дня я бы не отважилась повернуть голову и посмотреть Мирону в лицо. Вроде не изменилось ничего: тот же нос, рот. Щетина немного отросла. Но теперь все иначе. Смотрю на него как на незнакомца, будто вижу впервые. Кто ты и что сделал с моим мужем? Задаю вопрос в пустоту. Ответа не жду, знаю — бесполезно. — Почему ты никогда не говорила мне об этом? — вижу, как хмурится, не понимает ничего. — Какая уж теперь разница? — бесстрастно отвечаю вопросом на вопрос. И все, снова замолкаем. Будто нам нечего сказать друг другу, хотя на самом деле мыслей очень много. Мыслей много, а вот слова закончились. Сидим с ним вдвоем, гипнотизируем речку, в которой отражается круглый диск луны и свет фар автомобиля. Однажды мы сбежали ночью из родительского дома и прибежали сюда. Купались нагие, занимались любовью на пледе вон под той ивой. Тут же он клялся мне в любви. — Кудряшечка, моя… — мягкие, нежные губы ползут по шее, разгоняя табуны мурашек, — какая же ты… сладкая. — Это речная вода, — хихикаю и прикрываю рот ладошкой. — Нет, это ты, — Мир бормочет мне в ухо и легонько прикусывает мочку уха. — Боже… ты сводишь меня с ума. Рита… Ритка… моя Кудряшечка… Нежно кладет меня на плед, уверенно ласкает грудь, просовывает руку меж наших тел, заставляя сердце бешено колотиться в груди, а меня шумно дышать. — Никогда не смогу насытиться тобой… Никогда не говори никогда, Мирон. Набираю в легкие воздуха: — На следующей неделе я вернусь в город и подам на развод, — смотрю прямо перед собой, не в силах повернуться. — Не делай этого, — просит он хрипло, тянет ко мне руки, хочет, чтобы я повернулась и посмотрела ему в лицо. Именно это я и делаю — переборов себя, оборачиваюсь и повторяю как можно увереннее, хотя внутри дрожу, как осиновый лист: — Я думаю, нас быстро разведут. Делить нам нечего. — Не хочу развода. Я ничего не чувствую к ней, слышишь? Она для меня ничто, — молит меня. Цепкая хватка горячих рук обжигает предплечья. — Это совершенно не важно, Мирон. То, что ты сделал… то, что вы сделали, называется предательством. — Не подавай на развод, Кудряшка, — как будто специально произносит прозвище из счастливого прошлого. — Я уже далеко не та Кудряшка, — говорю сдавленно и едва слышно, — да и ты не тот, кого я полюбила. — Только не говори, что разлюбила меня за один час. Собираю всю волю и с силой выталкиваю слова из глотки: — Нет, Мирон. Любовь не прошла, — смотрю на него тяжелым взглядом и сгребаю осколки себя, — но, поверь, я сделаю все, чтобы выжечь из себя эту любовь. Епифанов резко придвигается ко мне и пытается схватить в объятия, но я отбиваюсь и отталкиваю его: — Хватит! Довольно того, что ты целовал меня без моего согласия, — на самом деле я смутно помню то, что тогда происходило, все будто за красной пеленой, размыто. Боли до сих пор нет, но я знаю, что придет момент — и эта волна накроет меня, уничтожит. Пока же мое сознание спасает меня, накидывая броню одну за одной. Мирон оставляет попытки сблизиться со мной, роняет руки на колени и откидывает голову назад, упираясь в подголовник. — Я был не в себе, Кудряшка. С катушек слетел, когда понял, что ты собираешься уйти. — Хватит называть меня так, Мирон. Кудряшки больше нет, — рублю жестко. — Ошибаешься, — устало оборачивается ко мне, трет отросшую щетину. — Ты задвинула ее куда-то далеко, вытравила из себя. Изменила внешность, поведение. Ты была смешливой девчонкой, готовой идти со мной, куда бы я ни позвал. А превратилась в чопорную диву, отстраненную ледяную королеву. Я ахаю, опешив от его претензий: — Ты забыл, кто ты? Генеральный директор строительной фирмы. Бесконечные приемы, подписание договоров, новые партнеры, смотрины. Я пыталась соответствовать тебе и твоей семье. Стать для тебя идеальной, все, как хотела твоя мать… — А чего хотел я, Рит?! — Мирон переходит на крик. — Ты не задумывалась об этом? Мне нужна была ты! ТЫ! Не идеальная вылизанная картинка, а та самая безбашенная девчонка, которая радовалась каждому дню, бегала под дождем и таскала домой бездомных котят. Дышу глубоко… сколько же у нас накопилось невысказанных претензий за эти годы? — Но и ты изменился, Мир. Отдалился. Хотя все это уже неважно. Прошлого не отмотать назад, нас не изменить. Мы такие, какими стали… Или такие, какими нас сделали. — Для меня ничего не поздно, Рит, — снова тянет руку, пытается переплести ее с моими пальцами. Я поддаюсь, разрешаю ему это сделать — напоследок. — Вернись. Начнем все с начала. Съездим в отпуск, отдохнем вместе. Помнишь, мы хотели ребенка? Как ножом по больному месту. Уже несколько лет у нас не получается зачать ребенка. Боже, сколько всего пройдено. Куча анализов, тестов, узи. Сколько надежды, молитв, отправленных в космос. Видимых проблем нет, все врачи талдычат одно и то же: про гребаную совместимость. Про время, про то, что надо отпустить и «оно придет само». Хорошо, что не пришло. — Я так не смогу, Мирон. Я даже в глаза тебе смотреть не могу, а ты говоришь вернуться, — рублю канаты, соединяющие нас, переплетающие наши судьбы. Как бы я ни любила, как бы я ни хотела быть с Мироном, мои чувства не перепрограммировать, память не стереть, да и нас уже не изменить. — Нет больше никаких «мы». Теперь каждый сам по себе. Отвези меня домой, пожалуйста. Мирон кладет руки на руль и роняет на них голову. Я отворачиваюсь к окну и смотрю в темноту. Слушаю себя, ищу что-то. Наверное, я правда стала замороженной, не только внешне, но и внутренне, раз ничего не чувствую. Ведь должна же быть гребаная боль… Я вижу ее в его глазах, вину, страх, все это там. Почему же я бесчувственная такая. — Я люблю тебя, — поднимая голову, говорит Мирон. — И, в отличие от тебя, я не буду выжигать свои чувства. Ты самое лучшее, самое светлое, что было со мной. Я ошибся, знаю. И, наверное, мне нет прощения, но это не значит, что я отступлюсь от тебя. — Не надо, Мирон. Отпусти меня, так будет лучше. Нам обоим. Он протягивает руку и наматывает на палец ненавистный завиток. — Ошибаешься, Кудряшка. Нихера нам не будет лучше. Я обещал тебе — вместе до гробовой доски. Сдержу обещание. Устало хмыкаю и отбираю у него прядь: — Ты много чего обещал. Например, что любить будешь всю жизнь. — Блять, да я люблю тебя! — с силой заряжает руками по рулю. А я не выдерживаю, в тот же миг перехожу на крик: — Какая же это любовь, если ты трахаешь другую уже полгода! В машине наступает тишина. Слышно, как на улице ветер играет с листвой, шумно перебирая ее. — Откуда ты узнала? — голос замогильный, обугленный. Достаю колоду и выкладываю все карты на стол. Некого больше щадить. Раз уж начали, надо довести до конца: — Я не знала, Мирон. Просто чувствовала. Видела отчуждение в объятиях, коротких поцелуях. В том, как член на меня не вставал. Мужчина замирает, шумно втягивает носом воздух. — Тебе чуть ли не заставлять себя приходилось, чтобы заниматься со мной любовью. Поначалу я старалась, пыталась возбуждать тебя, как раньше. Красивое белье, свечи. А потом увидела ваш секс с Мариной. Тебе же не любовь нужна, а обычная ебля. Мирон издает звериный звук, рычит, с силой трет лицо, а я продолжаю: — Так что не надо заливать мне о любви и обещаниях. Грош цена им. — Нет, Кудряшка. Я люблю только тебя. Она просто ошибка, не более. — Мне все равно, Мирон. Что бы ты ни сказал, исход один — развод. Испепеляет меня взглядом, сканирует от самой макушки до кроссовок, а я под этим взглядом обнимаю себя сильнее, сжимаюсь. — Хорошо, я дам тебе развод. Но не отпущу. Устало пожимаю плечами. Слова, слова. Это всего лишь слова. Ни веса, ни ценности они не имеют. Можно заливаться соловьем и посыпать голову пеплом, но разве это имеет значение, если поступки говорят о противоположном? Мирон привозит меня к родительскому дому, останавливается, обходит машину и открывает мне дверь. Протягивает руку, чтобы помочь выйти, но я игнорирую ее. Лишние контакты ни к чему. — Пока, Мирон. Разворачиваюсь и ухожу, оставляя бывшего мужа позади себя. — Кудряшка, — зовет он заклятым прозвищем, и я оборачиваюсь. Жду, что снова начнет говорить о любви и своей вине, каяться, просить прощения. Но вместо всего этого он смотрит красными влажными глазами и произносит с хрипом: — Надень носки. Замерзнешь. Я опускаю голову и смотрю на свои ноги. Несмотря на то, что в машине было тепло, ноги у меня ледяные, так и не смогли согреться. Когда я поднимаю голову, машины Мирона уже нет. Глава 5. Отражение Две недели отпуска прошли как один день. Я каталась на облаках прострации. Лежала на кровати, изучая потолок, или смотрела в окно, сидя в кресле. Вот и все мои дела и заботы. Я ждала боли, но чертова сука куда-то запропастилась. Как психолог, я прекрасно понимала, что ее приход неизбежен. Вот и ждала. Спасибо родителям — они буквально за руку выводили меня из спальни и заставляли есть. Вкуса пищи я не чувствовала, не чувствовала ее запахов или температуры. Солнце не грело, не находилось никаких целей, смысла жизни. У меня было отвратительное самочувствие — меня качало на качелях тошноты и мигрени. Я похудела, осунулась, забросила себя. В зеркало старалась не смотреть: подсознательно знала, что увижу там. Мирон исчез из моей жизни, будто его и не было там никогда. Он не писал, не звонил мне. Развод получилось организовать быстро. Это легко, когда у тебя деньги и связи. В день расторжения нашего брака, рано утром, едва заря мазнула небосвод, я встала с кровати, отправилась в ванную комнату, залезла в душ и смыла с себя эти две недели. Как бы то ни было, мне нужно выглядеть сегодня… нормально. Не было желания утереть Мирону нос, мол «смотри, что ты потерял, козел». Я просто не хотела видеть жалость в его глазах. Из отражения на меня смотрела… я. Я, только восемь лет назад. Худая — нет, скорее даже щуплая девчонка с вихрем кучерях на голове. Отличие только в глазах — сейчас они были безжизненными, тусклыми. Дернув головой, принялась сушить буйную шевелюру. С этим всегда было сложно, потому что, высыхая, кудряшки превращались в одуванчик. Буквально. И сейчас я ничего не могла поделать с этим. Чуть подкрасила глаза и брови, замазала синяки под глазами и наложила немного румян, чтобы скрыть нездоровый синюшный цвет лица. В своей спальне стала выбирать наряд. Все вещи, которые я взяла с собой из квартиры Мирона, оказались мне велики. Видимо, принудительные приемы пищи не спасли от сильного похудения. Открыла створки шкафа и полезла за своими старыми вещами, которые носила еще в студенчестве. Достала коричневую юбку длиной до середины колена и легкий бежевый свитерок, надела все это и усмехнулась, глядя в отражение. Старая одежда, вернувшиеся кудри и худоба. – Ну привет, — говорю отражению. — Давно не виделись. Элеонора Константиновна, мать Мирона, была бы недовольна мной. Она всегда меня шпыняла за мой внешний вид и беспардонное поведение, которое могло посрамить чету Епифановых. Улыбаюсь себе, хотя губы больно растягивать в улыбке, будто какие-то механизмы заржавели, работают с жутким скрипом, того и гляди развалятся. — Готова, дочка? — папа стучит в дверь и входит. Окидывает меня взглядом, открывает рот от шока. — Вот это да, Ритусь. Я и забыл, какая ты у нас хорошенькая. — А что, вам не нравились мои прямые волосы? — хмыкаю я и снова выдавливаю улыбку. — Дело не только в волосах, — отец чешет бороду, — дело в тебе самой. Иногда даже самая блестящая обертка — это всего лишь обертка. Я честно тебе скажу: рад, что вы разводитесь. Не ровня мы им. Не ровня. — Поехали, папуль, — целую его в колючую щеку и выхожу из спальни. В коридоре, когда я уже надела высокие сапоги, меня ловит мама. Прижимает к себе, гладит нежно по волосам, целует в висок и спрашивает миролюбиво: — Ты хорошо подумала? — я киваю. Хотя это мало похоже на кивок, скорее уж просто роняю голову. — Тогда сделай это. В ЗАГС приезжаем за пятнадцать минут до назначенного времени. Отец порывается пойти со мной, но я уговариваю его остаться и подождать меня. Возле нужного кабинета на стуле, поставив локти на колени и опустив голову, сидит Мирон. Я не вижу его лица, но уверена, что это он. Замедляю шаг и уговариваю сердце биться ровнее. Внутри меня будто разом все органы дают сбой. Чувствую знакомый аромат, и руки машинально тянутся к мужчине, хотят коснуться его, погладить, позаимствовать немного тепла. Мирон, чувствуя меня на расстоянии, медленно поднимает голову, а после и сам встает на ноги. Моргает несколько раз, будто пытается согнать морок. Он бледный. Щеки немного впали, глаза невыспавшиеся, уставшие. Несмотря на модный костюм и выглаженную белую рубашку, выглядит помятым. — Кудряшка, — от его мягкой улыбки и этих слов в груди что-то больно екает. Колит, режет. Я немного сжимаюсь, пытаясь унять резкие и неожиданные ощущения. — Ты такая… такая… родная, — заканчивает он, и рана начинает кровоточить. Сначала немного, по чуть-чуть, по капле. Но потом это превращается в бурный поток, от которого сжимается горло и перехватывает дыхание. — Здравствуй, Мирон, — говорю через силу. — Привет, — отвечает он и тянет руку к волосам. Пусть. Разрешаю ему проститься. В последний раз. Можно. — Кудрях, давай уйдем? — говорит нарочито бодро, снова напяливает глупую улыбку, лишенную радости. — Ну его нахер, этот развод, Ритк. Уйдем? Давай? Ощущение, что он уговаривает меня сбежать с пары, а не забрать документы на развод и разойтись в разные стороны навсегда. — Пойдем в парк Горького, будем есть мороженое в рожке, то самое, мое любимое? — спрашиваю у него и вымученно улыбаюсь. Не знаю, зачем принимаю правила его игры, чего хочу добиться. — Да, — выдыхает он с непролитыми слезами в глазах. — Прокатимся на «Орбите», а потом будем час раздирать спутавшиеся волосы. — И кормить уток? — закусываю губу, сдерживая внутреннюю дрожь. — Верно, — улыбка шире, живее, будто верит мне. — Нет, Мирон, — говорю максимально бесстрастно и молюсь, чтобы не расплакаться от сдавливающей грудь боли. Лицо Епифанова мрачнеет на глазах, взгляд снова тусклый, руки сжаты в кулаки. — Сейчас мы войдем в эту комнату, Мирон. Разведемся и разойдемся в разные стороны, как будто никогда не были вместе. Глава 6. Развод — Ты стала жестокой, — говорит холодно, веселье покинуло не только взгляд, но и голос. — Это была не моя инициатива, поверь, — качаю головой. Приходит сотрудница ЗАГСа, приглашает нас внутрь. Мы проходим в кабинет, присаживаемся. Следом за нами заходит адвокат Епифанова — Артур Громов. Я всегда боялась этого мужика, уж больно он мрачный. — Всем добрый день, — говорит он и садится на свободный стул. — Маргарита, вот документы на расторжение брачного договора, прошу ознакомиться с ними. Смотрю на ненавистную бумажку. Еще до нашего с Мироном брака ко мне пришла его мать и сказала, что они снова будут общаться со своим сыном, поддержат его бизнес и примут меня, если я подпишу эту гребаную бумажку. Я подписала, даже не читая, что там. Мне было плевать на ее содержимое, ведь мне нужен был только Мирон, а не его имущество. Когда он узнал об этом, ругался, впервые в жизни накричал на меня. Кое-как я смогла уговорить его успокоиться. — Где подписать? — спрашиваю у адвоката и беру ручку. — Вы даже не прочитали, — корит меня Громов. — Не читала, когда заключала, не буду читать, когда расторгаю, — пожимаю плечами. Артур кивает, принимая мою позицию. — Вот здесь распишитесь. И здесь, — указывает паркером, где поставить подпись. Когда и мной, и Мироном поставлены все визы, я беру в руки сумочку и спрашиваю: — На этом все? — Нет, — выпаливает мой бывший муж, и я впервые за сегодняшний день пристально смотрю на него. Он зол, недоволен. Находится на грани срыва, но держится из последних сил. — Я переписал на тебя квартиру и машину, — кладет на стол передо мной стопки бумаг и две связки ключей. — И вот еще — на твое имя открыт счет в банке. Там лежит приличная сумма. Она твоя. — Сомневаюсь, что в брачном договоре что-то было об этом, — хмыкаю я. — Ебал я этот гребаный договор, Рита, — грубо выплевывает он. Сотрудница ЗАГСа ахает, а Громов кашляет в кулак, но Мирону все нипочем. — Ты не будешь скитаться по съемным хатам и ездить на маршрутках. — Я именно так жила до тебя, забыл? — заглядываю в темень его глаз. Его взгляд давит, накрывает плотным черным полотном и тянет в пучину. Я, как загипнотизированная, слежу за ним, ловлю каждый вздох, каждое движение. Мирон сжимает руку в кулак и с силой бьет им по столу: — Позволь мне сделать хоть что-то хорошее для тебя. Пожалуйста. — Я все равно не буду жить в твоей квартире, Мирон. — Это другая квартира, я купил ее специально для тебя. Первая мысль — послать его куда подальше и уйти с гордо поднятой головой. Ведь я говорила, что мне не нужно ничего от него, и, в принципе, ничего не поменялось. Но потом я все же решаюсь: протягиваю руку к документам и забираю дарственную на мою машину и квартиру. — Спасибо, — толкаю ему по столу бумажку с данными по счету, — а вот этого не надо. У меня есть работа, и я сама смогу себя прокормить. Епифанов перехватывает мою руку, сжимает ее: — Возьми, прошу тебя! Я должен знать, что ты ни в чем не нуждаешься. — Нет, — вырываю руку, твердо настаивая на своем, поднимаюсь, беру свои вещи и иду на выход. Уже в коридоре меня ловит Мирон, обхватывает за плечи, прислоняет к стене и обдает горячим дыханием: — Пообещай, что не забудешь меня? Господи, как его можно забыть? Он стал моим первым мужчиной, первой и единственной любовью. Он стал моим всем. Пока я подвисаю, мужчина пользуется случаем и целует меня. Со всей страстью впивается в мои губы и засасывает их, погружает язык мне в рот. Я замираю, снова выпадаю из реальности, только теперь по-другому. Забываю о том, что отныне мы — бывшие. Бывшие муж и жена. Он враг, которого я должна ненавидеть за предательство и распад нашей семьи. Но я чувствую вселенскую тоску от понимания, что так, как было, не будет никогда. Прощаюсь с ним. С нами. Навсегда. Запоминаю его вкус и запах, впитываю в себя. — Прощай, Мирон, — отстраняюсь и говорю ему хрипло вместо ответа на вопрос. — Нет, Кудряха, — я не помню Мирона таким. Он нервно улыбается, кажется, что он на грани краха. Дергано проводит рукой по волосам и, отступая назад шаг за шагом, продолжает хрипло: — Пускай ты больше не моя жена, но ты моя. Была и есть. Запомни это. Мой бывший муж уходит, а я чувствую, как внутри, будто лава, распространяется щемящая, жгучая, страшная боль. Она ждала своего звездного шанса, и вот он настал. Я думала, надеялась, что меня не заденет рикошетом, все же прошло больше двух недель. Но ощущения такие, будто внутрь меня кто-то засунул кинжал и прямо сейчас безжалостно орудует там, не зная ни жалости, ни сострадания. Боль, которая пряталась в углу, выходит на свет, возвышается мерзкой тенью надо мной и скалится в звериной ухмылке. Я сжимаюсь и еду вниз спиной по стене, пока не оказываюсь на корточках. Обхватываю голову руками и трясусь. — Вот и я, — шипит Тьма надо мной. — Заждалась, вижу. — Нет-нет, — бормочу бессвязно, но противный шепот уже проникает вглубь меня вместе с воздухом. — Сказку себе придумала, поверила. — Я справлюсь, я смогу, — бормочу себе в колени. — Это мы еще посмотрим. ? Глава 7. Новая жизнь — Какой-то неправильный у тебя отпуск был, Ритусь, — сетует Лена Владимировна, цокает языком и недовольно качает головой. Я сижу у нее в кабинете и смотрю на чай, к которому не могу притронуться. Моя начальница лишь на пару лет старше меня, поэтому мы позволяем себе неформальное общение и обращение друг к другу. — Уж какой есть, Лен Владимировна, — устало пожимаю плечами и снова заглядываю в чашку, будто там может найтись решение. — Уходила в отпуск одним человеком, вернулась совсем другим. Кости торчат, на голове бум. Что у тебя случилось? — Я с мужем развелась. Директор детского сада отпивает чай и тут же начинает кашлять. — В смысле? Когда успели-то? — спрашивает хрипло. — У вас вроде все нормально было. Тем же тоном, не отрывая взгляда от темной жидкости, отвечаю: — Было нормально, стало ненормально. — Как так получилось, Рит? Поднимаю взгляд на начальницу и вижу в ее глазах то самое — жалость. Морщусь, к горлу подступает мерзкий ком. Не хочу, чтобы меня жалели. — Жизнь случилась, Лена Владимировна. — Почему развелись? — Непримиримые разногласия. — А поподробнее? — А поподробнее не будет. — Ладно, — на удивление быстро отступает начальница. — Иди работай. Киваю. Спасибо за разрешение. Она отпускает меня, и, когда я уже в дверях, мне в спину летит: — Рит, я же по образованию тоже психолог, как и ты. Если понадобится моя помощь — буду рада помочь, по-дружески. Развод — жутко неприятная штука. Но не смертельная. Не закрывайся только. Вместо благодарности снова киваю ей и выхожу. Последнее, что мне нужно — обсуждение от коллег. Нет, моя начальница вполне адекватная, но женская суть такова — собрать сплетни и распространить их. А мне это не нужно. Вот совсем. «Развод — не смертельная штука». Почему тогда я чувствую себя мертвой? Делаю все машинально, еду по жизни на автопилоте. Работа — единственное мое спасение. Только тут, среди детей, я могу забыться. Они выходят на передний план, а все мои проблемы остаются где-то далеко. Как психолог, знаю — так неправильно. Нужно принять, прожить. Но, черт возьми, как же все это легко познавалось в теории. А раздавать советы было еще проще, ведь очевидные факты налицо. Но вот со мной приключилась жизнь, и с точки зрения науки я знаю, что нужно делать. Знаю, но не применяю свои знания по отношении к себе. Сапожник без сапог, да. Именно так. День тянется серой пеленой, все размыто туманом, голова чугунная. Вспоминаю начало своей новой жизни. Выхожу к отцу и даже выдаю что-то наподобие улыбки. Он, конечно же, не верит мне. Называю ему адрес из дарственной. Папа удивленно вскидывает брови, но без лишних вопросов везет меня туда прямо из ЗАГСа. Новый микрорайон, недалеко от центра. Рядом парк, до работы минут двадцать на машине. Я же не перестаю корить себя за малодушие. Надо было отказаться. До конца оставаться гордой и уйти с высоко поднятой головой. Я благодарна отцу за то, что он рядом: я открываю замок с опаской, мне страшно войти внутрь. Он помогает мне занести чемодан в квартиру. Порывается остаться, но я убеждаю его в том, что со мной все в порядке. Как только за ним закрывается дверь, я прохожу в коридор. Что там дальше, в моей жизни? Что за этим поворотом? Просторная уютная двушка. Посреди комнаты — несколько чемоданов, скорее всего, там весь мой гардероб, который оказался тут прямиком из квартиры, в которой я жила с Мироном. На диване лежит чехол для одежды. Я поспешно открываю его и обнаруживаю внутри новое теплое пальто. Чувствую, как скручивает живот тупой болью. Зачем Мирон это делает? Теперь я не его забота. В квартире пахнет свежим ремонтом и деревянной мебелью. Я хожу из комнаты в комнату и пытаюсь привыкнуть к новой жизни. Наверное, так она и должна пахнуть — краской, клеем и деревом. Никакого тебе любимого парфюма мужа — сандал и бергамот. Больше не будет этого родного аромата, означающего, что я пришла домой, туда, где меня ждут. Стало быть, настало время привыкать к этому. К новому месту. Новому виду из окна. Одиночеству. Вот она — моя новая музыка. Остаток дня отрабатываю на автопилоте, стараясь загрузить себя делами по максимуму. Возвращаюсь домой после работы и захожу в свою квартиру. Прохожу по коридору, включаю везде свет. В последнее время я сплю только с ночником. Стала слишком дерганая, пугливая. Боюсь собственной тени. Закрываю глаза и вижу монстра, который поселился рядом со мной. В груди привычно болит, и я машинально растираю то место. Я справлюсь, обязательно справлюсь со всем — и с этим тоже. Закрываю все теневые шторы, включаю телевизор и делаю звук громче. Специально, чтобы не слышать постороннего скрежета, скрипа и шуршания. Не должно быть в этой квартире такого, все новое, разве что ценники не висят. Не должно, но есть. Переодеваюсь в домашнее и иду к холодильнику. Открываю, осматриваю содержимое — практически все продукты не тронуты. У молока закончился срок годности, на распечатанном сыре появилась плесень. Выкидываю все это, достаю булочку и насухо жую ее. Резиновый вкус. С усилием глотаю хлеб и выхожу на балкон. Тут холодно. Осень стала полноправной хозяйкой: сорвала пожелтевшие листья с деревьев, нагнала туч. Перевешиваюсь через карниз и смотрю вниз с шестнадцатого этажа. Зачем я это делаю — не знаю. Никогда не испытывала страсти к высоте. Раздается звонок телефона, и я возвращаюсь на кухню. — Привет, Ален. — Привет, мать! — щебечет в трубку моя давняя подруга. На фоне слышен посторонний шум, играет музыка, кто-то кричит. — Ты куда пропала? Совсем от рук отбилась, не звонишь, не пишешь! — Ну прости, — выдыхаю устало. — Сложно пересечься с тобой из-за разных часовых поясов. Я ложусь спать, а ты только просыпаешься. — Раньше тебе ничего не мешало. Гош, ты что-то совсем сникла там, — настороженно говорит подруга. — Случилось что-то? Никогда не любила этого обращения ко мне, но с годами оно стало настолько привычным, что в какой-то момент начало даже ласкать слух. — Ален, у тебя своих проблем вагон и маленькая тележка. Алена мать-одиночка. Ее сын болеет. Сейчас они проходят лечение в Штатах. Я всегда восхищалась Аленкой — ее неуемному позитиву и радости жизни. Мне не хочется нагружать ее своими заботами, именно поэтому ничего не рассказываю ей. — Кстати, у Тимохи закончился курс лечения, — счастливо щебечет подруга. — Аленка! — впервые за все эти дни я чувствую облегчение и радость. — Господи, как же здорово! Когда вы возвращаетесь? Я встречу вас. — Да брось, Гош. Ну что я, сама не доберусь? — звучит в ответ беспечно. Но на деле я знаю, что все гораздо сложнее. Алена рассчитывает только на себя, у нее только пожилая мама, кто отец Тимохи — секрет, который она хранит за семью печатями. Как могли, мы с Мироном помогали ей; помощь она всегда принимала со скрипом, но все-таки интересы ребенка важнее. — Даже не вздумай, Ален! Мне не сложно. — Через пару недель, я тебе потом скину время. Как там Мирон? — спрашивает подруга, даже не предполагая, какую бомбу кидает в мою сторону. Имя, произнесенное вслух, заставляет сердце биться учащенно. Дыхание перехватывает, я опираюсь о стол и медленно сажусь. — Ален… — я не знаю, что сказать, слова просто-напросто не находятся. — Гош? — зовет меня подруга, а я чувствую, как по щекам текут горячие капли. — Ритка? Ты плачешь? — Давай потом, Ален, — прошу ее хрипло. — Хорошо, — грустно соглашается подруга. Немного послонявшись по квартире, натягиваю шерстяные носки и ложусь в кровать. Я так привыкла засыпать рядом с Мироном. Он всегда грел меня. Хватал в свои медвежьи объятия и обдавал жаром. Сейчас же не помогают ни теплые одеяла, ни носки. Мысленно одергиваю себя и вывожу из транса. Нет в моей жизни Мирона. И больше никогда не будет. Глава 8. Ребенок — Вот это квартирка. А бывший-то твой не поскупился на ремонт. — Перестань, Ален. — А что перестань-то? Грехи замаливает. Молодец. И ты молодец, что приняла и тачку, и хату. Бабки тоже надо было брать, гордость, знаешь ли, на бутерброд не намажешь. — Пожалуйста, не надо, — устало прошу подругу и ложусь на подушку. В последнее время чувствую я себя отвратительно. Меня буквально шатает из стороны в сторону. Аленка присаживается на край дивана и прикладывает ладонь к моему лбу. — Подруга, выглядишь невероятно хреново. Ты вообще ешь что-то? Уже на анорексичку похожа. — Мне кусок в горло не лезет. Я насильно запихиваю, и меня потом полдня тошнит, — бормочу еле слышно. — Мда-а, — тянет Аленка. Она тоже похудела там, в Америке. Но это и понятно — вечные нервы и тревоги не идут на пользу никому. Только, в отличие от меня, избавившись от нескольких килограмм, подруга похорошела. Ее темные каштановые волосы отросли и теперь красиво струятся вокруг лица. — Как Тимоха? — вяло улыбнувшись, спрашиваю я. — Носится как сайгак. Мама только и успевает бегать за ним, — хохотнув, отвечает Аленка. — Знаешь, я благодарна Богу, за то, что нам дали квоту. Это из ряда фантастики! Я в жизни точно сделала что-то хорошее, раз судьба так благосклонна ко мне и моему ребенку. Лучшие врачи, лучшая клиника. Все расходы оплатила по квоте, даже перелет и гостиницу при больнице! — Я так рада за вас, Ален, — сжимаю руку подруги. — Как буду лучше себя чувствовать, обязательно сходим в церковь и поставим свечку. Аленка активно кивает, а я подкладываю руку под голову и прикрываю глаза. Мне определенно нехорошо. Нечто непонятное не дает мне покоя. Я медленно подношу руку подруги к носу и нюхаю ее запястье. — Чем это пахнет? — бормочу, чувствуя тошноту, подкатывающую к горлу. Алена принюхивается к своему запястью и хмурится: — Новый аромат себе купила. Не нравится? Ответить я не успеваю, потому что подрываюсь с дивана, бегу в ванную комнату и падаю возле унитаза. Меня рвет несколько раз подряд, я обессиленно полощу рот водой и оседаю на пол. Ноги ослабли, попросту не держат меня. — Давно с тобой такое? — настороженно спрашивает подруга, присаживаясь на корточки рядом со мной. — Случается периодически, — отмахиваюсь я и отвечаю как можно бодрее. — Наверное, из-за того, что питаюсь плохо. Надо сходить к врачу и провериться на гастрит. — На гастрит, — повторяет задумчиво Алена и почесывает подбородок. — Ну пойдем, что-ли. Берет меня под мышки, помогает подняться и даже дойти до дивана: — Будь тут, никуда не уходи. Хотя о чем это я, — машет рукой, разворачивается и направляется на выход. — Ты куда? — кричу ей вдогонку. — В аптеку. — Купи мне активированный уголь! Алена уходит, но быстро возвращается и приносит с собой полный пакет… нет, не угля. Тестов на беременность. Штук десять. — И что это? — Не знаешь? Рассказать, как пользоваться? — она будто издевается. — Зачем они мне? — У тебя когда месячные были последний раз? Я пару раз моргаю, беру телефон и открываю календарь. Истина доходит до меня медленно и больно. У меня задержка. Приличная. — Не может быть, — шепчу я. — Почему это? — Алена удивляется так, будто не была рядом со мной в последние годы и не видела, через что мне пришлось пройти, для того чтобы выяснить, почему у нас с Мироном не получалось зачать ребенка. — У меня восемь лет не получалось забеременеть! — восклицаю отчаянно. — Восемь не получалось, на девятый получилось, — отвечает Аленка обыденно и сует мне в руки пакет. — Шуруй в ванную и просто сделай это. — А если тест покажет ошибочный результат?! — я нервничаю, сердце выскакивает из груди и разрывается на части. — Именно для этого я и купила столько — чтобы, когда ты увидела две полоски, побежала перепроверять. А потом еще перепроверять, и еще. — У тебя именно так и было? — спрашиваю, закусив губу. — Да, Рит. Я была в шоке, не знала, что делать. Поэтому херачила эти тесты один за другим. Я кручу пакет в руках. Мне очень страшно. Просто до трясучки. Если я не беременна, чем вызвана задержка? На фоне стресса организм дал сбой? Окей, с этим можно поработать. Но что если… ребенок? Я и Мирон. Наше с ним долгожданное продолжение. Наше с ним. Никаких нас нет, и продолжение наше невозможно. Мы не вместе, наша семья распалась — разве нужно нам это самое продолжение? — Ты долго будешь медитировать на тесты? — подгоняет меня Алена. — Мне страшно, — шепчу едва слышно. — Знаю, Ритк, — подруга кладет руку мне на плечо. — Пойдем, удостоверимся уже. Все десять тестов на беременность показали одно и то же. Две полоски. Где-то бледнее, где-то ярче, факт в том, что они были везде. Мы сидим с Аленкой на полу ванной комнаты, прислонившись к стене, и смотрим прямо перед собой. Я не могу вымолвить ни слова, в голове хаос. Мысль о том, что я беременна, отказывается приживаться в сознании. Грешным делом, видимо, окончательно поехав головой, я задумываюсь: а не может ли это быть разводом от подруги? Ну не выходит у меня поверить в то, что я смогла забеременеть. Дело в том, что последний наш раз был в день, когда я уходила от Мирона. До этого почти месяц у нас не было секса. То у меня болела голова, то он был в отъезде (или трахал свою любовницу). Выходит, наш ребенок был зачат перед самым разводом. Что за насмешка судьбы такая? Господи, как я хотела ребеночка! Сколько свечек поставила тебе в церкви. Во скольких святых местах побывала, голову в пол клонила. Молила, молила. Просила тебя, уговаривала, угрожала, клянчила, требовала, заклинала. И что? Ты был глух к моим словам! А сейчас, когда мне нечего тебе сказать, когда не нужно, опостылело, сгорело все — ты даешь мне ребенка?! — Надо бы к врачу сходить, Гош. Причем срочно. Ты худая пипец, это ненормально, так можно и бейбика потерять, — Аленка толкает меня плечом и улыбается. — Может, оно и к лучшему? — произношу эти слова и сразу жалею о них. Глупая, бессердечная идиотка, настолько погрузившаяся во тьму, что кроме этой самой тьмы ничего не видишь! — К лучшему — вот это, — Алена указывает подбородком на кучку тестов, лежащую на крышке унитаза. — У тебя есть проверенный гинеколог? — Так у тебя же свой хороший? — удивляется Алена. — Хороший. Но мой врач знает Мирона, а я пока не уверена, нужно ли сообщать ему о ребенке. — Как это? — подруга, нахмурившись, смотрит на меня. — Вот так, — я развожу руками. — Так неправильно, Ритусь. Двое делали, оба должны отвечать. — Я не хочу видеть Мирона, Ален. Как ты не понимаешь? Мне больно. А он будет рядом, и станет еще хуже. Вдруг он уже завел себе кого-то? Я не смогу наблюдать за всем этим со стороны. — Так, — бодро хлопнув себя по коленям, Аленка поднимается и протягивает мне руку, помогая подняться. — Утро вечера мудренее. Запишу тебя к своему врачу, а дальше будем смотреть по обстоятельствам. Глава 9. Беременность — Маргарита, с вашим образом жизни и питанием нужно что-то делать. Все показатели низкие: витамины в дефиците, анемия, истощение. Мне придется отправить вас на больничный. Будете в дневном стационаре, пропишу вам капельницы. Маргарита, вы слушаете? Доктор Алены — женщина в возрасте, доброжелательная, с мягкими чертами лица и дружелюбной улыбкой. Обследование показало, что с ребенком все в порядке. А вот со мной нет. — Маргарита? — врач объясняет и объясняет мне что-то, а я смотрю на календарь, стоящий на ее столе, и понимаю, что сегодня день, когда Мирон впервые заговорил со мной много лет назад. — Привет, Кудряшка, — говорит мне самый популярный парень универа. Он старшекурсник, а я зеленая первокурсница. Его отец крупный бизнесмен, известный во всем городе, мой папа работает на заводе. Он живет за городом в огромном доме с бассейном, где каждые выходные устраиваются вечеринки, я живу в общежитии и варю суп из пакетика. Мы совершенно разные. — П-привет, — мигом начинаю заикаться и оборачиваюсь по сторонам. Может быть, он ошибся и обращается не ко мне? Но тут нет никого, мы одни в длинном коридоре. Пары закончились, я задержалась в библиотеке, а он… он стоял под дверью и ждал… меня? Мирон высокий, яркий. Широкоплечий молодой мужчина с темными вихрами? волос, беспорядочно-сексуально торчащими в разные стороны. Его улыбка такая… лучезарная, живая. — Вот, держи, — протягивает мне мою же тетрадь. Я потеряла ее пару дней назад. Ума не приложу, куда она запропастилась, а оказывается, вот, у него. — С-спасибо, — забираю свои конспекты, но Мирон не собирается выпускать их из рук; держит крепко и смотрит лукаво на меня. — Отдай, пожалуйста. Епифанов широко улыбается и разжимает пальцы, а я трясущимися руками запихиваю тетрадь в рюкзак. Так усердствую, что углы мнутся. — Как ты узнал, что это моя тетрадь? — доходит до меня запоздало. Мирон пожимает плечами и отвечает игриво: — Я знаю всех симпатичных первокурсниц, — брякает и тут же одергивает себя, указывает пальцем на рюкзак, в котором скрылась тетрадка, — там написаны твои имя и фамилия, группа. Найти тебя несложно. — Ну, я пойду тогда. Спасибо еще раз и пока, — тараторю и разворачиваюсь, чтобы позорно сбежать. — Куда это ты собралась, Лебедева? — журит меня, легко хватает за руку и разворачивает к себе. — А как же благодарность? — Чего ты хочешь? — спрашиваю дрожащим голосом. — Свидание! — уверенно выпаливает он. — Что? — опешиваю я и даже рот открываю от шока. — Сходи со мной на свидание?... — Вам обязательно нужно контролировать свой рацион — только здоровая и сбалансированная еда, дробное питание, частые приемы пищи. Ну и стандартно — избегать стрессов, гулять на свежем воздухе и радоваться жизни. Врач видит мое состояние и поэтому говорит нарочито позитивно, а я не могу поверить в происходящее. Я беременна. Ношу в себе маленького. Как такое возможно? — Доктор, скажите, почему так получилось? Мы с мужем… кхм… бывшим мужем не могли зачать ребенка целых восемь лет! И вдруг все получается неожиданно и, будем говорить откровенно, не вовремя. Женщина снова улыбается, разводит руки в стороны и обводит кабинет: — Знаете, Маргарита, сколько я повидала разного за свою многолетнюю практику? И волшебство, и трагедии. Я ознакомилась с результатами ваших более ранних анализов. Там действительно все чисто, ни одной причины для диагноза «бесплодие» нет. Поэтому объяснить вам, почему вы не забеременели, скажем, три года или три месяца назад, а случилось это сейчас — не могу. Разве что сослаться на Божий промысел. — Божий промысел… — говорю в пустоту и снова смотрю на календарь. Когда мы пошли с Мироном на наше первое свидание, выпал первый снег. Улицы мигом запорошило ледяной мукой, а мы ютились в маленькой кофейне, смотрели в панорамное окно на то, как город тонет в метели, как белая пелена застилает набережную, и говорили. — Маргарита, вы слышите меня? — снова зовет меня врач. — Да-да, простите, я стала очень рассеянной, — извиняюсь перед ней и стараюсь слушать как можно внимательнее. — Я так понимаю, вы с мужем в разводе? — Верно. — Но рожать планируете? — Планирую? — переспрашиваю и ойкаю. — Планирую. Да, простите, планирую. — Тогда вот рекомендации, направление на анализы и в дневной стационар. — Спасибо, — говорю я и иду на выход, неся в руках бумажку, на которой написано: «Беременность, срок 5 недель». Аккуратно складываю листик и прячу его в сумочку. Бреду из женской консультации домой пешком. Прохожу через парк, пинаю ногами влажные желтые листья, сбившиеся в кучу вдоль тротуара. Странная ты штука, судьба. Или правильнее сказать — сука? Даешь мне то, о чем не просила, а когда молила об этом, ты была глуха. Ну и зачем оно мне теперь? Кому так лучше? Ребенку, который будет расти в неполной семье? Мне, которая возьмется поднимать малыша в одиночку, или Мирону — свободному, красивому, богатому мужчине, которому ребенок может стать как кость в горле, лишнее обременение. Нет. Сообщать новость бывшему мужу я пока не готова. Я полностью вычеркнула его из своей жизни — удалила номер телефона, избавилась от подаренных им вещей, парфюма. Все это совершенно глупо, я знаю. Но я должна что-то делать, куда-то идти. Иначе, если остановлюсь, снова есть риск потерять почву под ногами и начать сходить с ума. После того, как я узнала о беременности, тени отступили. Я перестала чувствовать страх, озираться по сторонам в собственной квартире. Я не слышу больше странного шепота и шуршания. Я теперь не одна, и боль постепенно сходит на нет. Этот ребенок — мое спасение, тот, ради кого хочется жить. Подхожу к уличному киоску и покупаю себе латте и овсяное печенье. Сажусь на лавочку, вдыхаю полные легкие воздуха и принимаюсь есть. Аппетита по-прежнему нет, но теперь я знаю, что отказываться от еды категорически нельзя. В парке народу немного — редкие собачники, мамашки, катающие коляски со спящими детками. Скоро и я так буду: гулять в этом же парке, баюкать своего малыша. Приятно, что рожать летом, — тепло, хорошо. На улице становится зябко. Надо бы купить шапку, а то уши мерзнут. Не хватало еще заболеть ненароком в моем положении. Медленно попивая кофе, я выдвигаюсь в сторону выхода из парка. Мой путь лежит в торговый центр. Войдя внутрь, я сразу направляюсь в свой любимый магазин и покупаю теплую вязаную шапку. Проходя мимо детского магазина, решаю заглянуть в него. Здесь столько всего! И все такое крохотное. Неужели детки настолько маленькие?! Беру в руки малюсенький чепчик и глажу его. Потом рассматриваю боди, носочки, которые просто невероятные, как игрушечные. Боже! Да это же совсем на малютку. Не удержавшись, иду на кассу и оплачиваю вещи. Знаю, что нельзя заранее, что примета плохая, но как тут можно устоять? Зато теперь, когда легкий пакет из детского магазина в моих руках, нет больше сомнений в том, что все происходящее в моей жизни — реально. Счастливо улыбаясь, выхожу из торгового центра, натягиваю поглубже теплую шапку, и шагаю домой. Столько всего нужно сделать! Для начала стоит зайти в магазин и купить продуктов, приготовить себе вкусный ужин. Потом составить список покупок, которые необходимо сделать к моменту появления малыша. Хорошо, что не отказалась от квартиры, умница! Я хвалю сама себя и продолжаю улыбаться. Теперь-то у меня точно все будет отлично! Глава 10. Провинившийся мужик — Сынок, пора прекращать себя так вести! Ну что за детский сад развел. Сопьешься ведь! Невелика потеря, найдем тебе новую жену, из нашего круга. Вот у Светочки Разиной дочка есть, Алиша, я давно подумывала тебя с ней познакомить. Такая умничка! Бизнес свой, благотворительностью занимается, три языка знает. Недавно из Японии вернулась. Какая нахуй Алиша? Какая Светочка? Убираю телефон подальше от уха и с трудом разлепляю глаза. Мать продолжает что-то тарахтеть в трубку, но я не слушаю. Рассматриваю паутину на люстре, поворачиваю голову и смотрю на пыль на прикроватной тумбе. Бухаю уже хер знает какой день. Официальная версия — у меня отпуск. Неофициальная — я в банальном запое. На все забил, хер положил. Слабак. Она ушла, и я разваливаюсь как тряпка. Какого хуя я допустил это? Как дошел до этого момента своей жизни? Все разрушил собственными руками. И теперь Рита ушла. Она, моя женщина, моя жена — где-то там. Живет свою новую жизнь. Поначалу я думал нанять человека, чтобы следить за ней. Я не могу разрубить этот узел, потому что знаю: она вернется. Не может не вернуться. Потом принимаю решение дать ей свободу. Временно. Кудряшка не из тех женщин, которые сразу после развода ударяются во все грехи. Моя — нет. Моя чистая, верная, правильная. Сколько я не выходил из квартиры? Две недели? Три? Довольно. Моей женщине нужен уверенный в себе мужик, на которого можно положиться, а не безвольная размазня. Все, пострадали — и хватит. Теперь настало время подниматься с колен и идти вперед, строить планы, как вернуть свою Кудряшку. Идей — ноль. Что делают провинившиеся мужики и можно ли назвать меня провинившимся? Вот мудаком меня точно можно назвать. Какой там стандартный подход? Цветы, письма с любовными признаниями? Бред. Нахер ей не упало это все от меня. Да и рано еще. Если у меня не отболело, то про нее и речи быть не может. Значит, пока надо переждать. Но мысль о том, что за ней все-таки стоит приглядывать, не оставляет меня. Она ж хрупкая, маленькая. А вдруг к ней уебок подкатит какой-нибудь? А Кудряха воспитанная, даже нахуй его не пошлет. Значит, нужен кто-то, кто пошлет вместо нее. Надо бы узнать у своих безопасников насчет хорошего и проверенного человека. — Да что же это такое! Все как об стену горох! Мирон?! Миро-он?! С тобой мать разговаривает, будь добр, поддержи беседу! Сажусь на кровати и разминаю шею, оглядываюсь. С тех пор, как Рита ушла, я перебрался на ее сторону кровати. Укрываюсь ее одеялом, сплю на ее подушке. Она и не пахнет уже ею, теперь там только мой запах — спертая вонь одиночества. Проебал. Проебал. — Да, мама, — поднимаю телефон и прикладываю к уху. — Как ты смотришь на то, чтобы приехать к нам сегодня и познакомиться с Алишей? Раньше я особо не придавал значения тому, как Кудряха общается с моими родителями, в частности с матерью. С самого начала у них не задалось, мать бесилась, выставляла ультиматум за ультиматумом, но потом все изменилось. Казалось, золотая середина найдена, и они стали улыбаться друг другу. Только улыбка эта была сквозь зубы. Рита никогда не жаловалась мне на мою мать, хотя я видел, как она ее шпыняет, поучает. Я наивно полагал, что, если мать перейдет некую черту, Рита придет ко мне, поделится переживаниями, а я обязательно подключусь к проблеме и остановлю мать. Упрямая дурочка. Терпела, мучилась, переживала все внутри себя. Возможно, если бы мы были честнее друг с другом, не случилось бы этого всего. — Какая Алиша, мам? У меня есть жена. — Бывшая! — мать аж взвизгивает истерично. — Бывшая жена, Мироша! Быв-ша-я! Забудь ты ее как страшный сон. — Прекрати так говорить о ней, — башка раскалывается, горло саднит от огромного количества сигарет. — Буду говорить как хочу. И даже повторю тебе то, что сказала тогда — она тебе не пара! — Пара — не пара, но я люблю ее, мам, — бормочу устало. — Какая разница, жена она мне или нет, если внутри душу на части рвет? Мне хочется услышать от матери слова поддержки, сочувствия что ли. Но я зря надеюсь. Похоже, ее вся ситуация с моим разводом приводит в восторг. И как я раньше не замечал ее истинного отношения к Рите? — Ничего, милый мой. Любовь, она знаешь какая? Непостоянная. Сегодня любишь одну, завтра другую. Так ведь? — спрашивает с хитрой усмешкой, явно намекая на истинную причину нашего развода и мою измену. — Нет, мам. Любовь, она одна. — В общем так, Алишенька сегодня будет у нас. Приезжай, скажем, к семи вечера. Алевтина приготовит рыбку, откупорим бутылочку вина... И отметим твой развод, сынок, — так и хотелось закончить. — Откупоривай, мам. Я не приеду. — Как это? — А вот так. У меня дел невпроворот, а на Алишу твою мне откровенно насрать! — Мать на том конце провода ахает. — Пока. И кладу трубку, не дожидаясь ответной реплики. Какой смысл? Знаю я, что мать дальше втирать мне будет. Теперь только один выход — избегать ее изо всех сил. Глава 11. Новая реальность От меня за версту разит жасмином. Я окончательно тронулся головой, раз продолжаю пользоваться гелем для душа своей жены. Флакончик заканчивается, надо бы новый купить. Точно такой же. Я скатился на дно, но мне откровенно похуй на это. Хоть так, но она рядом. Знаю — это фантом, но перестать не могу. Выхожу из душа, бреюсь. Надо бы еще подстричься. Джигурда, блять. Обматываю бедра полотенцем и иду на кухню. Включаю кофемашину, делаю себе эспрессо. Снова звонит телефон. Герман, мой зам. — Привет, — отвечаю ему как можно бодрее. — Воскрес? — хмыкает пройдоха. — Твоими молитвами, — усмехаюсь в ответ. — Если бы моими молитвами, ты бы уже на том свете тусил, а я в твоем кресле сидел. — А харя не треснет? — Если только немного, — хохочет друг и говорит уже серьезнее. — Мир, там Левашов нарисовался. Про тендер от администрации весточку принес. Надо бы подготовиться. — Стоящий тендер? — спрашиваю с интересом. — Если бы нестоящий, я б не трогал тебя. — Понял, буду через час. — Ну, давай, босс. Жду. Надо бы поесть. А то забыл, когда последний раз еду во рту держал. Надеваю черный деловой костюм и черную рубашку. У меня траур по семейной жизни, хули. По пути на работу заезжаю в барбершоп и окончательно привожу себя в порядок. В тачке у меня начинает трезвонить телефон. Марина. А этой какого хера надо? Скидываю звонок и выхожу из авто. Размашистыми шагами захожу в офис, киваю охране, которая становится по стойке смирно. Вхожу в приемную. Валентина, моя секретарша, подрывается и хлопает глазами. Красивая, молодая, сочная деваха. Мужской взгляд подмечает все это, всегда подмечал. Но сейчас, как никогда, мне совершенно неважны ее прелести. Она словно красивая картина — оценил и пошел дальше. Мне нужна моя женщина. Не абстрактный, эфемерный образ, а родная, самая любимая и единственная девочка. — Мирон Алексеевич? — вытягивает меня из размышлений Валя. — Валя, закажи мне завтрак и двойной эспрессо. И позови Германа. Работа спорится. Пока меня не было две недели, дел накопилось немало. Разгребли кое-что с Германом, тендер обсудили. Носом землю по нему рыть придется, но оно того стоит. Строительство новой краевой больницы. Ставки очень высоки, надо будет выложиться на все сто процентов. Ближе к вечеру Марина снова начинает обрывать телефон. — Чего тебе? — выпаливаю вместо приветствия. — Вот, значит, как ты заговорил со мной? — шипит коброй на меня. — Марин, я не понял. Я тебе звезды с неба обещал, что-ли? Жениться? Бизнес отписать? Схуяли ты, коза драная, решила наезжать на меня?! — Я беременна! — выпаливает она. — И? — не понимаю, при чем тут я. — Мы трахались с тобой в гондоне, каждый раз. — Ну и что! Они не дают стопроцентную гарантию! — верещит Марина истерично. — От меня-то тебе что надо? — я по-прежнему не догоняю нихера. — Это твой ребенок! — Марин, ты ебнулась? — я охуеваю. Реально охуеваю. Потому как всегда осторожен в этом плане, да и то, что у нас с Ритой не получалось заделать ребенка, тоже наводит меня на кое-какие мысли. Это не может быть мой ребенок, хоть убей. — Я в здравом уме и говорю тебе. Это твой ребенок. Точка. — Идиотка настаивает на своем, упорно твердя одно и то же. — Марин, нет. Ты вправду ебнулась. Сколько у тебя любовников? — эта баба всегда была слаба на передок. Еще в универе могла учавствовать в тройничках. Не только с мужчинами, но и с женщинами. У нее неуемная тяга к сексу. Нимфоманка она или нет — хер знает, никогда не задумывался над этим вопросом. — Только ты! — снова выпаливает она. — То есть с мужем ты не ебешься? — вскидываю бровь и постукиваю ручкой по столу. — Он же мой муж, конечно, мы спим! Ну не дура ли? — Мариш, иди нахуй, правда. Мне и без тебя есть из-за чего переживать. — Ты все по Риточке своей страдаешь? — говорит с таким ядом, что хребет ей переломать охота. — Рот закрой, сука. И чтобы я имени ее из глотки твоей глубокой не слышал! — Вот, значит, как ты заговорил?! Как член свой толкать в эту самую глубокую глотку — ты тут как тут, а как помочь девушке с ее проблемами, так хренушки? — Все совершенно верно. — Значит так. — Ее тон резко меняется, Марина начинает говорить по-сучьи холодно. — Ты держишь свою жену на привязи, в частности, ее рот. Чтобы ни единого слова на прилетело в мой адрес. А я взамен никому не скажу, что это твой ребенок. Мирон, если она что-то расскажет Толику, я не ручаюсь за себя. В меня будто кипятком плеснули. От ее наглости аж снова кровь от лица отливает. Клянусь, удавил бы. — Слушай сюда, Мариша. Если ты, тварь, еще хоть раз скажешь что-то в адрес моей жены, клянусь, я переломлю тебе все кости. Сотру в порошок. Не пожалею ни денег, ни связей. И насчет ребенка не смей больше втирать мне. Эти вещи определенным анализом на раз-два проверяются. Ты же хочешь сохранить свой брак с Толиком? Вот и исчезни, пока я сам не пошел к нему и не выдал все о тебе. Сбрасываю звонок и откидываю трубку. У Марины совсем поехала крыша. Понимаю, почему она переживает. Если Толик узнает — молча разведется с ней, заберет все свое и оставит Марину с тем, с чем взял, а точнее, ни с чем. Ее умирающий бизнес и сиськи силиконовые не в счет. И тогда Мариша пойдет по белу свету, потому что кроме как сосать члены она не умеет больше ничего. Но угрожать моей жене точно не стоит — если с головы Кудряхи упадет хоть одна кудряха, я Марину в мокрое место превращу. Решено — найду Рите невидимую охрану. Пусть аккуратно присмотрят, так мне спокойнее будет. Глава 12. Фото Смотрю на ее фотографии и не могу налюбоваться. Вот она гуляет по магазинам со своей лучшей подругой Аленой. Вот в продуктовом выбирает еду. Отдыхает в парке. Идет пешком на работу. Она другая. Но все равно какая-то родная. Вся такая моя, для меня. За Ритой следят уже несколько недель, и, как только у меня появились первые фото, я как маньяк, как конченый сталкер, начал дрочить на нее. Остервенело, представляя, как ласкаю ее грудь, целую живот, просовываю язык между складочек и вылизываю ее, а она течет, все сильнее и сильнее. Стонет, кричит мое имя, выпрашивает еще больше. Больной ублюдок. Смотрю на других телок и не вижу нихера — они за пеленой тумана. При воспоминании о Марине блевать тянет. Снова беру в руки фото с гуляющей по парку Ритой и глажу подушечкой пальца ее губки. Она улыбается. Не так, как раньше, но все же улыбается. С оттяжкой, но искренне. Я представляю себя рядом с ней. Идущим рядом, берущим ее за руку. Так, как будто не было всего этого пиздеца, как будто мы — по прежнему мы. Молодые, дерзкие, бесшабашные и бесстрашные. Искренние, любящие друг друга всем сердцем, не боящиеся ничего — ни будущего, ни осуждения родных. Нет этого ничего. Было когда-то давно, в прошлом. Осталось лишь в давнишних воспоминаниях и на старых фото, которые я храню в семейном альбоме. Набираю номер Семена — человека, который присматривает за Ритой. — Слушаю, Мирон, — отвечает тот. — Как дела? — спрашиваю у него. — Все как всегда. Сейчас объект на работе в детском саду. В обеденный перерыв выходила в парк, кормила уток в пруду. — Что там с ее походами к врачу? Меня это беспокоит, мы не можем понять, что происходит. Дело в том, что Рита раз в несколько недель сдает анализы — услужливая регистратор из клиники любезно продемонстрировала нам заказ моей жены. Анализ крови, витамины, еще какие-то общие показатели. Потом Рита начала ходить на прием к диетологу. Это тоже было странно, потому что она очень сильно похудела. Консультация с другим врачом немного приоткрыла мне глаза: вполне возможно, что Рита очень сильно похудела и забила тревогу. Диетолог держит руку на пульсе, контролирует ее состояние, корректирует питание и лечение. И действительно, Кудряшка стала потихоньку набирать вес. Семен как-то прислал мне фото из кафе, в котором Рита обедала, и я охерел от ее худобы. Через некоторое время было еще одно фото, и еще, и еще. Она поправлялась на глазах, и это до усрачки радовало меня. Но тем не менее, я не мог отделаться от мысли, будто что-то упускаю, теряю из рук невидимую нить. Что-то невероятно важное. — Семен, она вчера снова в клинику ходила, да? — Да. К сожалению, я пока не могу дать вам ответ, к какому именно врачу, моего информатора уволили, а к новой сотруднице я еще не нашел подход. — Давай, Сем. Рой, копай, мне нужно знать, что с моей женой. Возможно, она болеет чем-то? — последний вопрос был адресован скорее самому себе. — Судя по ее внешнему виду и поведению, с Маргаритой все в порядке. — Не надо анализировать ее поведение и внешний вид. Твоя задача — отчитываться мне о ее передвижениях и защитить в случае необходимости. — Так точно, — отвечает Семен и кладет трубку. А я вновь возвращаюсь к фотографиям. Пересматриваю их, считываю каждый каждое выражение лица, взмах ресниц и улыбку. Прохожу по квартире и втягиваю носом воздух. С каждым днем тут все меньше хочется находиться. Эта квартира перестала быть моим домом, как только Рита ступила за порог и покинула ее. Решение приходит мгновенно, и я набираю нужный номер. — Валя, у нас недавно сдался объект за городом — коттеджный поселок. Посмотри, там на самой окраине, у леса, стоит большой дом. Пригони туда дизайнера, пускай спланирует интерьер и отделку. Как можно скорее. У меня по всему городу достаточное количество недвижимости — жилые помещения, коммерческие. Как генеральный директор строительной фирмы, я могу позволить себе выбрать лучшее. Этот дом в новом коттеджном поселке я выбрал для нас с Ритой давно, еще когда не было никаких намеков на то, что «нас» может не стать. — Да, конечно, Мирон Алексеевич, — говорит Валя. — Завтра все устрою. Дни тянутся один за другим. Рассветы, закаты. Работа. Череда однотипных событий и встреч. Ремонт практически полностью завершен. Когда есть деньги, тебе сделают и привезут все что угодно в кратчайшие сроки. Утром, как обычно, кофе и поездка на работу, а вот вечером… Вечера я провожу с фотографиями Риты. Она меняется: щеки румяные, глазки блестят. Счастливая. Она счастлива не со мной. Этот факт бьет в самое сердце. Причиняет практически смертельную боль. В последние месяцы Рита не улыбалась мне вот так открыто, искренне. И я бы заподозрил ее в том, что все это из-за другого мужика — будущего смертника — но нет, отчеты исправно показывают, что Рита одна. На свидания не ходит, домой, кроме подруги, никого не водит. Неужели она вырвалась из клетки и вдохнула воздуха свободы? Неужели ей было настолько херово со мной?! К концу второго месяца после нашего развода я собрал все свои шмотки и перебрался в новый дом. Родителям отдал ключи от старой квартиры. Теперь держу дистанцию, не подпускаю никого к себе. Мать свихнулась со своими Алишами — Светами, подкладывая под меня не пойми кого. Я окончательно тронулся, раз спланировал весь дом так, как мечтала бы Рита. Спальня с большая кроватью, рядом с ней туалетный столик с зеркалом на стене. Отдельная просторная гардеробная и ванная. Огромная кухня-гостиная, пара гостевых комнат. На улице банька и беседка. И детская. В зелено-желтых тонах. Для будущего ребенка, пол которого спланировать невозможно. Она вернется. И мы снова будем счастливы. У нас родится ребенок. Или даже несколько. Катаю эти мысли по кругу и взываю к кому-то там, наверху. Молю, чтобы все это оказалось правдой, чтобы мы снова рядом, снова друг с другом. Ебнулся я. Конкретно так тронулся башкой. Сажусь на диван, откупориваю бутылку вискаря, наливаю в стакан, смотрю. Закуриваю сигарету, втягиваю дым и выдыхаю его. Через месяц новый год. Обычно мы с Кудряшкой на праздники уезжали в горы. Море снега, лыжи, запах хвои — и только мы вдвоем. Только сейчас понимаю: это все было действительно правильно. Наше единение и отсутствие связи с внешним миром. Мы наслаждались друг другом, подолгу сидели у камина, смотрели на огонь, а потом неистово занимались любовью прямо у этого камина. Ностальгирую, предаваясь воспоминаниям, а после звонит телефон. Именно этот звонок и разделяет мою жизнь на до и после. Глава 13. Ожидание — Я тебя прошу, прекрати скупать детские шмотки! — Алена ходит по квартире и заглядывает в пакеты, которые снова привез курьер. Я не могу остановиться. Знаю, что покупать заранее вещи для ребенка — плохая примета, понимаю все. Но в моей жизни за последнее время произошло уже достаточно плохого, я не хочу больше об этом думать. Теперь только позитив, только улыбки и радость. И бесконтрольная покупка детских вещей онлайн. — Аленка, ну не могу я, — мягко улыбаюсь и включаю чайник. Подруга плюхается на стул и вытягивает ноги: — Ритка, Ритка, — журит меня она, — когда Мирону скажешь-то, м-м? Имя бывшего мужа режет слух точно так же, как и два месяца назад. Время не помогло, я дергаюсь при упоминании о нем. — Не знаю, Ален, — сажусь рядом и глажу живот. Он пока совершенно незаметен, тем более что я стараюсь носить свободные вещи. Кроме родителей, Алены и начальницы никто не в курсе моего интересного положения. Умом понимаю, что Мирон имеет право знать о том, что я беременна. Но эгоизм и желание уколоть его сильнее мук совести, поэтому я молчу. Хотя нет, не только поэтому. Я боюсь, что эта новость не вызовет в моем бывшем муже ни единой эмоции. Мы же расстались, теперь у него новая жизнь, возможно, даже новая любовь. И тут вдруг я. Да еще и с багажом. Привет из прошлого, так сказать. А что, если он меня отправит туда, откуда пришла? Не поверит в то, что ребенок его? Или же поверит, примет и будет всегда где-то рядом мелькать. Вместе со своей новой женщиной. Мне нельзя волноваться, это плохо для ребенка. Дело в том, что беременность проходит не так, как хотелось бы. Жуткий токсикоз, тонус, не очень хорошие показатели. Меня от одного имени бывшего мужа бросает в дрожь, а что же будет, когда я его увижу или поговорю с ним? — Ты же понимаешь, что рано или поздно тебе придется позвонить Мирону и сообщить о том, что ждешь ребенка? Чайник закипает, и Алена, не дожидаясь меня, встает и начинает заваривать нам чай. Я благодарна подруге за то, что она рядом. Даже несмотря на собственные проблемы, она часто приезжает и помогает мне. — Я скажу ему, Ален. Но чуть попозже. Пускай пройдет первый триместр. Он самый сложный и опасный, слишком высок риск выкидыша. Подруга ставит передо мной дымящуюся чашку и садится напротив. — Погоди, почему ты заговорила про выкидыш? Неужели думаешь, что Мирон будет не рад малышу? — нахмурив брови, спрашивает Аленка. — Ален, а вдруг он уже нашел себе другую? Живет с ней счастливо, и тут я. С пузом. Думаешь, он обрадуется? — хмыкаю печально и отпиваю чай. — Во-первых, с чего это вдруг ты решила, что он не одинок? А во-вторых, Гош, ну е-мое! Вы восемь лет мечтали о ребенке, и вот он, нате, распишитесь. Ребенок — это всегда счастье. Конечно, в идеале дети должны рождаться в полной семье, и это прекрасно, но что ж поделать, если судьба распорядилась иначе. Так что ответ на твой вопрос — думаю, Мирон будет счастлив. А еще думаю, что он сделает все возможное, чтобы вернуть тебя. Я резко вскидываю голову и впериваюсь взглядом в подругу. Та преспокойно размешивает сахар в кружке и смотрит на меня со смешинками в глазах. — Он изменил мне, Ален. О возвращении речи и быть не может. Тем более если бы Мирон хотел вернуть меня, уже дал бы о себе знать, — признаться, это меня немного ранит. Где-то в глубине души я надеялась на то, что он будет пытаться меня вернуть. Будет приезжать, звонить. Глупо, знаю. А еще бессмысленно. Грош цена его словам о любви. «Я не отступлюсь от тебя», — его слова. Просто набор букв, не более того. — Ты такая смешная, Ритк, ну правда, — Аленка постукивает рукой по столу и смеется. — А ты чего ждала? Что он придет на порог и будет у тебя в ногах валяться? — Примерно, — бурчу я. — Ну пришел бы, и что? Пустила бы? — спрашивает Алена уже спокойнее. — Нет, конечно, — качаю я головой. — Ну вот поэтому он и не приходит, — Алена задумчиво крутит в пальцах прядь. — Полагаю, он выбрал выжидательную тактику. — Да с чего ты вообще взяла, что ему есть до меня дело? — я сержусь и прикрываю руками живот, который начало тянуть. Алена смотрит на меня с жалостью, поджимает губы и произносит с грустью: — Да просто я не могу поверить, что вы двое сможете разойтись навсегда. Вы же любите друг друга. Вспомни, как раньше было, — вы оторваться друг от друга не могли. Я резко выставляю вперед руку, останавливая подругу. — Он трахал другую, Ален. Полгода. Ну какая любовь?! — Я не оправдываю его, но, Рит… Не может быть все настолько фатально. Алена сидит у меня еще какое-то время. Впереди выходные, я намереваюсь прибрать квартиру и спланировать детскую. Вещей малышу я накупила на год вперед, осталась мебель и мелочевка. Одежду я старалась брать нейтральных цветов — белую, зеленую, желтую, так как понятия не имею, кто там внутри. Мальчик или девочка? Мне вообще без разницы, лишь бы здоровенький. А Мирон… думаю, он бы хотел сына. Или дочь. Точно не знаю. В сумочке у меня лежит направление на первый скрининг, который назначен на понедельник. Там-то я и узнаю пол ребенка. Всю субботу я занимаюсь домом, а воскресенье решаю посвятить себе. До нового года еще месяц, но витрины магазинов уже украшены, а в торговых центрах продают елочные игрушки, гирлянды и прочие атрибуты праздника. Накатывает грусть — каждый новый год мы с Мироном встречали вместе. Что ж, в этом году праздник мы тоже встретим вдвоем. С моим маленьким. Решаю зайти в кофейню. У прилавка заказываю чай с пирожным и сажусь за столик. Пока готовят мой заказ, разглядываю прохожих в окно. Кто-то спешит по делам, кто-то просто прогуливается. Парочки держатся за руки. — Рита? — окликает меня знакомый голос из прошлого, и я оборачиваюсь. Глава 14. Развестись и разлюбить — Толик? — я вскидываю бровь и бегло прохожусь взглядом по мужчине. Он постарел как-то, поседел, появились морщины и живот. Мы давно не виделись. Я не интересовалась жизнью Марины и ее отношениями с мужем после всего произошедшего. Это было последнее, что я хотела бы узнать. Это были друзья мужа, мажоры из общей тусовки. На меня все они всегда смотрели снисходительно, будто ждали, когда же Мирон наиграется в благодетеля. Дождались. — Поверишь? Не узнал тебя, — усмехается мужчина, окидывает взглядом мою буйную шевелюру и замечает: — Ты сменила прическу. Тебе идет, правда. Можно я присяду? Я не хочу, чтобы Толик садился, не хочу разговаривать с людьми из своего прошлого, но решаю не дрожать перед тенями, а поговорить с ними. — Присаживайся, — разрешаю ему. В это время как раз официант приносит мой заказ, и я принимаюсь за еду. — Как поживаешь? — спрашивает Толик. — Слышал, вы с Мироном развелись. — Развелись, — киваю ему. — А я… у меня все хорошо, — улыбаюсь слишком нервно. Толик достает зажигалку и вертит ее в руках. В глазах тоска смертная, на губах болезненная улыбка. — Ты давно знала? — тихо спрашивает он. — О чем? — я решаю сыграть дурочку. — Брось, Рит, — устало отмахивается Толик, — ты знаешь, о чем я. Опускаю взгляд на пирожное. Должна ли была я прийти к мужу Марины и рассказать ему о том, что видела? Наверное, так было бы правильно. Но я совершенно не думала на эту тему. — Знала давно, увидела своими глазами три месяца назад, — отвечаю честно. — Не спрашивай, почему не сказала, я о тебе вообще не вспомнила тогда. Толик опускает взгляд на свои руки и сжимает кулаки, аккумулирует в них злость, а я машинально опускаю руки под стол и обхватываю живот в защитном жесте. — С-сука, — рычит Толик, а я испуганно дергаюсь, что не остается незамеченным мужчиной. — Прости, не хотел тебя напугать. Я выдавливаю из себя улыбку и начинаю продумывать пути отступления. Плевать уже и на чай с пирожным и на то, что я хотела согреться. — Знаешь, я ведь понять нихера не мог, — начинает исповедоваться Толик. — Вы развелись, отчего-почему — хер проссышь. Мирон как испарился, в игнор меня отправил. Марина с катушек слетела — истерика за истерикой. А примерно месяц назад мне звонит скрытый номер — доброжелатель, — мужчина усмехается зло. — Говорит: трахается твоя жена, и фотки на телефон скидывает. А там и друг мой лучший, и брат, и, блять, отец. У меня распахиваются глаза, а сердце пускается вскачь. — Что? — переспрашиваю осипшим голосом, потому что поверить не могу в то, что это правда. Толик поднимает на меня взгляд и растягивает рот в мучительной улыбке. — Вот так, Ритуся, вот так. Я даже не мог разобраться, кому первому идти морду бить — брату, отцу или лучшему другу. Я не могла вымолвить ни слова, лишь рот изумленно открывается. Я никогда не испытывала теплых чувств к Марине. Она была слишком вызывающей и вела себя соответственно. — Моя жена — что-то вроде нимфоманки, Рит, — поясняет мужчина. — Когда мы поженились, договорились, что, если ее прижмет, она скажет и мы решим, что с этим можно сделать. Я ж полюбил ее, тварь, до разрыва сердца. Блядь она последняя, но любовь к ней еще более ублюдская, чем она сама. Толик на глазах мрачнеет, сникает, опускает голову и смотрит безжизненно на солонку. — Мне жаль, Толь, — говорю ему единственное, что приходит в голову. Мужчина будто отходит ото сна и смотрит на меня так, словно видит впервые. — Жаль, — повторяет он задумчиво. — А знаешь, отчего мне жаль? Оттого, что суку эту разлюбить не могу, вот тут она, — тычет себе в сердце, потом в голову, — вот тут и тут, везде, блять. — Не будешь разводиться с ней? — Уже развелся. Только, знаешь ли, развестись и разлюбить — это две разные вещи. Уж мне ли не знать, Толик… Какое-то время мы сидим и общаемся, вполне себе миролюбиво. Он интересуется моей работой и тем, как живу. После мы выходим на улицу, подходим к пешеходному переходу. Мне нужно на противоположную сторону, куда нужно Толику, я не знаю. Кажется, он и сам не знает, куда приткнуться. Прощаемся, даже тепло обнимаемся. Я машу ему рукой и провожаю взглядом, пока он не скрывается за углом здания. Ступаю на желтую полоску пешеходного перехода. Шаг, еще шаг. Боковым зрением вижу стремительное движение автомобиля в мою сторону. Визг, удар, крик. Мой? Чей? Какие-то вспышки. Боль, кровь. Мне тяжело дышать, кто-то трясет меня, о чем-то спрашивает. А я чувствую только то, как смертельно крепкой хваткой цепляюсь в живот. Гробовая тишина, и абсолютная, черная темень пространства накрывает меня куполом. — Здравствуй, — до гребаных мурашек знакомый голос Тьмы разрезает мою жизнь. — Вот и я. Снова возвышается надо мной тенью, скалится, капает слюной на мою холодную кожу. — За что ты так со мной? — едва слышно шепчу я, лежа на ледяной сырой земле. — За то, что поверила в счастливый конец, — хохочет траурный, мерзкий голос и тянет ко мне свои черные щупальца, обхватывает ими живот. — Не забирай! — кричу что есть мочи. — Оставь! Я смогу! Я справлюсь! — воплю изо всех сил, срывая голос, пытаюсь вырваться, но тело будто сковано цепью. Тьма придвигается ко мне и опаляет ухо тошнотворной влагой: — Поздно. Глава 15. Плохая примета — Ты поспорил на меня? — я воинственно упираю руки в боки и гордо вскидываю голову. — Признавайся, Епифанов! Мирон лукаво улыбается озорной, дерзкой, мальчишеской улыбкой. Вместо ответа на мой вопрос подходит ближе. — Кудряшка, ты чего маленькая такая? — щелкает меня по носу, а потом поднимает двумя пальцами за подбородок, наклоняется ниже и еще ниже. Наши губы соприкасаются. Нет, это не поцелуй, просто касание. А я трепещу, внутри все колотится от переполняющих меня эмоций: — Глупая малышка. Нет, я не спорил на тебя. — Почему тогда ты преследуешь меня? — спрашиваю с вызовом. — Есть в тебе что-то, отчего сносит крышу, Кудряшка. Свет пытается пробиться через темноту. Я вижу, как начинает просвечиваться это полотно, но не могу ничего с этим поделать. Щурюсь от света, прикрываю глаза. Не могу пробраться ближе, снова ныряю в глубину. — Я не ровня тебе, Мирон. Уходи, — утираю слезы, которые впитываются в ткань пуховика и ухожу как можно быстрее, но все бесполезно. Меня перехватывают за руку и резко разворачивают. Мирон рычит, больно хватает за талию и крепко сжимает. На скулах у него ходят желваки, взгляд пускает молнии, из ноздрей разве что дым не валит. — Не надо, Рита, не приказывай мне. Я сам решу, когда мне уходить. — Голос надрывный, нервный. Меня качает. Плыву будто на волнах. Я что, в отпуске? Не помню ничего. Тошнит. К горлу подкатывает тошнота, голова просто чугунная, словно сдавлена в тиски. Я пытаюсь что-то сделать, но все впустую, все бесполезно. Как меня зовут? Боже, что происходит? Яркая вспышка, и меня толкает спиной на стену. Снова приходит безлунная ночь и приносит с собой воспоминание. — Доверься мне, прошу, — хватает за руки, молит меня. И я понимаю, что у меня есть власть над этим парнем. У меня — бедной, безродной лимитчицы — есть власть над самым завидным женихом города. — Я доверюсь, а ты ударишь в спину, Мирон. Так и будет, — говорю еле слышно. Горло болит от произнесенных слов. Не пара я ему. Не дадут нам быть вместе. Чем дольше это все затянется, тем больнее нам потом будет расставаться. — Дай мне доказать, Кудряшка. Я сберегу нас, малышка, слышишь? Открывать глаза больно, ощущения такие, будто, пока я спала, кто-то насыпал мне под веки песка. Смотрю на белый потолок. Раз квадрат, два, три, четыре, пять. Первый ряд, второй, третий. Это сколько получается? Пятью три? Пятнадцать, да? У меня дома другой потолок, с красивыми модными трекерами освещения. Их можно врубить на полную мощность, и будет ощущение, что ты попал в торговый центр, а можно приглушить, и тогда создается романтическая, интимная атмосфера. Я не чувствую тело. Вернее, не так. Чувствую боль сразу и везде. Руки, ноги, голова, спина и живот. Боль — она везде. — Рита, — зовет меня незнакомый голос. Медленно поворачиваю голову и смотрю на мужчину, который сидит на табурете. Красивый. Рубашка обтягивает широкие плечи и накачанные руки. Ему не больше тридцати, пшеничного цвета волосы, мягкие губы, голубые глаза. В них стоят невыплаканные слезы, в белках лопнули капилляры, губы сухие. Он выглядит испуганно. Наверное, потому, что вся его белая рубашка в крови. Он поранился? Если это так, почему он сидит рядом со мной? Почему ему не оказывают первую помощь?! Крови столько… О боже! У него наверняка серьезная рана! Я честно пытаюсь открыть рот, но губы слиплись, а моих сил, чтобы разодрать их, не хватает. — Не говорите ничего, — он придвигается ближе, кладет свою ладонь на мою руку и чуть сжимает ее. Я чувствую, что ладонь у него сухая и теплая. А мне так не хватает тепла, мои ноги окоченели, мне бы носочки… Прав был Мирон — надо было надеть носки. Мужчина тянет мне бутылку с соской, и я припадаю к ней. Он дает мне сделать пару глотков, а после жестоко отбирает воду. — Простите, — его брови соединяются в хмурое выражение лица, — не подумайте, мне не жалко для вас воды, но вам нельзя много. Он садится на стул и нажимает на кнопку на стене. — Кто вы? — Мой голос или нет? Я хриплю, как старый граммофон, кажется, что кто-то налил кипятка мне в глотку. — Мы с вами незнакомы, — объясняет он, — меня зовут Олег, я случайно оказался на месте аварии. — Вы пострадали? — спрашиваю с тревогой, ведь пятна крови на его рубашке говорят сами за себя. — Что? — Олег наклоняет голову, не понимает ничего. — Ваша рубашка, — указываю на его грудь глазами, — она вся в крови. Олег громко сглатывает, два раза моргает и опускает голову. Запускает в волосы руки и сжимает их, как мне кажется, чересчур сильно. Затем резко выдыхает и поднимает растерянный взгляд: — Это ваша кровь, Рита. Я замираю. Как стоп-кадр моей жизни. Я, лежащая на кровати под белой простыней, с торчащими отовсюду трубками, закатанными в гипс ногой и рукой. И чужой мужчина, взгляд которого кричит от бессилия. В это время в палату входит доктор. Женщина в возрасте, в белом медицинском костюме, с шапочкой на голове. — Здравствуйте, Маргарита, — говорит мягким голосом, — я Анна Ильинична, ваш лечащий врач. Вы помните, что произошло? — Нет, — отвечаю ей и хмурюсь. — Что последнее вы помните? — с участием спрашивает она и что-то помечает в своих документах. Я задумываюсь, напрягаю мозг, ищу нить, за которую можно будет зацепиться. — Помню,как сидела в кафе со своим знакомым, а дальше… дальше мы разошлись. — Это все? — уточняет она, и я киваю. Подсознательно, где-то очень-очень глубоко внутри, я знаю, что все это значит. Но на самом деле я хочу, чтобы она молчала. Чтобы все они замолчали. Ощущения, как будто боишься произнести вслух самые страшные мысли, чтобы не накликать беды. — Вас сбил автомобиль, Маргарита, — она говорит мягко. Жалеет меня. Глаза по-матерински окутывают теплотой, лаской. Но у Анны Ильиничны много дел, много таких же, как я. А сколько их еще будет? Ей надо торопиться. — А это кто? — спрашиваю у нее так, будто чужака нет в одной комнате вместе с нами. — Это Олег Евгеньевич. Он оказывал вам первую помощь до приезда скорой, а после ехал за машиной и позаботился о вас здесь, оплатил индивидуальную палату, был рядом, ждал, когда вы очнетесь… — Прекратите, — зло перебивает ее Олег. — Сейчас не до этого, есть дела поважнее. — Что со мной? — спрашиваю глухо, безжизненно. — У вас перелом голени и руки, множественные ссадины и ушибы мягких тканей. Сотрясение мозга, — отвечает доктор. Сухой список бла-бла-бла, все не то. Мне безразлична эта информация. — Мой ребенок?.. — вопрос звучит едва слышно, безэмоционально. — Мне жаль, Маргарита, но плод не удалось спасти. Плод. Никакой это не плод. Это ребенок. С уже сформированными ручками, ножками. — Я должна была идти на скрининг, — бормочу в потолок и снова считаю квадраты. Один, два, три… — Вы не знаете, это мальчик или девочка? Первый ряд, второй, третий. Всего пятнадцать. Должно быть пятнадцать. — Простите, Рита, мне это неизвестно, — отвечает глухо и поджимает губы. — Неизвестно, — эхом резонирую я. — А я распашонок бежевых накупила, потому что не знала, кто будет. Теперь уже и не узнаю. И вправду говорят — плохая примета. Я вижу их… тени, зарождающиеся в углах, клубящиеся, словно змеи. Знаю: как только я закрою глаза, они потянутся ко мне и опутают меня, затянут в свои удушающие объятия. — У вас есть семья? Муж или родители? Кому нам сообщить о том, что вы здесь? — она задает вопросы, а я смотрю на то, как в комнате становится темнее, хотя вечер еще не скоро. Я вижу ее шаги, они размыты туманом, не слышны, ведь и она сама — ничто. Она приближается медленно, шаг за шагом, и неспешно накрывает меня словно одеялом, принося вместо тепла обжигающий лед. Стелется сверху, затягивая меня в кокон без света и воздуха, без права на жизнь и счастье. Вот теперь я попалась. Окончательно. Вот теперь я в плену. Мне не выбраться, не вырваться на свободу. Да и зачем она нужна мне, эта гребаная свобода? Ничто не держит меня, там больше нет света. Вот оно, мое спасение — край обрыва и прыжок вниз с раскинутыми руками прямо на острие скал. В палате что-то происходит, пищат датчики, снуют люди. По крови начинает бежать ток. Последнее, что я помню перед тем, как отключиться, — горячая рука, сжавшая мне на прощанье кисть и исчезнувшая. Навсегда. Глава 16. Моя жена — Мирон, — слышу встревоженный голос Семена и понимаю — дело дрянь. — Риту увезли на скорой в первую городскую. Ее сбила машина. — Что? — рявкаю я. — Что значит сбила? Как она? — Я ничего не знаю, ее быстро забрали, — тараторит он. — Какого?.. Ты должен был ее защитить! — От каких-нибудь отморозков, да! Но не от несущейся на нее на всех парах тачке! Я бы попросту не успел! — орет в ответ. — О чем ты? — хорошо, что я не успел выпить ни грамма алкоголя. Хватаю ключи от тачки и вылетаю из дома в чем был — в домашних спортивках и мятой футболке. — Мирон, на нее ехали целенаправленно. Там какой-то замес произошел, я упустил ее этот момент из виду. Ее сбили и скрылись с места происшествия, — уже спокойнее говорит Семен. — Ты запомнил номер тачки? — кричу я, сажусь в тачку, со всей дури хлопаю дверью и срываюсь с места. — И запомнил, и фото сделал. Ну что, нужно идти к ментам? Виляю на трассе, пересекая две сплошные на обгоне. Так, надо успокоиться, не хватало еще впороться куда-нибудь. — Нет. Пока нет. Выясни, кто это. Размажу гниду по стенке… Отключаюсь и выжимаю педаль газа, топлю ее в пол. Паркую тачку криво, бросаю ее и залетаю в холл. — Маргарита Епифанова, привезли на скорой примерно два часа назад, — говорю ошалевшей регистраторше громче чем нужно. — Минуту, — лезет в компьютер, смотрит данные и выдает мне: — Нет такой. — Маргарита Лебедева посмотрите! — Точно, она же фамилию поменяла. Не стала оставлять мою, видимо, чтобы окончательно канаты разрубить. Регистраторша недовольно закатывает глаза и снова тянется к мышке. — Такая есть. Кем приходитесь? — Муж! — муж я! Муж, и похер, что в паспорте написано. — Возьмите бахилы и халат, поднимайтесь на третий этаж, дальше вас сориентируют. Палата номер восемь. Перепрыгивая через две ступени, параллельно натягивая несуразный халат, залетаю на нужный этаж, ловлю какую-то медсестру, спрашиваю дорогу и бегу по лабиринтам коридоров. Налево, направо, снова направо. Возле двери стоит холеный тип в окровавленной рубашке и накинутом сверху халате, рядом с ним врач. Женщина усиленно втирает ему что-то, а тот кивает ей по-деловому. Врач замечает меня и вскидывает брови: — Вы к кому? — К Маргарите Лебедевой, — говорю рвано, пытаюсь отдышаться. — Кем приходитесь? — Муж. Как она? Врач выдает тихое «О!», а мужик хмыкает. Бесит меня, хера ли он тут отирается? Игнорируя мой вопрос, врачиха оборачивается к типу и говорит: — Олег Евгеньевич, видите, как здорово. У Маргариты объявились родственники, так что можете не переживать за девушку. — Анна Ильинична, я бы вас все-таки попросил информировать меня о состоянии Маргариты. Ну и если какая-то помощь будет нужна, сообщайте немедленно. Номер мой у вас есть. — Конечно-конечно, — кудахчет врачиха. — Не понял? Ей не понадобится помощь постороннего человека. У Риты есть я, ее муж, и теперь я обеспечу ее всем, чем нужно. Тип перекатывается с пятки на носок, засовывает руки в карманы брюк, скалится в звериной улыбке и тянет: — Му-у-ж. Что-то в ее паспорте написано совсем другое. — А ты что же, в паспорт заглянуть успел? Лихо! - нервно хмыкаю я и подхожу к нему близко, стараясь убрать с дороги. - Официально тебе, Олег Евгеньевич, заявляю: Рита - моя жена. Точка. — Вот она проснется и мы спросим у нее, замужем она или нет. — Только рыпнись к ней! - начинаю я, но врачиха перебивает меня: — Лучше бы поблагодарили Олега Евгеньевича, что был с Маргаритой все это время, - недовольно качает головой, переводя взгляд с одного на другого. — Чего? — хрипло переспрашиваю я. — Да вы на него посмотрите — с рук ее не спускал, вся рубашка в крови, — врачиха окидывает типа взглядом. Я выпрямляюсь, вбираю кислород в легкие и говорю как можно спокойнее и ровнее: — Благодарю за помощь. Но рядом со своей женой чтобы я больше тебя не видел. Тип откашливается, трет горло и отвечает мне хрипло: — Рита не жена тебе, — и молниеносно уходит, пока я охуевше смотрю ему вслед. Что за хрен такой, этот Олег Евгеньевич? Пробить бы его, не нравится мне, что он трется рядом с Ритой. — Что с Лебедевой? — взываю к врачихе, которая не сводит с меня взгляда. — Как вас зовут? — спрашивает она и чуть поджимает губы. — Мирон. — Мирон, вы действительно муж пациентке? Это очень важно, потому что я не могу предоставлять информацию о ее здоровье посторонним. — Я не посторонний. Я же говорю вам — муж. Врачиха смотрит на меня недоверчиво, снова поджимает губы. Видимо, мой вздрюченный внешний вид удовлетворяет ее, поэтому она начинает: — Маргариту сбил автомобиль. Состояние стабильное. Перелом ноги и руки, ссадины и ушибы. Сотрясение мозга. Киваю. Каждое слово — как нож под сердце. Резали ее, мотали, ломали. Девочку мою маленькую, хрупкую. Включаю здравый смысл и анализирую: рука, нога. Все это не смертельно, будет жить. Ничего страшного, подниму ее на ноги, выхожу. — И плод. Ребенка спасти не удалось. Сожалею. Киваю два раза и замираю. Поднимаю взгляд на женщину и смотрю на нее, но вижу перед собой пустоту. Белая пелена. — Ребенок, — проговариваю я на выдохе, обкатывая каждую букву на языке, примеряя это слово на себя. — Да. Маргарита была беременна. Срок — двенадцать недель, — голос доктора отдает эхом от пустых стен и шипами впивается мне в подкорку. — Вы не знали? — Нет, — вмиг обессилев, будто из меня выбили весь воздух, качаю головой. Врачиха вздыхает: — Мирон, вы должны знать: мы вкололи ей снотворное, потому что у нее началась истерика после информации о ребенке. Ей нужна поддержка и помощь. — Твою мать, — тихо шепнув, тру лицо. Неужели это правда? Почему же она не пришла ко мне? Не сказала?! Господи, я бы не отошел от нее ни на минуту, на руках бы всегда держал. Она носила нашего малыша. Долгожданного и такого неожиданного. Возможно, именно он смог бы примирить нас? Я бы сделал все возможное, чтобы так и произошло. — Какие дальнейшие планы на ее восстановление? — на автомате задаю вопросы, потому что мне нужно иметь полную картину того, что происходит. — Маргарита побудет у нас. Полагаю, что физически она быстро восстановится. По поводу дальнейшей возможности иметь детей пока рано делать выводы, но мы постарались сделать все возможное. Меня больше беспокоит ее психологическое состояние. — Я найду ей психотерапевта. Лучшего, — обещаю уверенно, потому что знаю: так и будет. — Что еще нужно? — Необходимые вещи и предметы личной гигиены. Можете взять примерный список в регистратуре. Пока все. Индивидуальную палату оплатил Олег Евгеньевич. — Кто он? — выплевываю вопрос. Не нравится мне этот хрен, вот хоть убей. Необъяснимое чувство, скорее похожее на инстинкты, которые вопят о том, что чужаку не место рядом с моей женой. — Золотарев наш спонсор, совсем недавно, но мы его все уважаем и очень любим, — говорит с такой гордостью, будто о сыне родном рассказывает. — Счастье, что он оказался рядом с вашей женой. Сплошные дифирамбы. Послушать ее — так этот Олег ангел во плоти. Только так не бывает. Не в этой жизни. Что ж, значит, мне предстоит с ним разобраться. — Ясно. Я могу ее увидеть? — Можете. Только она спит. И, пожалуйста, недолго. Врач уходит, а я открываю дверь и медленно захожу в палату. Комната небольшая, освещение приглушенное. Маленькое окно с опущенными жалюзи. Кровать у стены. Рядом стойка капельницы, на которой висят пакеты с лекарством. Перевожу взгляд на кровать и смотрю на Риту. Мозг вопит: это она, а глаза отказываются верить. Кажется, она стала еще меньше. Ручонки крохотные, со сломанными ногтями и уже обработанными царапинами. Одна рука перебинтована, из другой торчат трубки капельницы, какие-то датчики. Жена вся синюшно-белая, прямо под цвет стен. Губы бескровные, сухие, потрескавшиеся. На подбородке ссадина, на скуле небольшой порез. Глаза плотно закрыты, дыхание размеренное. Кажется, Кудряшка спит и видит прекрасные сновидения. Безмятежна, умиротворена и очень далека от меня. Как принцесса. Белоснежка, которую пробудит ото сна поцелуй прекрасного принца. Только вот я не принц и жизнь наша мало похожа на сказку. Обессиленно сажусь на стул рядом с ее кроватью, беру ее руку в свою и припадаю к ней губами. Аккуратно целую ледяную кожу, грею дыханием. Глажу волосы, аккуратно прикасаюсь к лбу и большими пальцами вырисовываю по нему едва заметные морщинки. Очерчиваю линию подбородка, носа. Практически невесомо, чтобы не разбудить, не потревожить ее сон. Чувствую, как по моим щекам слезы прокладывают горячие дорожки. Я не помню, когда плакал в последний раз. Наверное, в детстве? Даже когда переломался весь в двадцать лет, упав со склона на сноуборде — не плакал. А тут она. Искореженная вся, сокрушенная, разбитая. И бог с ними, с физическими травмами. Переломы срастаются, ссадины заживают, синяки сходят — мне ли не знать. Все это даже следа на коже не оставит. А внутри что? Как вылечить ее душу? Я бы забрал ее боль, если бы мог. Унес с собой, хоть в могилу. Она бы никогда не увидела этого и продолжила бы жить счастливо и похрен если без меня. Если бы я мог. Глава 17. Остаться прежним Обняв себя за плечи, упираюсь лбом в панорамное окно и смотрю на город внизу. Почему это происходит с нами? Неужели мы не заслужили ребенка? Столько лет бесполезных анализов — по кругу, один за одним, а результат одинаков: все в пределах нормы, проблемы нет. Почему Господь не хочет даровать нам малыша? Ведь мы любим друг друга, у нас есть финансовая возможность дать маленькому все, показать мир! Мне все равно — девочка или мальчик, я буду обожать своего ребенка в любом случае. Прикрываю глаза, и по щекам стекают горячие слезы, теряются в плотно сомкнутых губах. Давлю в себе стон отчаянья и втягиваю носом воздух в попытке успокоиться. Ничего не выходит. Родные руки обнимают меня, теплая грудь прижимается со спины: — Что сказали? — спрашивает Мирон и целует меня в макушку. Утираю рукой слезы и бормочу: — Как всегда, одно и то же: у вас все в порядке, расслабьтесь и просто живите. Или делайте ЭКО. Муж поднимает меня на руки, прижимает крепко к себе и садится вместе со мной на диван. — Рит, знаешь, я счастлив с тобой и без ребенка. — Неужели тебе не хочется маленького? — удивленно спрашиваю я. — Хочется конечно. И проблемы можно решить, вариантов много: ЭКО, суррогатное материнство, усыновление, в конце концов. — Даже не начинай, — перебиваю его, и Мирон примирительно кивает. — Вот поэтому я и говорю тебе — я люблю тебя, родная. Ты моя семья, а малыш…уверен, он обязательно у нас появится. Просто сейчас не время. Не время… не время. А когда время? Когда время моего счастья? Есть точная дата? Когда-то же это должно случиться? Или от меня отвернулись? Эй, там! Наверху! Ты вообще видишь, что здесь у нас творится? Или ты меня уже списал как ненужную, бесхозную вещь? Через силу пытаюсь открыть глаза, но ничего не выходит. Не хочу возвращаться в реальный мир. Хочу вернуться на два дня назад и остаться дома. Включить фильм, сделать себе огромную кружку какао. В понедельник пойти на УЗИ и увидеть маленького, узнать — кто там? Мальчик или девочка? Я чувствовала, будто внутри меня мальчик. Теперь уже все бессмысленно. Кладу руки на живот, проверяю. А вдруг почудилось? А вдруг это всего лишь плохой сон? Сейчас он закончится, и все вернется на круги своя? Нет, не почудилось. Мои руки, как всегда, ледяные, на кончиках пальцев будто маленькие иголки, которые крохотными шипами впиваются под кожу. Неожиданно сверху меня накрывает тепло. Родные, до боли знакомые горячие ладони держат меня, пытаются защитить, снова отдать свое тепло. Мне не нужно открывать глаза, чтобы знать, кто это. Поднимаю веки и слегка поворачиваю голову, рассматриваю мужчину напротив себя. Мирон сидит на стуле, на котором раньше сидел другой мужчина. Как там его звали? Олег, точно. Мой бывший муж выглядит откровенно плохо. На щеках трехдневная щетина, под глазами темные мешки, взгляд поблекнул. Все лицо как-то осунулось, похудело. Мирон одет в домашнюю одежду — спортивные брюки и футболку. Это так странно. Мой бывший муж — человек статуса, который носит самые дорогие костюмы и рубашки. Он даже джинсы особо не признает, а тут… Передо мной человек, которому незнакомо слово «лоск». Обычный мужик, не особо заморачивающийся своим внешним видом. Мне хочется спросить, почему он так выглядит, но Мирон опережает меня: — Рита… ты пришла в себя, — опускает голову мне на руку, прикасается теплыми сухими губами, оставляет поцелуй. Потом отстраняется буквально на пару секунд, разрывает контакт. Жмет на кнопку, вызывает персонал. Этих секунд мне хватает, чтобы понять, как болезненно одиночество. — Сейчас, Кудряшечка, потерпи. Болит, да? Я вызвал врача, сейчас подойдет. Я не знаю, с чего он решил, будто у меня что-то болит. Хотя болит у меня все. И внутри, и снаружи. Не успеваю задать ему вопрос о том, как он тут оказался — приходит Анна Ильинична и начинает проводить осмотр, задает какие-то вопросы, что-то рассказывает. Я многое пропускаю мимо ушей, вылавливаю какие-то обрывки слов. О том, что меня дважды вводили в состояние сна, потому что у меня были приступы. А потом я проспала двое суток. Двое? Так много? Не помню ничего, не понимаю. Я киваю на все, что говорит доктор, хотя из этих обрывков непонятно ничего, все пролетает мимо меня. Мое внимание сосредоточено на Тьме в углу, которая, как давняя подруга, ждет меня. Я сошла с ума, я знаю. Как знаю и то, что там не может быть никого. Стены палаты белые, на улице вовсю светит солнце. Еще рано для теней, но они там. Тьма клубит их вокруг себя, как гадюк. Она не зла ко мне, нет, просто я — ее, и мы обе это знаем. Я оказалась слабой, неготовой к проблемам и бедам, а ей именно такие и нужны. — Вы слышите меня, Маргарита? — Анна Ильинична спрашивает встревоженно, щелкает пальцами перед мои лицом. — Слышу, — слышу, но не понимаю ни слова и взгляда от теней не отвожу, гипнотизирую их. Тьма переводит свое внимание на Мирона. — Он тебе не по зубам, — сцепив челюсти, медленно, с непонятно откуда взявшейся злостью проговариваю я. — Знаю, — усмехается она. — В отличие от тебя. Врач встревоженно смотрит на меня — видимо, я сказала это вслух, — а потом переводит взгляд на Мирона. Я отрываюсь от темноты и смотрю на мужчину, который когда-то был моим мужем. Выражение его лица сложно описать одним словом. Тут и растерянность, и тревога, и тонна непереваренной, густой, плотной и удушающей боли. Он смотрит на мое разрушение и не может ничего. Он обессилен, потому что Тьма сильнее него. Но Мирон не из тех людей, которые сдаются. Он тот, кто будет бороться, рвать, вгрызаться зубами, пускай даже безрезультатно. Пытаться указать мне путь, направить в верную сторону, туда, где свет. В отличие от меня, он сильнее. Вопрос только в одном — мне не нужен больше свет. Бывший муж разговаривает о чем-то с врачом, они косятся на меня, но я не вникаю в тему их разговора. Я просто хочу спать. Мне хорошо там, в бессознательной, потусторонней дымке. Снова погружаюсь в темноту. Я сплю или теряю сознание — непонятно. В себя прихожу, когда за окном уже ночь. Комната кишит тенями, даже маленький ночник не в силах их разогнать. У меня затекло все тело, я не могу двигаться. Слегка приподнимаю голову и смотрю вниз, пытаясь понять, почему я не в силах сдвинуться ни на сантиметр. Мирон спит, положив голову мне на бедро. Накрыл собой. Перебинтованную руку держит его рука, снова греет меня. Я поднимаю свободную руку и запускаю пальцы в волосы Мира. Темные пряди, которые отросли сильнее, чем нужно, до такой степени, что стали кучерявиться на концах. Мои губы трогает крохотная, еле заметная улыбка. — Кудряха, погнали кататься по ночному городу! — неуемный мажор прыгает передо мной и снова зовет на свидание. Я думала, он отстанет после первой нашей встречи, но ошиблась. Как же хорошо, что я ошиблась. — Сам ты Кудряха! — смеюсь, поднимаю руку, запускаю ему в волосы и тормошу отросшие кудряшки. — Это я отращиваю специально, чтобы быть с тобой на одной волне! — восклицает громко, подхватывает меня под попу и кружит. Я должна испытывать к нему ненависть, но я не помню боли нашего разрыва. Она осталась в прошлой жизни. Бездумно глажу Мирона, пока тот спит, скукожившись на стуле. Перебираю пряди, опускаю руку чуть ниже и очерчиваю брови, скулы, касаюсь губ. Его ресницы двигаются, он открывает глаза. Смотрит на меня размытым взглядом, будто пытается узнать, а потом резко поднимает голову и тут же стонет, трет шею, а потом и лицо. — Сколько я тут? — спрашиваю у него. Мой голос хриплый, болезненный. Губы потрескались. Мне сложно говорить и воспроизводить звуки.. Мирон смотрит на меня с жалостью. Взгляд ласкает, хочет даровать защиту от всех бед. Но уже слишком поздно. Мужчина молчит, внимательно рассматривая мое лицо, как будто у него не было нескольких дней, чтобы насмотреться на меня. Затем протягивает бутылку с соской и помогает мне выпить воды. — Почти трое суток, — отвечает совсем тихо и отставляет бутылку. — У тебя болит что-то? Позвать врача? — Не надо, — произношу на болезненном выдохе, — не зови никого. Мы замолкаем. Просто смотрим друг на друга. Наши глаза ведут молчаливый диалог, и я позволяю им это. Пускай. Отпускаю. Какое-то время это продолжается. Во мне так мало сил, чтобы разбираться со всем, но где-то я все же нахожу последние крохи: — Тебе сказали? — едва слышно. — Да, — еще тише. — Ненавидишь меня? Вопрос удивляет Мирона. Он поджимает губы, опускает взгляд на мою руку, сжатую в кулак. Кладет свою ладонь поверх него, а потом оставляет на коже смазанный поцелуй: — Мне не за что ненавидеть тебя, Кудряха. — Я не сказала тебе о… о нем, — я не могу произнести вслух это слово. — Я понимаю, почему ты это сделала, — произносит устало, — по крайней мере, мне хотелось бы верить, что причины именно те, о которых я думаю. Снова тишина. Только щелкают какие-то датчики, слышен редкий писк. Ведь он тоже имел право знать. Ведь он тоже потерял ребенка. Не только я, но и он. — Я хотела признаться, — каюсь, опускаю взгляд, хочу выдавить улыбку, но чувствую, как по щекам текут слезы. — Правда хотела. Мне просто было страшно, Мирон. Мне было так страшно. Слезы льются потоком. Омывают мое лицо, пытаясь отмыть, очистить, принести спокойствие, снять груз с души. Но этого мало. Конечно же, этого катастрофически мало. Открываю глаза, хочу увидеть его взгляд, чтобы он понял, как мне жаль. Но вижу картину, которая ранит мое сердце еще больше. Мирон смотрит на меня через такую же, как и у меня, пелену слез, стекающих по его щекам. Может быть, наши слезы смогут очистить наши судьбы? Смыть страхи, несчастье или хотя бы разделить это на двоих, чтобы суметь выжить, выгрести из общего болота боли. Он гладит меня по волосам, как ребенка. Оставляет мокрый, со вкусом слез, поцелуй на щеке, заглядывает в глаза: — Мы справимся, родная, со всем справимся. Я рядом. Нет, Мирон. Разве можно пережить это и остаться прежним? Глава 18. Тот, кто меня предал Дни летят один за другим. Сегодняшний похож на предыдущий как две капли воды. Анализы, обследования, капельницы. Ко мне приходят врачи, спрашивают о моем состоянии. Потом приходят другого рода врачи, которые пытаются докопаться до души. Я честно отвечаю на все вопросы — скрывать и терять мне нечего. Больше нечего. Приходят родители и Аленка, я искренне (нет) улыбаюсь им и прошу не беспокоиться обо мне. Потом на пороге появляются люди в форме. Что-то спрашивают, я что-то отвечаю. Среди всего этого круговорота я не могу понять одного: что делает рядом со мной бывший муж? Мирон приходит ежедневно, как на работу. Сидит со мной днем, часто ночью. Понятия не имею, как он договорился с врачами и сколько заплатил им, но он постоянно где-то тут. Сидит на неудобном стуле и печатает на ноутбуке или же тихо беседует по телефону, решая рабочие вопросы. Мы практически не разговариваем, потому что мне постоянно хочется спать. Мирон все время порывается мне помочь, но все заканчивается одним и тем же: я отказываюсь от его помощи и прошу уйти. Он будто не слышит меня, даже не реагирует никак на мои слова. Он худеет на глазах. Волосы так и не подстриг, и теперь они кудрявой шапкой обрамляют темные глаза с черными ресницами. Я никогда не признаюсь ему, но где-то далеко, в глубине моей души — или тех крупицах, которые остались от нее — я рада, что он тут, со мной. Не знаю, сколько прошло времени, несколько дней или недель, но день, когда меня выписывают, все-таки наступает. Меня выпускают из белых стен с объемной выпиской, в которой куча рекомендаций и запретов, а также дают с собой несколько препаратов, которые должны спасать от депрессии. От них мне плохо. Все время кажется, будто я плыву на плоту сознания сквозь туман. Я перестала чувствовать. Нет ничего, что раздражает меня или радует. У меня нет желаний — еда по расписанию, сон по расписанию. Будь моя воля, я бы и не просыпалась. И только верная спутница Тьма следует по пятам, дышит мне в затылок. Мирон помогает мне сесть на заднее сидение автомобиля, укладывает на кресло сломанную ногу в гипсе и везет сквозь город. Поднимаю взгляд и смотрю в окно. Идет снег. Снежинки налипли на проводах и окнах, названия магазинов плохо видны из-за назойливого снега. Когда я попала в больницу, была осень. А сейчас что? Неужели настала зима? Да, наверное. Я бы могла задать этот вопрос Мирону или попросить свой телефон, который куда-то запропастился, но мне безразличен ответ. Зачем тогда заморачиваться? Мне непонятно одно. — Куда ты меня везешь? — спрашиваю ровно, обращая внимание на то, что мы выехали из города и проезжаем по узкой дороге среди высоких сосен. — К нам домой, — Мирон обыденно пожимает плечами. — Нам, — повторяю я, обкатываю это слово на языке, осознавая, что оно не значит ничего для меня. — К нам, — кивает бывший муж. — Я купил дом за городом. Там совсем недавно сделали ремонт. Он купил дом. Зачем? Дом покупают, чтобы привести в него кого-то. К чему одиночке целый дом? Следовательно, он планировал жить в нем. С кем-то. — Отвези меня в мою квартиру, — говорю ему ровно. — Что ты там будешь делать? Простой вопрос. Но я понятия не имею, что буду делать, оставшись в одиночестве. Уж точно не рисовать и не танцевать чечетку. — Что ты будешь делать, Рита? Молчу. Что на это ответить? Черт его знает! — Я придумаю. Только отпусти меня. — Нет, Рита. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. — Зачем? Мы больше не муж и жена! Оставь меня. — Не могу, — бывший муж упорно стоит на своем. — Я потеряла нашего ребенка, но это только моя утрата, и я справлюсь сама. Мне не нужна твоя помощь. Иди, живи своей беззаботной жизнью! — внутри все горит от боли. — Я не оставлю тебя одну! — Ты тот, кто меня предал, — выплевываю с ненавистью. — Значит, я стану тем, кто тебя спасет. Мне нечего на это ответить. Наивный. Разве это возможно? Спасти меня? Мирон смотрит в зеркало заднего вида и находит мои глаза: — Я люблю тебя, Рита. Беспокоюсь о тебе. О том, что ты нестабильна. — Не-ста-биль-на, — проговариваю это слово. Я нестабильна. Я сошла с ума, Мирон. Ты везешь меня к себе домой и даже не догадываешься о том, что творится в моей голове. — Прости, Рит, я не могу иначе. Как только тебе станет лучше, я отпущу тебя. — Ты боишься, что, оставшись в одиночестве, я наложу на себя руки? — Да, — без промедления отвечает Мирон. Ну, в принципе, правильно. Я бы на его месте тоже подумала об этом. У меня нет желания совершить суицид. Я раздавлена, но не до такой степени. Только вот он не поверит моим словам, поэтому я не вижу смысла спорить. Во мне сил не осталось вовсе, а разговаривать нет особого желания. О чем? Не найти ни единой темы. Мирон паркует машину на территории рядом с коттеджем. Там есть даже небольшой сад с посаженными недавно деревьями. На лаптях маленьких сосен лежит мокрый снег, оттягивая ветки вниз, к земле. Бывший муж помогает мне выйти из машины, подсовывает костыли, и я послушно беру их, прыгаю вперед на одной ноге. Мирон где-то позади. Страхует. — Мог бы и на руках отнести, — устало выплевываю в него ядом. — Ничего страшного. Сама дойдешь, — слышу спокойный голос за спиной. Сволочь. Глава 19. Я не могу иначе Мирон открывает дверь. Я небрежно плюхаюсь на пуф, сдуваю с мокрого лба челку и замираю. Пусть сам разувает меня, раз уж взялся. Пусть отрабатывает, иначе я попросту уеду к себе. Не знаю, что буду делать, нет ни единой мысли. — Раздевайся, — командует Мирон, который уже успел снять с себя верхнюю одежду и обувь. Он одет в джинсы и теплый свитер, который очерчивает широкую спину. Даже несмотря на то, что он похудел, Мирон не стал выглядеть менее мужественно или менее привлекательно. — Сам раздевай меня, раз уж вызвался, — говорю ему и отворачиваюсь к стене, чуть ли не утыкаясь в нее носом. Муж замирает: плечи напрягаются, пальцы сжимаются в кулаки. Он злится. Недоволен мной, не привык, что я противостою ему, ведь раньше все было иначе. — Я здесь с тобой не для того, чтобы раздевать тебя, — ты это в состоянии сделать сама — а для того, чтобы ты не наделала глупостей. Он произносит это отчужденно, потом разворачивается и уходит. Я сижу на пуфе и смотрю в стену перед собой. Ну и что это за обращение с женщиной? Назвался груздем — полезай в кузов! В конце концов, я тут именно за этим — мне нужно оказать помощь, а не бросать на произвол судьбы. Сижу так какое-то время. Слышу, как вдали что-то громыхает на кухне, включается телевизор и начинает играть музыка. А я все сижу, пока у меня не затекает пятая точка, а по спине начинает течь струйка пота. Небрежно стягиваю пуховик, кое-как встаю и бросаю его на пуф, подхватываю костыль и иду на шум. Двигаюсь тихо и медленно. В дверном проеме замираю. Это просторная кухня-гостиная. На одной половине диван и большая плазма, на экране которой трясут своими булками красивые девы. На другой половине за барной стойкой сидит Мирон. Голова опущена, руками он обхватил ее и опустил лицо. Застыл в этой позе. Уставший, разбитый. Он бы хотел, чтобы все было по-другому. Но жизнь не спрашивает у нас разрешения, вмешиваясь в наши планы. Перед ним тарелка с едой, напротив еще одна тарелка, видимо для меня. Смотрю, что там внутри: паста с морепродуктами, моя любимая. — Если ты ждешь меня, то не стоит. Я не голодна, — по правде говоря, я понятия не имею, когда ела в последний раз, но голода, как и аппетита, не чувствую. — Покажи мне мою комнату. Мирон поднимает голову и смотрит на меня. Взгляд прожигает, испытывает, наматывает все мои внутренности на кулак. — Сядь и поешь, — командует он. — Ты отказалась от завтрака и обеда, но ужином я тебя накормлю. — Нет, — произносит мой язык практически автоматом, необдуманно. Я разворачиваюсь, намереваясь пойти по коридору в поисках хоть какой-либо кровати, чтобы уснуть на ней. Впасть в беспамятство. Но муж не дает мне сделать и шага. Грубо поднимает на руки и сажает на высокий стул. — Или ты поешь сама, или я покормлю тебя, — шипит озлобленно. — Дай мне уйти, — прошу отстраненно. Мир смотрит мне в глаза, оценивает каждое мое слово и отвечает тихо: — Ешь. — А после ты меня отпустишь? Мужчина садится напротив и подпирает кулаком лицо. Он постарел лет на пять, не меньше. Залегли морщины, потемнела кожа, вся лощеность моего бывшего мужа схлынула, оставляя мне лишь обычного уставшего мужика. — Я не смогу тебя отпустить, Рита. Протягиваю руку и отодвигаю подальше тарелку, отказываясь от еды. Мирон громко и грязно ругается, подходит ко мне, накалывает на вилку макаронину из моей тарелки и подносит к моим плотно сомкнутым губам: — Открывай и жуй. Отрицательно качаю головой, на что Мирон окончательно звереет, надавливает мне на щеки, и я машинально распахиваю рот. Он кладет внутрь еду и ждет, что я буду жевать. Смотрю на человека, который когда-то был так дорог мне. Он казался самым близким, самым нужным. Моей опорой и поддержкой. По щекам текут тихие слезы, и я, не отрывая взгляда от почерневших глаз Мирона, начинаю жевать. Вкуса нет, ничего нет. Только пустота с привкусом моих слезы. — Я не хочу этого делать, Кудряшка. Не хочу, — не хочет, но продолжает, заставляя меня есть. Кормит меня, словно неумелого ребенка. Как же мы пришли к этому, Мирон? Как оказались здесь? В этой точке нашей жизни? Что мы сделали не так? — Я наберу тебе ванну, — говорит он после этого «прекрасного» ужина. — Не надо, — снова неконтролируемо сопротивляюсь. Мирон убирает посуду в посудомойку, бросает на меня холодный взгляд и говорит нейтрально: — Ты не была в душе больше двух недель. От тебя воняет, Рита. А мне опостылело все. И он, и слова его. Мне нужно лишь одиночество, вот что. Я смогу подняться, сделаю все сама. Встану на ноги и буду жить дальше. Пока я перевариваю сказанное им, Мирон уходит, а я остаюсь сидеть на стуле и смотрю на столешницу, как будто там могут быть все ответы на вопросы. — Идем, — зовет меня Мирон, и я дергаюсь от звука его голоса. Я бы могла продолжать испытывать его терпение, но я настолько устала, что слушаюсь приказа, беру осточертевший костыль и иду за бывшим мужем. В ванной комнате сажусь на предложенный стул и замираю. Что дальше? — Раздевайся, — снова командует. — Нет. — Ты собралась купаться в одежде? — вскидывает бровь и кривит рот в улыбке. — Или мне раздеть тебя? — Выйди. Я не хочу, чтобы ты видел меня голой, — говорю ему, хотя не могу понять, правда это или нет. Мирон игнорирует меня: — Раздевайся давай. Или мне самому?.. Нет того, чего бы я не видел на твоем теле. А вот это ложь. На моем теле новые шрамы, швы. Мое тело ломаное и слишком хрупкое, ему не нужно лишнее внимание, тем более мужское. Но все-таки я принимаю правила Мира и раздеваюсь, со злостью стягиваю с себя все, в том числе и белье. Сижу перед ним нагая и медленно поднимаю взгляд, рассматривая лицо Мира. На нем маска. Безжизненная маска, за которой скрывается… Что? Боль? Разочарование? Злость? Жалость? Или же все сразу? Он громко сглатывает, дважды моргает и вынуждает себя отвернуться от меня. Это ранит больно. Неужели ему настолько противно на меня смотреть? Мирон опускает руку в ванну, пробует температуру воды, как будто реально собирается купать ребенка, потом поворачивается и, стараясь не разглядывать, поднимает меня на руки и кладет в воду. Намыливает мочалку и начинает водить по моим рукам, ногам, шее. Моет мне голову. У меня нет никакого стеснения. Он не тот, кого стоит стесняться. Все это время я неотрывно слежу за своим бывшим мужем. Он увлечен: несколько раз прикусывает губу, сдувает отросшую кудрявую прядь со лба. — Почему ты не пострижешься? — спрашиваю неожиданно для себя самой. Мир удивленно смотрит на меня, как будто видит впервые, и перестает натирать кожу. Снова сдувает со лба прядь, и я не выдерживаю — протягиваю мокрую руку и поднимаю ему волосы, открывая лоб. — Замотался, — оправдывается Мирон. — Хотел еще две недели назад, но не было времени. — Тебе идет, — говорю искренне. Бывший муж устало улыбается: — Давай для начала разберемся с твоей шевелюрой. — Почему ты не вернул мне мои средства для волос? — снова выпаливаю бесполезные вопросы. — Вещи, обувь, даже книги вернул. А шампуни нет. Мирон сквозь расслабленный выдох улыбается шире и отвечает: — Они тебе больше не нужны. Разве нет? И то правда. Глава 20. Месть — Мир, нужно, чтобы ты приехал в офис. И лучше сделать это как можно скорее. — Без меня не справишься? — спрашиваю своего зама. — У нас проблемы. — Слышу тревогу в голосе Германа, значит, дело реально неотложное. — Через час подъеду. Я откровенно забил на работу, каюсь. Мне сейчас сложно оторвать себя от Риты. И дело не только в том, что ей нужна помощь. Я скучал по ней. Смертельно. Чувствую себя последней сволочью, но она рядом, и меня разматывает от эмоций. Да, она ранена и душой, и телом. Честно говоря, на Риту больно смотреть, но она рядом, и для меня важно только это. Ее ментальное состояние настораживает, я стараюсь не оставлять ее в одиночестве — попросту боюсь, что она может наделать непоправимого. Она живет в нашем новом доме уже третий день, и это были очень сложные три дня. Противостояние, ругань. Полная противоположность нашей некогда семейной идиллии. За эти три дня я выезжал из дома только пару раз. В первый раз с Ритой оставался психолог, который помогает ей. Во второй раз приехала теща. Замечаю, что Рита не хочет никого видеть. Никого — значит и меня тоже, но понимание этого вовсе не означает, что я отступлюсь. Звоню ее подруге Алене и прошу приехать, чтобы побыть с Ритой. Через полчаса я впускаю девушку на территорию. Она скептически смотрит на меня, недовольно поджимает губы и выдает мне: — Ну и наделал ты делов, — и головой качает. Что мне ей ответить? Понятия не имею. — Я же всегда болела за твою команду, Мирон. Как так? — И эта женщина разочарована во мне. — Я работаю над тем, чтобы исправить все, — честно признаюсь. — Вижу, — кивает удовлетворенно. — Как она? Выглядываю из коридора, ища взглядом Риту. Она сидит на диване в одной позе уже два часа и смотрит в экран выключенного телевизора, будто там показывают что-то очень интересное. — Плохо, — отвечаю ей. Алена деловито кивает и потирает руки: — Разберемся. — В ее взгляде проскальзывает жалость, и девушка поднимает на меня глаза. — Мирон, я поблагодарить тебя хотела. — За что? — недоумевая, переспрашиваю я. — За то, что помог с лечением Тимохи. Я удивленно вскидываю брови и говорю: — Ален, я никакого отношения к этому не имею. Когда я начал ворошить ваше дело, то выяснил, что средства на лечение уже были выделены. Так что благодари кого-то другого. — В смысле? — испуганно спрашивает Алена. — Такими льготами не разбрасываются направо и налево. Знакомый из министерства дал мне понять, что за вас уже ходатайствовали. Ну и, судя по тому, что вы уехали за океан упакованные, делал это непростой человек. Кто — тебе виднее. Вижу по глазам и шокированно открытому рту, что поняла кто. Возможно, отец ее сына — тут уже не мое дело, мне бы со своими проблемами разобраться. Улетаю в офис. Галстук завязываю на ходу, уже когда иду по коридору. Раздаю указания секретарше и сажусь в свое кресло. Тут же в кабинет залетает Герман и, даже не присев, вываливает на меня: — Мир, в администрации какая-то лажа с нашим предложением по тендеру. — Какая именно? — удивляюсь я. — Мы выверяли документы не один день, прощупывали конкурентов. Тендером занимались наши лучшие спецы, в том числе мы с тобой, Герман! — Вот и я о чем, — он трет подбородок и плюхается в кресло. — Сейчас узнаем, — беру в руки телефон и нахожу нужный контакт. Один из близких друзей моего отца. Чинуша высокого ранга, восседающий где нужно. — Рустам Анзорович, приветствую! — Привет, Мирон. Как раз хотел позвонить тебе. — По поводу тендера? — По нему самому. — Что происходит? — Дрянь происходит, Мирон. Ничего понять не могу. Вы были единственными претендентами на тендер, остальные участники так, мелкие рыбешки. И вот вчера вечером появилась новая фирма. Название «ОргСтрой» тебе говорит о чем-то? — Впервые слышу, — отрицательно качаю головой. — У них предложение один в один как ваше, только бюджет практически в два раза меньше. Кровь отливает от лица. — Какого х… Как такое возможно? — Да как обычно, Мирон. У вас завелась крыса, которая слила данные конкурентам, а те воспользовались информацией. В администрации проверять, кто у кого украл, не будут, сам понимаешь — выберут того, чей бюджет устраивает. — Твою мать, — не сдерживаюсь и выпаливаю сквозь зубы. — Вот именно, — вздыхает мужчина в трубку. — Рустам Анзорович, а вам известно, чья фирма «ОргСтрой»? — Конечно. Некто Золотарев. Пиздец. Меня окатывает волной гнева, злость затапливает все внутренности. — Олег Евгеньевич? — спрашиваю, хотя ответ уже знаю. — Знаком тебе? — Да. — Личные счеты? — хмыкает Рустам. — Пока не понял, но обязательно разберусь, — ломаю карандаш, который крутил в руке, и отбрасываю его в сторону. — Что сейчас можно предпринять с тендером? — Варианта два: сделать так, чтобы «ОргСтрой» отозвал предложение, или вам отозвать свое и подготовить новое. Более выгодное. — Сколько у нас времени? — меня всего колбасит. — Неделя-две максимум. — Понял. Спасибо, Рустам Анзорович. — Давай, Мирон, решай проблему. Отшвыриваю телефон в сторону, он проезжает по столу и падает на пол. Герман нервно пощелкивает костяшками пальцев. Он понял весь контекст моего диалога с Рустамом: — Кто этот Золотарев, Мир? — Хрен один. Нарисовался возле Риты. А сейчас выясняется, что он бабки у нас вот-вот уведет. — Откуда он взялся? — Понятия не имею, но не нравится мне этот тип. Что-то не то там. — Нихуя себе, — Герман открывает рот и шокированно распахивает глаза. — Что делать будем? — Что делать, что делать… Собирай другую команду. Никого из тех, кто участвовал в подготовке первого предложения не привлекай. Два-три человека, не больше. Делайте новый проект. У вас неделя. А я буду выяснять, кто такой этот Золотарев. Герман уходит, а я звоню Семену. Он узнал, кто сбил Риту, и сегодня я увижусь с этим человеком. — Семен, как и договаривались, завтра утром направь наработанную информацию по ДТП в ментовку. — Тебе по-прежнему нужны люди, которые сделают грязную работу? — Да, есть у меня план, как можно растоптать человека. — Но это не все. — Семен, что известно по Золотареву? — Я еще работаю над этим, Мирон. Но то, что около него все туманом прихвачено — факт. — Работай, Семен. Мне нужна вся информация о нем. Кто он? Откуда вылез вообще, из какой дыры? Сажусь в машину и еду в ресторан. Это не деловой обед, никто не ждет встречи со мной. Зато я очень жду встречи с этим человеком. Паркуюсь у входа и захожу внутрь. Марина сидит за большим столом в окружении кучи людей. Наряженная вся, расфуфыренная, как ель новогодняя. У нее сегодня день рождения — идеальный предлог, чтобы появиться для осуществления моей мести. У нее праздник жизни и ни малейшего намека на раскаянье. Она счастливо улыбается, но, увидев меня, обтекает. Я не мешкая и не раздумывая подхожу к ней. Марина подрывается, подхватывает меня за локоть и уводит в сторону, к окну. — Что тебе нужно, Мирон? — ее голос дрожит. Я растягиваю губы в садисткой, предвкушающей улыбке: — М-м-м. Хороший вопрос, Марина. Но, думаю, ответ ты и так знаешь, — говорю спокойно, хотя внутри бурлит обжигающая лава. — Мне нужно, чтобы человек, виновный в смерти моего ребенка, заплатил по счетам. — Какого ребенка? — ошарашенная Марина прикладывает руки к животу. Точно, она же тоже беременна. Даже мне втюхать этого ребенка пыталась. — Моего, Марина. Моего. — Р-рита, она?.. — Марина заикается, краснеет, бледнеет, в конце концов начинает плакать. — Она. Да, — киваю я и произношу с нажимом: — Была. — Я не… я не знала! — начинает кричать Марина и хватает меня за руки. — Я не хотела, Мирон! Я просто как с ума сошла! Она разговаривала с Толиком. Это она! Это сто процентов она ему все рассказала. Я просто хотела ей отомстить, Мирон! А потом… я…я хотела остановиться в последний момент. Я старалась объехать, правда! Я не хотела ее убивать или тем более убивать ее ребенка. — Не хотела, — повторяю как можно спокойнее. — Но сделала. Ты. Убила. Моего. Ребенка. Хор голосов ахает позади меня, и Марина шокированно оборачивается на своих гостей, которые все как один смотрят с шоком на нее. Я, пересилив себя, беру Марину за подбородок и поворачиваю к себе. — Первым делом, когда я узнал, что это была ты, хотел заказать тебя, честно. — Марина испуганно икает и пытается отойти назад, но я не выпускаю ее лицо из своей цепкой хватки. — Но, знаешь, в отличие от тебя, я не убийца. Я расскажу, что тебя ждет, Марина. Сначала от тебя все отвернутся. Все-все — после того, что ты сделала, руку тебе подать будет все равно что в говне вымазаться. Статус? Власть? Отныне для тебя пустой звук. Далее твой бизнес. У тебя его больше нет, Марина. Денег на счетах у тебя кот наплакал, так что тут даже делать ничего не пришлось. А вот присесть придется, Мариша. Ведь данные о том, что ты скрылась с места происшествия, уже в полиции. Я там еще подкинул ребятам материалы о неуплате налогов, махинациях и подкупе кое-каких важных персон. Ну и дело столетней давности о хранении и распространении, помнишь? Так вот, оно «случайно» нашлось, представляешь?! — спрашиваю наигранно-удивленно. Отпускаю ее лицо и спиной вперед, не разрывая с ней зрительного контакта, начинаю отходить. Она ненавидит меня, испепеляет взглядом, желает мне смерти или провалиться сквозь землю. Но где моя вина в ее деяниях? Яму она вырыла себе своими собственными руками. А у меня и своих грехов достаточно для того и мне не искупить их до конца своей жизни. — Ах да. С днем рождения, Мариш. Гори ты в аду, сука. Глава 21. Воспоминание В окнах нашего с Ритой дома темно. Задержался, знаю. Но я был настолько заебанно-взвинченный, что показываться в таком виде перед Ритой не хотел. Не должна она видеть меня в подобном состоянии. Хватит и того, что из нас двоих она подавлена, а значит, я должен быть в адеквате. После встречи с Мариной я прыгнул в тачку и поехал. Ездил тупо кругами по городу, курил одну за одной, пока в пачке не закончились сигареты. Пожалуй, катался слишком долго. При виде темных окон тревога накатывает на меня ледяной волной. Рита одна в моем доме. Не дай бог она что-то сделала с собой. Я не переживу этого. Залетаю по ступеням и не разуваясь быстрым шагом прохожу в гостиную. В комнате темно, лишь уличное освещение немного разгоняет по углам мрак. Рита сидит на диване и будто бы спит. Будто бы. Меня словно ошпаривает кипятком, и я в два шага подлетаю к ней, трогаю за плечо, заглядываю в лицо. Веки подергиваются, грудная клетка размеренно вздымается. Спит. Тонна напряжения падает у меня с плеч, и я выдыхаю. Снимаю пиджак и убираю его в сторону. Поднимаю Риту на руки и несу в спальню, которая отведена ей. Вообще, эта комната проектировалась как родительская спальня. Наша спальня. Но сейчас тут спит только Рита, потому что я понимаю, что видеть меня в своей постели она точно не захочет. Комната в беспорядке. Покрывало валяется на полу, вещи разбросаны. Кудряха никогда не была неопрятной, но сейчас она выражает мне протест как может. Я не поддаюсь на все это. Она пытается вызвать во мне жалость, даже не догадываясь, сколько ее внутри меня. Но слабым быть рядом с Ритой нельзя, тем более не тогда, когда она вот такая. Переступаю через разбросанные вещи и кладу свою ношу на кровать. Она стонет и переворачивается на бок. Я нависаю над ней. Дышу ею. Впускаю в себя родной запах, все больше осознавая, что не смогу ее отпустить. Придет день, когда она станет собой, отойдет от боли, захочет уйти. Вот тогда мне надо будет сделать все возможное, чтобы не допустить нашего нового разрыва. Я выпрямляюсь и собираюсь уходить, но неожиданно Кудряха тихо шепчет: — Мирон? Это ты? Не знаю, спит она или нет, но все же отвечаю: — Я. — Полежи со мной, — говорит она и двигается к центру кровати, оставляя место позади себя. Для меня, полагаю. Я замираю, не веря тому, что услышал. Она попросила меня. Сама. Снимаю рубашку и кидаю ее на пол к другим вещам Риты, сейчас этот бардак вообще безразличен. Брюки решаю оставить на себе, чтобы не смущать жену. Понимаю, что это глупо, но в эту минуту я иду по лезвию ножа в темноте и боюсь ошибиться, сделать неправильный шаг. Ложусь позади Риты и придвигаюсь к ней. Накрываю нас пледом, хотя мне ни капельки не холодно. Мне — нет, а вот моя жена мерзлячка. Просовываю руку под плед и кладу ей на живот. Чувствую тепло ее тела, прикрываю глаза и тяну носом ее запах, утыкаюсь лицом в пышные кудряшки и неконтролируемо улыбаюсь. — Щекотно, — слабым голосом говорит она. — Как посидели с Аленой? — тут же откликаюсь я. Рита молчит, дышит спокойно, но не спит, чувствую это. Думаю, что уже и не дождусь ответа, но Рита неожиданно произносит тихо: — Мирон. Не зови сюда больше никого, не надо. — Почему? Она вновь отвечает не сразу, только после небольшой паузы. — Я понимаю, почему ты это делаешь, — боишься, что, если оставишь меня наедине с самой собой, я вскрою себе вены или наемся таблеток, — Рита тяжело сглатывает и набирает в легкие воздуха. — Этого не будет, не переживай. Но видеть близких и их жалость к себе я пока не готова. — Как хочешь, Кудряха. Но сессии с психотерапевтом не обсуждаются, прости. Доктор, как и прежде, будет приходить к тебе три раза в неделю. — Ладно, — неожиданно соглашается она. Мы так и засыпаем в обнимку, как когда-то давно. — Не убегай, — ловлю свою Кудряху за локоть и разворачиваю к себе. — Мирон, мне нужно в общагу, она закроется с минуты на минуту. Да и поздно уже, пора спать, — Рита смущается, прячет от меня свои красные щеки. Но я оказываюсь проворнее — ловлю ее, хватаю обеими руками лицо и впиваюсь жадным поцелуем. Знаю, что Рита не любит проявлять эмоции при всех, стесняется, но, черт возьми, я не могу ничего поделать с собой. — Поехали ко мне, Рит? Вместе поспим, — шепчу ей на ухо, еле сумев оторваться от своей девушки. Кудряха ожидаемо теряется, испуганно открывает рот и бегает глазами по округе, пытаясь зацепить за что-то взглядом. — Я… я… я не готова пока, Мирон, — бормочет нервно. Знаю, что не готова, но я и не настаиваю. Сам удивляюсь себе, ведь раньше с девушками был короткий разговор, который всегда заканчивался сексом, а тут... Я реально готов ждать сколько угодно, при этом даже нет мысли посмотреть на других девушек, только она одна и нужна. — Я сказал «поспим», а не «переспим», Кудряха, — улыбаюсь ей нежно. Я — и нежно. С ума сойти. И ведь реально так и есть: я сошел с ума, как только увидел кудрявую макушку Лебедевой. В итоге Рита убегает в общагу, а я так и остаюсь под дверью. Комендант зыркает на меня недовольно, и я понимаю, что физически не могу уехать отсюда, оторваться от своей Кудряхи. Выкуриваю несколько сигарет и все-таки уезжаю. По привычке еду в клуб, накатываю там один шот, второй и четко осознаю — не вставляет вообще. Ни бухло, ни атмосфера эта. Под шокированными взглядами друзей ухожу и еду в круглосуточный цветочный магазин, покупаю букет эустом. Таксист привозит меня к общаге, и я решаюсь. Лезу по балконам на пятый этаж, как гребаный человек-паук. Тащу за собой букет. Очково пиздец как, но чего не сделаешь ради нее? Кудряха стоит посреди простенькой комнаты и смотрит на меня, ошарашенная, быстро моргает. — Мирон?! — Я что хотел сказать, — тяну лыбу идиотскую, — люблю я тебя, Кудряха. Охренеть как люблю. Подхватываю ее под попу и роняю на кровать. Целую короткими поцелуями щеки, шею, поворачиваю ее на бок, устраиваюсь позади, ныряю носом в любимый аромат и, счастливо улыбаясь, закрываю глаза Глава 22. Поцелуй — Какое-то время рука будет болеть. Ее нужно разрабатывать, но не перенапрягать. С ногой то же самое. Старайтесь двигаться, чтобы вернуть мышцам тонус. Врач, седовласый дядечка лет пятидесяти, снимает с моей ноги гипс. Смотрю на свою конечность и удивляюсь. Прошел какой-то месяц, но нога из-за отсутствия нагрузок успела уменьшиться чуть ли не в два раза. — Спасибо вам, — кивает Мирон, подает мне руку и помогает встать. Наступаю на ногу неумело, словно я и не ходила никогда на своих двоих. Идти некомфортно, поэтому как только мы выходим в коридор, сажусь на стул и вытягиваю обе ноги. — Что такое? — не понимает Мирон. — Болит? Отрицательно качаю головой. Не болит. Вроде. Просто лень. — Понесешь меня? — поднимаю взгляд на Мирона и замечаю его хмурое выражение лица. В принципе, я понимаю, что не дождусь от него помощи или заботы. Кроме того одного-единственного раза пару дней назад, когда мы уснули вместе, теплоты между нами больше не было, поэтому слышу ожидаемое «Нет» и даже не удивляюсь. Мирон присаживается на стул рядом со мной. Молчим, прикоснувшись друг к другу плечами, и смотрим на стену перед собой. — Ты должна понять, что мне не сложно отнести тебя на руках. Но, Рит, ты должна учиться ходить. Прости, я не могу сделать это вместо тебя. «Должна научиться ходить». Как высокопарно звучит-то. Вряд ли я буду ходить так же, как раньше. Держась за стенку, поднимаюсь и иду. Ну как иду. Это больше похоже на ковыляние. Мирон кладет ладонь мне на спину, пытаясь подстраховать, но я просовываю за спину руку и отшвыриваю ее. Сама — значит, сама. Кажется, я слышу, как позади меня скрипят зубы моего бывшего мужа. Он не видит моей улыбки. Хотя это и улыбкой не назовешь, так, мимолетное движение уголков рта. Мне нравится выводить его из себя. Я все жду, когда же настанет момент, в который он вышвырнет меня из своего дома. Терпеливость никогда не была качеством, характеризующим Мирона. Он какой угодно — несдержанный, импульсивный, эмоциональный. Но никак не терпеливый, это точно не про него. — Остановись. Передохни, — шипит он за моей спиной. Но я упорно, назло ему или черт пойми кому, превозмогая слабость и до боли закусив губу, иду к машине. Сажусь на заднее сиденье, проигнорировав открытую переднюю дверь, тут же отворачиваюсь к окну и тихо глотаю слезы. Мы выезжаем в сторону дома, а они все текут и текут, и я никак не могу остановить это. Вытираю их кулаками, размазываю по лицу. Хорошо, что на мне нет косметики и я могу вдоволь насладиться своими рыданиями. Когда мы заезжаем на территорию коттеджа, Мирон смотрит в зеркало заднего вида и произносит спокойно: — Сообщи, когда тебе надоест себя жалеть. Говорит и уходит. Даже не открыв мне дверь. Даже выбраться не помог. Ну и пошел ты. Толкаю дверь его дорогущей тачки, вкладывая в это действие всю свою злость. Вываливаюсь — иначе это и не назвать, на улицу. Опираясь на машину, плетусь в сторону дома, но зависаю на крыльце. Не в силах сделать ни шага, сажусь на самую нижнюю ступеньку и подпираю кулаком подбородок. Накануне город замело снегом. Всю территорию запорошило толстым слоем снега, расчищены только подъездная дорожка и дорожка к дому. Только сейчас до меня доходит: я живут здесь больше недели, но ни разу не осматривала территорию. Ни разу не вышла на улицу. Что там, за домом? А вот то строение, за небольшой елью — это что? Мне никто не запрещал передвигаться по территории, само собой. Но раньше мне было неинтересно, что меня окружает. Сейчас тоже не особо сильно волнует, но все же… что там? Я подумывала пройти за дом, но «пройти» — это слишком громко сказано, да и сил в моих ногах не осталось вовсе. Как же быстро приходит в негодность наше тело, стоит только не пользоваться им пару недель. Мысль, похожая на маленькую ядовитую гадюку, пронзает болью. Смогут ли я когда-то иметь детей? Врачи говорят, что сделали все возможное, но в будущем проблемы могут быть. Нужно обследование. Снова обследование. Анализы, тесты, УЗИ. К черту все. Не от кого мне иметь детей, да и мысль эта вызывает лишь холод, сковывающий душу. Не думать, не мечтать, не пытаться. Просто жить. По-моему, отличный план, разве нет? А дети? А что дети? В мире тысячи бездетных пар, которые прекрасно себя чувствуют. Ни тебе обременений, ни тревог. Чувствую накрывающую волну рыданий и поднимаю лицо к небу. Подставляю раздраженную, сухую кожу порывам ветра и закрываю глаза. Со стороны кажется, что я молюсь, прошу о чем-то. Например, о своих тайных мечтах и желаниях. На самом деле я не вымаливаю ничего. И больше никогда не буду этого делать. Я зла на мир, на вселенную, на Бога, на мужа, на друзей, на саму себя. Раньше я часто молилась, ходила в церковь, просила о ребенке. Лучше бы его не было, чем вот так. Снова начинается снегопад. Тихие снежинки падают на дорожки, ложатся еще одним слоем на высокие сугробы. Падают на мою куртку, шапку. Вместе с землей я медленно покрываюсь снегом. Раньше мы с Мироном обожали зимы. Уезжали в горы, снимали там коттедж и наслаждались друг другом. Целовались до одури, до зудящих губ, а потом занимались любовью на всех плоских и не очень поверхностях. Мы были открыты друг перед другом — без стеснения, без фальши, без игр. Настоящее единение не только тел, но и душ. Он всегда чувствовал меня на каком-то ментальном уровне, считывал все мои мысли и желания. Как же здорово было в нашем общем прошлом. Сижу на ступеньках долго. Тело немеет, рук и ног не чувствую уже давно, кожа на лице стянута болезненной маской, губы потрескались. Я совершенно забила на себя как на женщину. Умываюсь мылом, им же тру тело и мою волосы. Зубы чищу через день. Что такое маникюр и педикюр, я позабыла. Мне плевать на внешний вид, не на конкурс красоты приехала. И вообще, дайте мне упиться своим горем, в конце концов, я имею на это право. — Ну невозможно на это смотреть, — ревет голос рядом со мной, и я испуганно дергаюсь. Мирон выходит босиком прямо на ледяной порожек, в домашних штанах и черной футболке. Грубо поднимает меня со ступеней и с силой прижимает к себе. Бормочет ругательства. Льется трехэтажный мат, который, кажется, слышат все соседи. А я могу думать только о том, что рядом с Мироном мне тепло. Родная близость, которая ощущается как возвращение домой. — Угробить себя решила? — шипит сквозь зубы и срывает с меня шапку. Вжикает молнией и стягивает куртку, щупает ее. — Охренеть! Насквозь мокрая. Ты вообще дура, Рита? Отшвыривает ее на пол, сдирает с меня свитер, под которым только тонкая майка на бретельках. Как куклу ставит меня на ноги и срывает спортивные брюки. На коже остаются красные следы от ткани и его пальцев, но Мирон даже не думает извиняться. Кучка на полу растет. Он сажает меня ну пуф, становится передо мной на колени и снимает носки. Касается ступней. Я не чувствую этого прикосновения, потому что конечности онемели. — Чего добиться хотела? — стягивает с себя футболку, ставит обе мои ноги себе на грудь. Берет одну ступню и начинает тереть ее, опускает голову ниже, открывает рот и дует на кожу, греет своим дыханием. Я неконтролируемо открываю рот и облизываю потрескавшиеся губы. Внутри меня разливается забытое тепло. Где-то там, в глубине, зарождается крохотная искра, которая тут же начинает греть грудную клетку. По телу принимаются бегать мурашки, и я с удивлением смотрю на них. Я и не думала, что смогу что-то чувствовать, но сейчас отчетливо ощущаю нежность, клубящуюся внутри меня. Она, не спрашивая разрешения, туманом распространяется по всем темным углам, наполняет их мягким свечением. Согрев одну ступню, Мирон переключается на другую, даже не обращая внимания на то, как меня размазывает на маленьком пуфике. Массирует, опаляет горячим дыханием. Все это так правильно, так катастрофически необходимо моему замерзшему сердцу. Мыслей нет, я вмиг опустела, не оставила после себя ничего — только лужицу, образовавшуюся под одеждой. Кто я? Кто мы друг другу? Я потерялась где-то в этой жизни, и, кажется, только он один, только Мирон сможет спасти меня. Взять за руку и вывести из этого гребаного лабиринта. Не отдавая себе отчета, поддавшись порыву, я скатываюсь на пол, становлюсь на колени, переползаю поближе к ошалевшему Мирону и сажусь сверху на него. Мои движения неспешны, но настойчивы. Я точно знаю, чего хочу. Беру лицо Мирона и на секунду запоминаю его такого — растерянного, ничего не понимающего и до трясучки, до дрожи в теле жаждущего меня. В нашем поцелуе нет голода, нет чувств на разрыв. Нет всепоглощающей страсти — опаляющей, обжигающей. Но есть что-то другое. Невероятно нежное, бережное, аккуратное. Он бережет меня, а возможно, даже боится. Я и сама боюсь себя, потому что отключенная автоматика разума идет только по приборам. Мы не играем в прятки, не выводим друг друга на эмоции. Мы знакомимся заново. Прошлых нас больше нет, а новых мы не успели поприветствовать. Пытаясь приноровиться, мы переходим невидимую грань, когда не нужно подстраиваться под другого человека — наши тональности приходят в гармонию автоматически, без инструкции, калибровки и дополнительного подзаряда. Я открываю рот шире, и язык Мирона тут же ныряет внутрь, переплетается с моим языком. Они танцую танец, темп которого нарастает в геометрической прогрессии. Вот мы едва соприкоснулись губами. И мгновение спустя мы не можем оторваться друг от друга. Одна моя рука погружается в его волосы и стягивает их, другая впивается в плечи, как в спасительный плот. Мирон держит меня в сильных объятиях, больно сжимает талию, другой рукой фиксирует мою шею, не давая отстраниться ни на сантиметр. Мы сплетаемся, врезаемся друг в друга. Он целует так отчаянно, как может целовать лишь голодный мужчина. А ведь я не задумывалась о том, были ли у него женщины после нашего развода. Не хранил же он мне верность? Или?.. К черту ответы на эти вопросы. К черту всех. Мирон отстраняется первым, упирается своим лбом в мой. — Тебе нужно согреться, — произносит хрипло, аккуратно сажает меня на пуф и уходит в ванную. Не знаю, почему он останавливается. Не верит мне? Сомневается в том, что я действительно желаю его? Думает, что я в самом деле сошла с ума? Я сижу на пуфе какое-то время, успокаивая бешено стучащее сердце, договариваясь с ним о примирении, а потом тихонько поднимаюсь и по стеночке иду в ванную. В дверях останавливаюсь и замираю. Мирон, сидя на бортике ванной, расфокусированно смотрит в пол и трогает свои губы. Он полностью дезориентирован. Из ванной едва не выливается вода, а он даже не замечает этого. Поднимает руку и кончиками пальцев касается кожи, которую я целовала, а после уголки его губ приподнимаются в улыбке. Неожиданно я понимаю одну простую истину: я справлюсь без Мирона, обязательно справлюсь. Выживу, буду счастлива. Но без него я делать это не хочу. Глава 23. Ничего необычного — Где та женщина, которая приходила к тебе домой и готовила еду? — недовольно бурчу я, заглядывая в пустой холодильник. Вернее нет, не так. Холодильник не пустой. В нем мясо, рыба, фрукты и овощи, молочка. В целом можно даже сказать, что он забит. Проблема в том, что там нет одного — готовой к употреблению пищи. — Скоро почти две недели, как ты живешь тут, и не запомнила имена персонала? — Мирон, оторвавшись от ноутбука, смотрит на меня исподлобья. — А ты знакомил нас? — спрашиваю удивленно. Что-то припоминаю… Или нет. Ничего не помню. Но тут определенно кто-то был, раз еда все время появлялась в холодильнике. Я помню, что вдоль и поперек изучила гостиную, потому что провела в ней все свое время. Я знаю количество паркетин на полу, количество углов и картин, но не помню имен и лиц. Все мои мысли были далеки от реальности, поэтому неплохо бы сделать мне скидку. — Да, Рита, я познакомил тебя с Василисой Викторовной, — Мир поджимает губы. Ну вот, снова недоволен мною. — Ага. Так и когда придет Василиса Викторовна? — Василиса не придет. Я отправил ее в отпуск, — отвечает Мирон и возвращается к работе. Упорно делает вид, что меня нет. Мы молчим. Я гипнотизирую взглядом его, а он гипнотизирует монитор ноутбука. — Я хочу есть. — Знаю, что веду себя капризно, как маленький ребенок. — Хочешь есть — приготовь. Помнится, еще совсем недавно ты прекрасно справлялась с этим. — Не хочу готовить, — фыркаю я, беру из холодильника йогурт, захлопываю дверцу и прыгаю на одной ноге к стулу. Да, я так и не расходила ногу. Откровенно говоря, я ничего не сделала, чтобы начать хоть немного нормально ходить. Оглядываюсь по сторонам в поисках того, что мне нужно. — Куда ты дел мои костыли? — Выкинул, — даже не оторвался от ноутбука, засранец. — И как прикажешь мне передвигаться? — верчу в руках бутылку йогурта, которую не в состоянии открыть сама, потому что поврежденная рука тоже нуждается в разработке, а я ее игнорирую. — У тебя для этого есть ноги, — просто-таки арктический холод в интонации. — Козел, — бурчу я и снова принимаюсь мучать бутылку, пытаясь открыть ее одной рукой. — Обожаю, когда ты такая милая, — наконец-то поднимает голову и улыбается мне наигранно. Аж плюнуть в лицо захотелось. Так и не сумев открыть бутылку с йогуртом, отставляю ее и, театрально вздохнув, подпираю подбородок кулаком. Смотрю в окно, за которым все белым-бело. Начавшийся вчера снегопад наконец закончился, и теперь глаза слепит от этой белой картины. Вчера вечером, после того как Мирон набрал для меня ванну, я искупалась, а затем просто отправилась спать, стараясь не анализировать наш поцелуй. Было — и было. По моему мужу также было видно, что он не особо терзает себя мыслями на этот счет. Мне на какое-то время подумалось: а может, у меня окончательно поехала крыша и все привиделось? Хотя это маловероятно. То ли подействовали транквилизаторы, то ли работа с психотерапевтом, то ли влияние Мирона оказалось слишком сильным, но теней больше не было. Просто однажды я открыла глаза и поняла, что за мной больше никто не следит. Вздыхаю и даже выдавливаю натянутую улыбку. — В холодильнике курица, — вырывает меня из размышлений голос Мирона. — И? — поднимаю брови удивленно. — Приготовь из нее что-нибудь, — говорит как ни в чем не бывало мой бывший муж. — Зачем? — мои брови по прежнему где-то на середине лба. Мирон откидывается в кресле, рассматривает меня. Совершенно спокойно, без какого-либо намека на интерес. — Ты голодна, я голоден — значит, надо поесть. Тем более что открыть йогурт у тебя не получилось. Сученыш. Уголок его рта дергается. Вижу, что он сдерживает ехидную улыбку, но я, сцепив зубы, молчу. Так, вдох-выдох. Считаем до десяти: один, два, три, четыре, пять… — Тебе надо, ты и готовь! — выпаливаю, так и не добив до десятки. — Я работаю, Рита, — произносит Мир снисходительно. — У меня на носу важный тендер, а ты прохлаждаешься две недели. Раз тебе нечем заняться, приготовь обед. — Эй! — что за вздорная наглость! — Я вообще-то очень занята! — Чем? Тем, что пытаешься взглядом дырку в стене проделать? Я ахаю, от шока даже пальцами раскрытый рот прикрываю. — Давай, Кудряха, начинай шуршать. Никто не придет сюда, чтобы приготовить тебе ужин. И даже не начинай разговор о доставке из ресторана. Видела, как дороги замело? Сюда попросту никто не доедет. Интересно, он слышит, как я скриплю зубами от злости и досады?! — Тебе меня совсем не жаль! — выплевываю, хотя понимаю, что этой толстокожей сволочи все нипочем. — Пожалуешься на меня психотерапевту, — и все, он снова отворачивается, будто меня нет. Я злюсь, закипаю, как чайник на плите, и практически начинаю свистеть. С психами отодвигаю стул и слезаю с него, ковыляю к холодильнику, достаю оттуда курицу, швыряю ее на стол. Бедная, несчастная птичка не заслужила такого обращения, но этот булыжник уже летит вниз с огромной высоты. Его никак не остановить. Спасайся кто может. Мою тушку, достаю специи и начинаю мариновать. Делаю все одной рукой, вторую держу как бесполезную культяпку. Откровенно мучаюсь, потому что практически за месяц я отвыкла готовить себе, да и вообще заботиться о собственных нуждах. Достаю форму для запекания и, подняв курицу за ножку, перекладываю туда. Неплохо было бы задействовать вторую руку. Да, это было бы идеально. И слишком просто. Именно поэтому я мучаюсь с одной рукой. Пытаюсь взять в руку тяжелую форму, но она не поддается. Шатается во все стороны, и несчастная курица вот-вот съедет на одну сторону и свалится на пол. Неожиданно позади меня вырастает тень. Мирон становится за моей спиной. Плотно. Кожа к коже, тело к телу. Берет другой рукой за противоположный край и помогает мне поднять тяжелую форму. Вместе, как сиамские близнецы, не отрываясь друг от друга, мы переносим ее в духовку. — Ну и упрямица ты, — его дыхание щекочет кожу на шее. Волнует спокойствие внутри меня и тормошит безмятежность. Мирон задерживается позади буквально на секунду, без стеснения тянет носом воздух, нюхает меня, а после отстраняется так же неожиданно, как и появился. Разделывает курицу муж сам. Но не потому, что жалеет меня, нет. Это всегда было нашим ритуалом: я готовлю, он режет. За ужином Мирон пьет виски, а я ряженку, потому что мешать алкоголь с транквилизаторами — ну такое себе удовольствие, конечно. Вот ряженка другое дело. Не происходит ничего необычного. Уже ставший привычным вечер в компании бывшего мужа. Обожаемый мною теплый пол, благодаря которому я могу не переживать о том, что мои ноги могут замерзнуть, и чуть-чуть поплывшее сознание от дозы, которую я приняла по часам. Ничто не предвещает беды, но я решаю, что уже слишком счастлива и именно поэтому сейчас самое время, чтобы испортить себе настроение. — Ты знаешь, кто меня сбил? Мирон давится куском мяса, начинает кашлять. Хватает виски и выпивает его залпом, пытаясь остановить кашель, но делает только хуже. — Знаешь. — Я говорю совершенно спокойно, хотя где-то внутри чувствую злость, которую гасят лекарства. Мирон поднимает на меня взгляд. Он устал, измучен и явно недоволен тем, что я решила покопаться в этом. — Человек, который тебя сбил, уже поплатился за то, что сделал. — Супер. Я не спрашивала — настигла ли водителя кара. Я спросила о том, знаешь ли ты его. Муж вытирает рот и отодвигает пустую тарелку в сторону. Кладет перед собой руки и сцепляет их в замок. — Кто это был? — сложно объяснить, но я уверена в том, что знаю этого человека. — Это была Марина, — Мир говорит отстраненно и следит за каждым моим движением. Ясно, боится, что сейчас я взбрыкну, закачу истерику и кину в него остатками курицы. — Твоя любовница. Прелестно. — Марина находится под подпиской о невыезде, но поверь, на нее в полиции завели несколько дел, так что из зала суда она наверняка отправится за решетку. Что-то не дает мне покоя, бередит мою душу. Я даже машинально тянусь к груди и тру кожу в районе сердца. — Почему Марина находится под подпиской о невыезде? — нет, я, конечно, далека от всей этой юридической куролесицы, но кажется мне, тут что-то не так. — Потому что Марина беременна, — Мирон бьет больно. Я поднимаю глаза и впиваюсь взглядом в его лицо. Муж хмурится, начинает кусать губы. Жалеет, что сказал. А у меня внутри огромный шар огненной боли, которая разрывает душу. — Это твой ребенок? — пожалуйста, только не это. Даже если да, то соври, молю! — Нет, — поспешно отвечает Мирон и повторяет спокойнее. — Нет, Рита, Марина беременна не от меня. — Почему ты так уверен? — Хочешь обсудить это? Нет. — Да. Мирон запускает руки и волосы и сжимает их. Рычит, поднимает глаза к потолку. Молиться вздумал? Поздно, милый. Поздно. Там про нас уже забыли, теперь мы сами по себе. — Мы предохранялись, Рита. А помимо меня у Марины было как минимум два партнера — ее муж и еще один любовник. — Господи! — восклицаю я и спрыгиваю со стула, потому что лицезреть физиономию мужа резко перехотелось. — Что не так с этой женщиной?! Мирон равнодушно пожимает плечами, мол, «хрен его знает», а я прыгаю по комнате на одной ноге и падаю на диван. — Она это сделала из-за того, что ревновала тебя ко мне? — спасибо транквилизаторам, благодаря которым я могу вынести этот разговор и не сойти с ума. — Нет. Она не хотела терять Толика. Думала, это ты рассказала ему о нашей связи. А потом она увидела, как вы выходите вместе из кафе, сложила неверный пазл, и у нее окончательно снесло крышу, — передает мне сухую информацию и далее спрашивает настороженно: — Кстати, что вы делали вместе в том кафе? — Ой, я тебя умоляю, Отелло, выходни! — я даже шутить могу. Кошмар! Я должна гордиться собой. — Мы встретились случайно. Впервые после того, как я увидела вас с Мариной. Он уже знал обо всем, мне не пришлось ничего говорить. Да я бы и не стала, не до того мне было. Мирон подходит ко мне и садится на корточки у моих ног, кладет руки на голые колени: — Я обещаю тебе: Марина заплатит за то, что сделала. Никак не реагирую. Он сделает. Мирон может, я в этом уверена на сто процентов. — Винишь меня? - неожиданно задает вопрос он и я прислушиваюсь к себе. — Нет, Мирон. Твоего греха тут нет. Нет. Я не виню Мирона в том, что произошло, ведь это не он был за рулем того автомобиля, это не он надоумил Марину совершить преступление. Его вина в другом, но совершенно точно причастности к выкидышу он не имеет. Глава 24. На удачу — Так и будешь скакать как кенгуру? Ты же в курсе, для чего тебе две ноги? — Мирон спрашивает даже как-то равнодушно, что-ли. А я, недовольно глянув на него, скачу на одной ноге в туалет. Парадокс — но я привыкла передвигаться вот так. Прыгаю словно заяц и поджимаю к груди больную руку. Игнорирую его выпады. В конце концов, я больная женщина и имею права на свои страдания. Из туалета выпрыгиваю, скачу вдоль стеночки и плюхаюсь на диван. Откровенно говоря, мне и самой надоели эти поскакушки. — Ты куда? — спрашиваю Мирона, который стоит в дверях и надевает на себя пальто. Выглядит роскошно. Подстригся, небрежная борода красиво оформлена, на рубашку больно смотреть, настолько она бела. Костюм — один из лучших, сшит на заказ у европейского портного. Я приближаюсь к Мирону, становлюсь близко, опираюсь плечом на стену. — Важный день? — не дождавшись ответа на первый вопрос, спрашиваю еще раз. — Сегодня в администрации будут решать судьбу важного тендера на строительство новой краевой больницы. Я не особо осведомлена о работе бывшего мужа, но это звучит круто. — Переживаешь? — могла бы и не спрашивать. За несколько лет брака я научилась узнавать, когда муж переживает. Когда счастлив, расстроен, зол. Или когда врет мне. — Да, — серьезно отвечает он и хмурится. — У меня мутный противник, от которого я не знаю чего ожидать. — Ты выиграешь, я верю в это, — говорю уверенно, хрен знает почему. Мирон проводит руками по пальто, смахивая невидимые пылинки. Мы замираем друг напротив друга. Я рассматриваю его темные радужки, в которых блестит мое бледное отражение. Бывший муж делает шаг вперед, стирая последнюю границу между нами, плотно оплетает меня обеими руками за талию, прижимает к себе и говорит тихо: — А я верю в то, что совсем скоро тебе надоест себя жалеть. Внутри все забытые чувства начинают семафорить с новой силой. Меня, как крепко стянутый клубок, разматывает от горячих рук бывшего мужа. А когда его губы касаются моих, я взлетаю и одновременно падаю и разбиваюсь насмерть. Я не понимаю этих чувств. Всего намешано слишком много, я запуталась. Он целует надрывно, спешно, как будто где-то совсем рядом самолет, который должен увезти меня навсегда, и Мирон выхватывает последние крупицы тепла, на которое больше не имеет права. Он кусает мою губу, оттягивает ее, а после запускает свой язык мне в рот и переплетает с моим. Мне хорошо, я не хочу, чтобы он уходил. Хочу как сейчас — стоять посреди прихожей и целоваться, будто это последний поцелуй в жизни. Я бы желала, чтобы этот момент замер и повторялся на репите. Раньше мы никогда не целовались вот так. У нас были долгие поцелуи людей, которым некуда спешить, которые знают: завтра нас ждет такой же поцелуй. Не будет голода и жажды. Будет сладкая нега, которая протянется с утра до самой ночи. Сейчас мой муж умирает от жажды, пьет меня, как будто он путник, целую жизнь идущий по пустыне и наконец нашедший свой оазис. Он ненасытен, ласки его языка будоражат мысли, тело, распаляют кровь. Толкает меня к стене, не разрывая поцелуя, и спускается влажными губами по шее, лижет, кусает. Я расставляю ноги, чтобы ему было удобнее разместиться между ними. Чувствую его каменное возбуждение. В руках непрекращающийся зуд — мне, как дикой самке, хочется опустить руку и прикоснуться к члену Мирона, но я хватаюсь за его шею и впиваюсь в нее ногтями, даже не чувствуя боли в поврежденной руке. Держусь за него крепко, потому что больше не за кого, он один — спаситель. Тот, кто разрушает и одновременно тот, кто спасает. Мирон отстраняется первым, проводит рукой по моим волосам, пытаясь пригладить их, но куда там. Я распалена, легкий свитер висит на моих плечах, едва ли не оголяя грудь, между ног тянет сладкой болью. Бывший муж рассматривает меня голодным, звериным взглядом, убирает руки и отступает на шаг. — На удачу, — произносит он, улыбаясь, и уходит. Я скатываюсь по стене на пол и дрожащими руками прикрываю глаза. На губах горький вкус нашего поцелуя, а по телу расползается сладость. Сижу так на полу, пока в руках не проходит тремор, и поднимаю себя. Он сказал, что верит в меня. Я сама в себя не верю, а он в меня — да. Встаю на ноги и иду. Иду, не прыгаю. Шаги даются с болью, но я делаю это. Чувствую себя новорожденным ребенком, но через силу, со злостью, шагаю, держась за стену. Захожу в гостиную и смотрю на диван, на котором провела несколько недель. На нем остались очертания моего тела. Меня ужасает это наблюдение. А мама? Когда я разговаривала с матерью в последний раз? Пару дней назад, точно. Или три? Или пять? А с Аленой? Стоп. У меня же работа. Гипс сняли, значит, больничный тоже закрыли? Всем этим занимался Мирон. Нахожу телефон и набираю начальницу, которая удивленно сообщает мне, что Мирон держит с ней связь, а больничный у меня еще открыт и меня вообще не ждут. Советует отдыхать и возвращаться с новыми силами. Следующий звонок взволнованной матери, которую я уговариваю успокоиться и объясняю, что я в полном порядке. Напоследок оставляю разговор с подругой, но Алена звонит сама, едва я кладу трубку после разговора с мамой. Глава 25. Принц — Ты как, Гош? — голос у Аленки настороженный, но я не могу винить подругу. — Ощущения, будто я проспала полжизни, а сейчас отошла от долгого сна, — говорю растерянно, словно реально проснулась в другом веке и теперь не знаю, что делать. — Надеюсь, разбудил тебя поцелуй прекрасного принца? — Аленка смеется, а мне не до смеха. Я замолкаю, потому что не знаю, что ответить подруге, — ведь она даже не догадываются, насколько оказалась права. — Рит? — спрашивает с тревогой. — Мы… мы с Мироном… мы да, целовались, — не могу собрать слова в нормальное предложение. — И?.. — Алена по-прежнему насторожена. — И… И ничего, Ален. Просто поцеловались, и все. — Тебе понравилось? — Нам что, по пятнадцать лет? Что за вопросы? — я начинаю нервничать. — Можешь ответить? — давит на меня подруга. — Да, Алена, понравилось. Но что это дает? Неужели ты думаешь, что один поцелуй разрушит все то дерьмо, которое было между нами? — Ну, примерно на это я и надеялась, — Аленка вздыхает. — Ты что же, переметнулась на его сторону, подруга? — ахаю я. — Рит, ты не подумай, Мирон — козел, и все такое. И я совсем не оправдываю его предательство. Он грешен: своей похотью уничтожил ваш брак. Но, во-первых, кто из нас не грешен? А во-вторых, грех можно искупить. Мне кажется, именно этим и занимается Мирон. — Он заставляет меня готовить еду! Выгоняет на улицу, чтобы я бродила вокруг дома как собака! Притащил одежду на пуговицах и молниях — чтобы мучилась со своей рукой, ведь знает же, как мне тяжело с мелкими деталями! Алена на том конце провода начинает смеяться: — Да он просто-напросто тиран! — Вот именно! — Гош, а если серьезно, он ведь правда любит тебя, старается. Отчитывается о твоем состоянии чуть ли не каждый час: перед твоей начальницей, родителями, даже передо мной! Коршуном над тобой парит, не подпускает никого, чтобы было так, как хочешь ты. Женщина, которая сбила тебя… Ты не знаешь, но ее размотали по полной. Там нарушений чуть ли не на пятнадцать лет собралось. Глотаю плотный ком в горле. — Такая странная любовь, — бормочу тихо. — Не все истории любви похожи на сказку, — Алена произносит слова отстраненно, как будто эта фраза относится вовсе не к нам с Мироном. — Наша была похожа, — говорю и выдавливаю из себя грустную улыбку. — Была, Гош, была. А вот теперь начинается реальная жизнь, но оно и к лучшему. Хватит с нас сказок, от них только глупые розовые фантазии, которые никогда не сбываются, — подруга выплевывает это все со злостью. — Что-то мне подсказывает, что ты сейчас вовсе не обо мне. Алена замолкает, слышно только ее нервное дыхание. — Мне кажется, отец Тимохи нашел нас, — говорит с тревогой. — Он что, плохой человек? — Я ничего не знаю об отце ее сына. — Скажем так, опасный. Но знаешь… Пошел он! Пошли они все! Козлы! Возомнили себя властителями наших жизней! — Тебе помощь нужна? — спрашиваю я, хотя, честно говоря, понятия не имею, как могла бы помочь Аленке. — Нет. Пока нет. И надеюсь, не понадобится, — последнее она произносит неуверенно. Мы еще немного болтаем с подругой, а после я иду к холодильнику. Есть не хочется, готовить не нужно. Прохожу в спальню, в которой остановилась, осматриваюсь. Ну и бардак я тут развела. Меня накрывает конкретно. Приношу ведра, тряпки и начинаю шаманить. Федорино горе, ей-богу! «И вы будете опять, Словно солнышко, сиять, А поганых тараканов я повыведу, Прусаков и пауков я повымету!» Ну правда же! Все так и есть. Когда моя комната сияет чистотой и порядком, я понимаю, что остановиться не могу. Этот наркотик уже распространился по моей крови, меня не остановить, спасайся кто может! Как итог — четыре часа, и дом, в котором чуть ли не стерильная чистота. Нога ноет, рука практически не сгибается, но я решаю, что это еще не конец. Тепло одеваюсь и выхожу на улицу. Вокруг дома видны мои следы — да, я просто ходила по кругу, опираясь о стену дома, когда меня выгонял гулять Мирон. Это уже не мой уровень: я решительно открываю калитку и, ковыляя, иду по снегу. Вперед и только вперед. Коттеджный поселок новый, ухоженный, правда видно — дома необжитые. Кажется, поселок строила фирма Мирона, что-то такое он рассказывал мне. Тут красиво. Вокруг лес, город далеко. Отличное место, чтобы сбежать от городской суеты. О, и озеро имеется. Я выхожу на открытую территорию, дома остаются позади. Впереди только белое полотно снега, которым покрыто озеро и деревья. Я пробираюсь поближе к замерзшей воде, ступаю в глубокие сугробы, но близко к озеру стараюсь не подходить. Я, конечно, хоть и “нестабильна”, но сводить счеты с жизнью не намерена, мало ли — может быть, там под водой течение и лед не схватился. Кто меня спасать будет? Стою так долго. Наслаждаюсь природой, дышу морозным воздухом, до тех пор пока не начинаются сумерки и ноги не превращаются в ледышки. Путь обратно оказывается пыткой. Я не рассчитала собственных сил, поэтому едва выйдя с территории озера и дойдя до ближайшего забора, сразу съезжаю по нему. На ноги подняться практически невозможно. Ну и дура же я! Какого хрена меня понесло сюда?! Чем я думала, когда уходила из дома без телефона? Ко всему прочему, на улице окончательно стемнело. Погоревав о своей судьбе, я решаю не ждать принца на белом коне — или мужа на черном внедорожнике — поднимаюсь, хватаюсь за забор и иду. Мелкими шажками, стараясь наступать на больную ногу легонько. Когда до дома Мирона остается метров триста, возле меня как из-под земли появляется автомобиль и резко тормозит. Его ведет на скользком снегу, и он останавливается поперек дороги. Значит, муж нашел меня раньше принца — ну что ж, будем работать с тем, что есть. — Куда тебя понесло, идиотка?! — ревет Мирон. На нем только костюм, верхней одежды нет. Видимо, вернулся домой, а меня и след простыл. Бывший муж подхватывает меня на руки и грубо запихивает на заднее сидение. — Можно чуточку нежнее? — я, вообще-то, тоже недовольна. — Какого черта ты уперлась так далеко? — смотрит на меня в зеркало заднего вида. Глаза мечут молнии. — Прогуляться вышла. Задумалась. Не рассчитала сил. И вообще, ты говорил, что мне надо больше гулять на свежем воздухе! — Гулять! А не идти в соседний поселок. Желваки Мира ходят вверх-вниз. Вижу, что он сдерживает себя. Была б его воля — обложил бы меня матом. Паркуется возле дома, и я спешу открыть дверь, чтобы выйти, но Мирон опережает меня. Сграбастывает в охапку и несет в дом. — Я в состоянии сама дойти, — говорю укоризненно, хотя понимаю, что каждый шаг мне дается с трудом. — Сама она, как же, — ворчит, как старый дед, а я неконтролируемо начинаю улыбаться. Раньше Мирон был заботлив по отношению ко мне. Это была открытая, понятная и простая ласка. Я не сразу поняла, что сейчас — тоже она. Не распознала, не догадалась. Все поменялось: мы, наши жизни, мир вокруг, а также чувства и эмоции. Теперь их сложнее идентифицировать. Но в том, что это забота, я уверена. Вот такая — грубая и неотесанная, как алмаз. Глава 26. Выиграл Вижу, что ей становится лучше. Она оживилась, стала чаще улыбаться и больше не уходит в себя надолго. Ее психотерапевт тоже отмечает положительную динамику, хотя отменять лекарства не намерен, — все же она еще нестабильна. — Ты выиграл тендер? — спрашивает Рита и заглядывает мне в лицо. Это было сложнее, чем я думал. Золотарев вцепился в меня клешнями, присосался как пиявка, и я интуитивно чувствую, что у него есть план, которому он следует. Какова его конечная цель, пока не ясно. Он мечтает растоптать мой бизнес? Ему нужна Рита? Или и то, и другое? Он подчищает за собой все. К нему никак не подобраться. Он будто гуманоид, что просто однажды появился на Земле. Нет никакой информации о его семье, родителях. Сухие данные об образовании — на этом, пожалуй, все. Даже опыта работы — никакого. Просто однажды он основал какую-то айтишную компанию. Непонятно, откуда взял деньги, непонятно, как раскрутился. Но факт в том, что он четко копает под меня. Засадил в мой офисе червя, которого мы нашли чисто случайно, ходит по партнерам и вынюхивает информацию. Даже к жене подобрался. — Выиграл, — говорю я и поднимаю Кудряху на руки. Она больше не сопротивляется — ясное дело, едва на ногах стоит. Когда я вернулся домой, для меня стало шоком то, что ее нет. Первым делом я подумал — сбежала. Но ее родители и Алена сказали, что говорили с моей женой и она была в прекрасном расположении духа. Значит, с ней случилось что-то. Просто счастье, что я нашел ее, иначе боюсь предположить, как бы все могло сложиться. — Ты не выглядишь довольным, — говорит так, будто издевается. — Да ладно?! — наигранно удивляюсь я. — Давай-ка подумаем, почему это может быть? Отношу Риту на диван, а сам остаюсь стоять над ней. — Ты же хотел, чтобы я разрабатывала ногу, — недовольно качает головой. — Разрабатывала — да. Но тебя же черти понесли хрен знает куда! — восклицаю я и обвожу рукой пространство комнаты. — А это что такое? — Где? — недоумевает Рита. — Ты убиралась, что ли? — нет, она правда дура. — Ну да. Устало падаю рядом с Ритой и тру переносицу. Почему же сложно-то так. — Мне досталась самая упертая и непослушная в мире женщина, — бормочу себе под нос, даже не осознавая, что говорю все это вслух. — Так отправь меня домой! — ну все, обиделась. Руки под грудью сложила, нос кверху, спина ровная. Гордячка. — Хрен тебе домой, Рита. Твой дом тут. — Я не понимаю, почему ты злишься на меня, — тон такой снисходительный, как будто это я провинился перед ней. Придвигаюсь поближе к Рите, беру ее лицо в свои руки. Она пытается вырваться, но я не даю ей это сделать. — Рит, тебе же врач запретил чрезмерные нагрузки. Не могла ограничиться только уборкой? Или прогулкой по территории? Обязательно надо было максимализм врубать?! Ругаю ее, как ребенка нашкодившего, а у нее глаза уже на мокром месте и вот-вот погаснут. Твою мать. Перегнул. Обнимаю ее и сильно прижимаю к себе, так, что она утыкается носом в мою шею. — Ну прости меня, Кудряха. Я не хочу упрекать тебя. Ты не бережешь себя, а у меня уберечь тебя от всего не выходит. — Я просто почувствовала в себе так много сил, — говорит едва слышно. — Это же прекрасно. И я рад это слышать, но, Рит, всему должен быть предел. — Ладно, — вздыхает и замирает. Я глажу ее по спине, вожу рукой по колючему свитеру, пока Рита окончательно не успокаивается и сама отстраняется от меня. — Я горжусь тобой, Кудряха, — говорю искренне. Рита слабо улыбается, но это тоже прогресс. Она передвигается, удобно усаживаясь на диване, а я кладу ее ноги себе на колени. , Снимаю с нее теплые носки, поднимаю брюки и закатываю рукава рубашки. Опускаю ладони на ее ступни и понимаю, что они просто ледяные. Смотрю на Риту с укором, но молчу, держусь — хватит с нее моих претензий. Сама она делает виноватое лицо и поджимает губы. Массирую ей ступни, пока они не начинают теплеть, а Кудряха прикрывает глаза от удовольствия. Укрываю ей ноги пледом и беру больную руку, которую она прижала к себе. Рита смотрит с удивлением, но все же не сопротивляется. Когда я начинаю разминать ее, шипит. — Сильно болит? — спрашиваю я. — Скорее просто ноет, — отвечает мне как можно беспечнее, хотя я понимаю, что она нарочно снижает степень боли. Достаю из тумбочки рядом с диваном разогревающую мазь и втираю ее в кожу. Рита кривится от боли, но я заканчиваю начатое. — Мазь должна помочь. Принести обезболивающее? Она кивает, я а иду на кухню и беру то, что нужно. Возвращаюсь со стаканом и лекарством, которое она тут же выпивает. — Посиди со мной, — просит тихо. Я выключаю верхний свет, оставляя только торшер, и сажусь рядом с Ритой, снова кладу ее ноги себе на колени. Она придвигается ближе и протягивает мне руку. Не знаю, чего она хочет, но я послушно беру ее кисть и слегка сжимаю. Откидываю голову на спинку дивана и прикрываю глаза. Чувствую, как Рита придвигается еще ближе и кладет голову на мое плечо. Это доверие настолько хрупкое, что я боюсь сдвинуться с места. Да что там говорить, я и дышать-то боюсь рядом с ней. Мой большой палец гладит ее нежную кожу на руке, вырисовывает там круги. Я бы все отдал, все, что у меня есть, чтобы она осталась тут со мной навсегда и держала голову на моем плече, доверяя мне всю себя и принимая меня целиком и полностью. Трусь о ее голову подбородком, протягиваю руку к ее шее и касаюсь кожи возле уха. Вся она — сплошная нежность. Была и будет. И мне всегда до чертиков это нравилось. То, какая хрупкая, маленькая девушка рядом со мной, то, что она может себе позволить быть такой. Мне без нее не жить, не нужен ни бизнес, ни тендеры, ни целая гребаная жизнь. Только она одна — вот мой смысл, мое солнце, вокруг которого вертится все. Поворачиваю голову и аккуратно, не торопясь, практически невинно, боясь спугнуть, целую ее губы. Глава 27. Женщина, которая хочет Это наш третий поцелуй за последнее время и, кажется, самый откровенный. Пальцы Мирона касаются моей шеи, оставляя на коже горячие следы, путаются в волосах, и мне до чертиков нравится это. — Ты привез меня к себе только за этим? — отстраняюсь от него, спрашиваю и снова приближаюсь в поцелуе. Мирон, надо отдать ему должное, держится. Не переходит границ, целует трепетно, совсем не так, как делал это утром. — Разумеется, за этим, — отвечает с нотками злости. Теперь уже он отстраняется, но открывает глаза и смотрит прямо на меня. Погружается в мою бездну, а у меня по телу проходят маленькие электрические разряды, на кончиках пальцев подрагивает напряжение и охватывает жгучее желание слиться с мужчиной воедино. — Так я и знала, — качаю головой с наигранной досадой. Мир хмурится, не может понять — говорю я правду или шучу. Кажется, он и сам не понимает всей искренности своего поступка, поэтому задумывается. Я же хочу лишь одного — его губ. Снова. Здесь и сейчас. Плевать мне на то, что было раньше. На его измены, на недомолвки между нами, которые сейчас, на фоне того, что уже случилось в нашей жизни, кажутся мне просто смехотворными и какими-то нелепыми. Только дунуть — и развалилась эта пирамида, которая, в общем-то, уже давно не имела никакого значения. Приближаюсь и Мирону и целую его. Бывший муж тут же отвечает мне, легко кусает губу и запускает руку под свитер. Ласкает кожу на спине, потом переходит к животу. Я плавлюсь, таю под этими касаниями. Всегда так было. Он умело брал, а я, растворяясь, отдавала. — Неужели, кроме меня, тебе больше не к кому пойти за этим? — разрываю поцелуй и жду продолжения. — Нужно уметь заткнуться, Рита, — голос хриплый, Мирон поплыл ничуть не меньше, чем я. Снова я целую его, держа крепко голову, напрочь позабыв о больной руке. Сколько это продолжается, — не знаю, но в какой-то момент я понимаю, что не хочу больше поцелуев. Вернее, хочу, но не только их. Я ложусь на спину и тяну за собой Мирона, даже не разрывая поцелуй, не дав ему момента, чтобы отвлечься. Бывший муж ложится сверху на меня, между моих разведенных ног, и тяжесть его тела — самая нужная для меня. Темп поцелуев и ласк увеличивается, Мирон переходит границу, разделяющую нежность от жажды, и припадает к моей шее с поцелуем. Потом опускается ниже, насколько позволяет свитер. Я поднимаю руки, давая ему понять, чего хочу. — Кудряха… ты уверена в том, что мы делаем? Я дьявольски хочу тебя, но… — спрашивает у меня. — Нужно уметь заткнуться, Мирон, — перебиваю его, возвращая ему его же реплику. — Ты уверена, что нам можно? — спрашивает он в нерешительности. — Да, уверена, - прошло больше месяца, все запреты, что были сняты. Мирон на секунду замирает, размышляет. Вижу, как ему сложно собрать свой разум и трезво оценить ситуацию. Он срывает с меня ненужную вещь и откидывает ее в сторону. Я распалена, внизу живота томится сладкая истома, перемешанная со жгучим желанием. Нет больше нас, тех двоих: того, кто предал, и той, которая верила. Все это было каких-то несколько месяцев назад, но кажется, будто бы в прошлой жизни, где я была не я, а он был кем-то другим. Между нами не существовало секретов и одновременно с этим лежала огромная пропасть, разрыв земной коры, через которую не перешагнуть, не перепрыгнуть. Я больше не хочу ворошить этот клубок, возвращаться в прошлое, к своим теням и старой подруге — Тьме. Я спаслась от нее. Или это меня спасли? Меня устраивает мое настоящее. Пресловутое здесь и сейчас. Больше никаких мечтаний, грез и ожиданий в будущем. Никаких планов на отпуск и преждевременного бронирования отелей. Никаких распашонок, купленных заблаговременно, по велению сердца. Больше никакого сердца. Только голый расчет и удовольствие. По-моему, неплохой выбор, не так ли? Мирон ведет влажными губами по моей груди и вбирает в рот сосок, прикусывает его. Я стону от удовольствия и выгибаюсь навстречу мужчине. Он берет мою вторую грудь и сжимает ее — несильно, как раз на грани. Мои руки блуждают по его шее, спине в жадной попытке сорвать рубашку. Хоть я и забыла о боли, но все таки в руках нет силы разорвать ткань или расстегнуть пуговицы. Мир видит, что я не могу справиться, отстраняется и начинает расстегивать пуговицы. Его руки дрожат, они нетерпеливы, а взгляд жадно пьет мою оголенную грудь. Когда с рубашкой покончено, бывший муж расстегивает пряжку ремня на брюках и верхнюю пуговицу. По-прежнему будучи в одежде, он начинает стягивать с меня брюки, оставляя в одних трусиках. Замирает и рассматривает мое тело. Я изменилась, знаю. Сильно похудела. Кости выпирают, кожа исполосована красными шрамами. Мое тело некрасиво по меркам современной эстетики, и я интуитивно свожу руки, одной прикрывая грудь, живот. — Не надо, — останавливает меня мужчина. — Я хочу любоваться тобой. Это было бы похоже на насмешку, если бы я не видела взгляд Мирона. Нет, там нет ни единого намека на жалость. Только вожделение, самое настоящее звериное желание. Он хочет меня . Именно эту женщину перед собой. А мне до безумия хочется, чтобы он взял меня. Я не желаю, чтобы за меня переживали и тряслись надо мной, как над хрустальной вазой. Я жажду, чтобы меня хотели как женщину. Ведь, несмотря на внешнюю непривлекательность тела, отвратительное состояние волос, отсутствие маникюра, я всего лишь женщина, которая хочет, чтобы мужчина ее вожделел. Мирон облизывает губы, как зверь перед прыжком и опускается на мой живот, целует его. Покусывает, лижет, ведет большими пальцами по шрамам, затем стирает свои касания языком. Я вздрагиваю от каждого движения, наслаждаясь этим. Закусываю губу, не сдерживаясь, стону. Сейчас я настоящая, а вовсе не идеальная картинка, какой старалась быть для него… своего единственного. Сейчас вся я соткана из боли, внешней и внутренней, и он один может потушить во мне этот пожар, заглушить рвущие душу ощущения. Бывший муж просовывает руку мне в трусики и ведет пальцами по мокрым складкам, размазывает меня по дивану. Я ахаю от давно забытых ощущений, хватаюсь за плечо Мирона. — Тихо… тихо, девочка. Как ты течешь… Рита… охренеть, — бормочет, облизывая губы, не отрываясь взглядом от того, что он делает пальцами со мной. У меня внизу живота закручивается такой клубок, что я не в силах терпеть эту пытку. — Сделай уже что-нибудь с этим, — хватаю Мирона за шею, с силой впиваясь ногтями, рычу на него. Клянусь, я увидела, как у Мирона загорелись глаза оранжевым пламенем. Он рывком снимает с себя брюки вместе с трусами, а я перевожу взгляд на его член. Черт, какой же он огромный. Мощный ствол с багровой головкой. Прикусываю губу и громко сглатываю. Мне жутко хочется прикоснуться к нему, провести по члену вверх-вниз, почувствовать сталь в руках. Мирон, не отрывая взгляда от меня, скользит рукой по стволу, опускается и погружается в меня одним движением. Я распахиваю глаза от забытого ощущения наполненности и со стоном закусываю губу. Все на грани — мне одновременно больно и хорошо. Бывший муж двигается внутри меня, наращивая темп. Поднимает мою ногу и закидывает ее себе на плечо, проникает еще глубже. То, что исходит от меня, перестает напоминать стон. Это крик, рык, не имеющий ничего человеческого. Мирон не щадит меня, я чувствую, что он отпустил все внутренние запреты и впервые трахает так, как хочется ему. Нет никакого трепета или ласки. Он берет меня, как самец, трахающий свою самку. Ярко, жарко, неистово. Я ощущаю себя живой, накаленной, как электрический провод. Абсолютно незнакомые ощущения, которые переполняют через край. Улетаю куда-то далеко, перед глазами пляшут мушки, когда внутри меня вспыхивает взрыв оргазма, который сносит меня и припечатывает об стену, как локомотив. Беспощадно, безжалостно. Расслабляюсь под бывшим мужем, хватаю ртом воздух, который накалился от наших тел, дышу сухими губами и распахиваю глаза. Мирон смотрит на меня так, будто видит впервые. С неутолимой жаждой считывает каждый мой вдох, как хищник, облизывает губы и проходится взглядом по стоящим болезненным соскам, опускает его еще ниже и рассматривает место нашего соприкосновения. Член Мирона до сих пор во мне, он замер, позволяя мне дойти до пика, а после говорит хрипло: — Давай же, детка, мы не закончили. Поднимает меня, ставит на колени и врывается мощнейшим толчком. Я вскрикиваю от пронзительного ощущения и чувствую, что член бывшего мужа упирается в нужную точку, — и снова кончаю. Размашистыми движениями он растягивает мои ощущения. Ноги у меня дрожат, я едва могу стоять на коленях, того и гляди свалюсь на бок, но муж поддерживает меня за живот. Впервые трахает меня так, как будто это последний секс в жизни. Вколачивается в меня ритмично, с каждым толчком выбивая из моих легких хриплые стоны, пока не кончает. Яростно изливается в меня, заполняя своим семенем, помечая, как будто он действительно животное. Мирон ложится на подушки и укладывает меня рядом с собой. Я плохо соображаю, что происходит. Бурные оргазмы выбили меня из шаткого состояния равновесия, поэтому я даже не сопротивляюсь, позволяю Мирону укрыть нас пледом и закрываю глаза. Утром просыпаюсь и понимаю, что все тело болит. Это не та боль, которая была после аварии. Каждая клеточка вибрирует от болезненной неги, в которую меня погрузил Мирон. Поворачиваю голову и смотрю на спящего бывшего мужа. Его волосы всклокочены, на шее и плечах царапины от моих ногтей. Он спит, дышит размеренно, переплетя руки позади моей спины. Мне невероятно жарко в его объятиях. Всегда так было, и сейчас ничего не изменилось. Не без труда выбираюсь из его рук и сбегаю в ванную. Больная нога немного ноет, но в целом это не мешает мне передвигаться бесшумно. Стараюсь не думать о том, что вчера мы не предохранялись. Я столько лет не могла забеременеть, так что, думаю, тот раз был случайностью… Молния не бьет в одно место дважды, не так ли? Глава 28. Новый год Распахиваю глаза и тут же озираюсь по сторонам. Рита стоит в зоне кухни и что-то готовит. Рита — и готовит? Добровольно? Без ультиматумов, уговоров и сопротивления? Это что-то новенькое. Услышав движение, жена оборачивается и замирает, рассматривая мое тело. А тут целая карта, которую она нарисовала своими ногтями: на шее, плечах и наверняка на спине. Затем опускает взгляд ниже и начинает заливаться краской при виде моего утреннего стояка. Несмотря на то, что вчера у нас был сумасшедший секс, я не насытился ею. И теперь уже вряд ли когда-нибудь насыщусь. Рита была не похожа на себя. Такой живой, остро чувствующей все и отзывающейся мне я ее никогда не видел. На ней лосины и футболка, которая больше чем нужно размеров на десять, но мне абсолютно безразлично — ведь я знаю, что там, под всеми этими тряпками. Это сводит с ума и распаляет желание одновременно. — Доброе утро, — говорит она, начиная заливаться краской, и поспешно отворачивается от меня. — Доброе утро, Кудряха, — отвечаю мягким, не своим голосом и сам поражаюсь этой тональности. Хочется подойти, развернуть ее и прижать спиной к высокой столешнице, развести пошире ноги и войти в нее на всю длину, чтобы она снова хрипло стонала, отдаваясь мне, как вчера. Но я решаю не пугать Риту, потому что вижу, как напрягаются ее плечи, и даю ей несколько минут свободы. Ухожу в ванную и быстро принимаю холодный душ, пытаясь унять желание, натягиваю домашние штаны и футболку и вхожу в комнату. Рита сидит на высоком стуле, медленно помешивая сахар в кружке с кофе, и смотрит с большое окно. — Ты не позавтракала? — спрашиваю ее и жалею. Жена испуганно дергается и хватается за сердце. — Я напугал тебя? Извини, — подхожу ближе и становлюсь напротив нее. Нас разделяет стол, на котором стоят две тарелки с сырниками и две кружки с ароматным кофе. — Ничего страшного, я просто задумалась, — она отмахивается, делает это наигранно-беспечно. Сажусь на стул, а сам поглядываю на Риту, которая уже приступила к завтраку. Интересно, о чем она задумалась? Решает, как сбежать от меня? Или переваривает то, что произошло вчера? Едим в тишине. Я старательно ловлю ее взгляд, а Кудряха старательно его избегает. Беру ее руку и слегка сжимаю. Жена поднимает удивленный взгляд на меня. — Спасибо за вкусный завтрак, — опускаю голову и целую ее раскрытую ладонь. На самом деле, я рад, что Рита впервые за долгое время сама решила что-то сделать. Значит, ей действительно становится лучше, и меня это не может не радовать. — Ты сегодня поедешь на работу? — спрашивает она и убирает свою руку, прячет ее под стол. — Да, нужно будет ненадолго уехать. Рита, прошу тебя, не ходи на улицу. За ночь опять намело снега, а я не могу постоянно переживать за тебя. Пока что мало домов заселено, если с тобой что-то случится, помощи ждать неоткуда. Надумаешь погулять — гуляй по территории возле дома сколько влезет, но за пределы забора не суйся. Пожалуйста. Мне не хочется врубать диктаторские замашки, но я действительно не могу оставить ее одну и спокойно заняться своими делами. — Не переживай, Мирон, я не буду выходить, — отвечает Рита, и уголки ее губ поднимаются вверх в некоем подобии улыбки. Иду в свою комнату, переодеваюсь в костюм и направляюсь к выходу. Рита сидит на диване и листает какую-то книгу, привезенную сюда подругой. Подхожу к жене и становлюсь перед ней на одно колено. Рита дергается, но не убегает, только лишь замирает рядом со мной. — Рит, я хочу, чтобы ты знала: то, что происходит сейчас, имеет для меня огромное значение. — Она открывает рот, хочет что-то сказать, но я останавливаю ее. — Подожди, не нужно ничего отвечать сейчас. Возьми себе время, столько, сколько нужно. Обдумай все, только прошу тебя об одном — не уходи больше от меня. Жена замолкает, только грудная клетка быстро двигается вверх-вниз. Я оставляю на нежной щеке практически целомудренный поцелуй и ухожу. На работе в последний день года все навеселе, поглядывают на время, ожидая, когда можно сорваться домой резать оливье и украшать елки. Даже моя секретарша нацепила на голову красный колпак. — С наступающим, Мирон Алексеевич! Все ваши поручения выполнены, — бодро вскакивает с места и рапортует мне. — И тебя с наступающим, — киваю ей. — Позови ко мне Германа. Захожу в свой кабинет, располагаюсь в кресле. Как раз в это время входит мой зам и жмет мне руку. — Чего это ты выглядишь довольным, как кот? Выкладывай, узнал что-то о Золотареве? Золотарев, точно. Олег-мать-его-Евгеньевич, или моя заноза в заднице. — На самом деле, ничего интересного, — задумчиво качаю головой. Герман плюхается в кресло и закидывает ногу на колено. — Выкладывай. Все, кроме того, что он любыми возможными средствами пытался перебить у нас тендер. — Пытался, — киваю я, — но обломался. — Это было феерично! — Герман хлопает себя по коленям и начинается смеяться. — Это было как угодно, только не феерично, Гер, — недовольно качаю головой. — Когда он успел купить наших сотрудников? Этот «ОргСтрой» во главе с Золотаревым чуть не размотал нас, как гребаных первоклассников! — Откуда он взялся? — хмурится зам. — Точно неизвестно. В прошлом все стандартно, никаких темных пятен. Развивал бизнес с другом, потом выкупил свою часть. Нашел спонсоров, развил еще больше. Разведен, детей нет. Наши пути с ним не пересекались ранее — факт. Этот «ОргСтрой» всегда работал в другом регионе. Видимо, стало мало места дома, раз здесь начал агрессивную игру. — Значит, он игрок, — подает голос Герман. — Есть такие экземпляры, которые азарт даже в дырке унитаза найдут. — Вот и я об этом. Держи ухо востро, контролируй все наши проекты, даже те, к которым кажется, что не подобраться. Этот Золотарев точно будет копать. Герман кивает и начинает тереть подбородок. — Слушай, а это не может быть какой-то знакомый Риты? Ведь, я так понял, все началось после того, как она попала в больницу? — Верно. Я тоже подумал, даже расспрашивал Риту о нем, но она сказала, что никогда не видела этого Олега раньше, — раскачиваюсь в кресле и обкатываю эту мысль. Рита у меня всегда была тихоней. Она из обычной, небогатой семьи, в которой никто никому не переходил дорогу. Что делить-то? Тот факт, что Кудряха его не узнала, немного успокаивает — значит, не по ее душу. По крайней мере, я так надеюсь. Сижу на работе пару часов, распределяя дела на праздники, а после заезжаю на рынок. Впервые в жизни выбираю живую елку. К ней прикупаю гирлянды и игрушки. Кудряха всегда ставила модные пластиковые елки, которые тупо собирали пыль и не создавали никакого новогоднего настроения. Сейчас же хочется сделать все иначе, по-настоящему что-ли. Потом останавливаюсь у у супермаркета и набираю все для новогоднего стола. Домой еду заведенный до предела. Где-то там моя жена, женщина, которую я люблю. Сегодня канун нового года, и единственное мое желание — чтобы она всегда была рядом со мной. Открываю дверь, перехватив поудобнее огромную елку, размашистыми шагами захожу в коридор, а следом в кухню-гостиную. Рита сидит на диване с книгой, которую брала в руки утром. Поднимает голову и смотрит очумело на меня: — Елка? — она шокирована, будто тридцать первого декабря я принес ей букет тюльпанов и поздравил с Восьмым марта. — Сегодня тридцать первое декабря, помнишь? — спрашиваю с иронией. Рита открывает рот, потом закрывает его. — Д-да, конечно, я помню, — бормочет себе под нос и поднимается с дивана. Устанавливаю елку на специальную подставку и оборачиваюсь к Кудряхе: — Ты забыла, да? Рита грустно вздыхает и поднимает на меня виноватые глаза: — Если честно, я вообще потерялась во времени. Наверное, нужно что-то приготовить? Сейчас я соображу быстренько, — идет в сторону кухни и начинает там суетиться — бесцельно открывает шкафы один за другим. Я подхожу к ней и перехватываю ее руку, разворачиваю лицом к себе: — Рит, успокойся. Я все купил, нужно только разобрать. Поможешь? — Конечно, — вымученно улыбается она. Глава 29. Отпусти меня В итоге пока Рита накрывает на стол, я наряжаю ель. Когда все готово, мы садимся напротив друг друга. Произносим стандартные тосты, говорим друг другу пожелания. Разговариваем о важном и не очень. Включаем старые фильмы, которые были засмотрены до дыр еще десятилетие назад, смеемся над несмешными шутками, которыми сыплет ведущий «Голубого огонька». Кудряха окончательно расслабляется. Постоянно улыбается и смотрит на меня с теплотой в глазах. Я же не спешу делать шаг навстречу, потому как до конца не уверен в том, что не спугну Риту. Под бой курантов чокаемся бокалами: я шампанским, жена соком. — С новым годом, Кудряха, — говорю ей и не могу отвести взгляд. Такая она красивая. Она идеальна и без выверенного макияжа или брендовых шмоток. Самая чистая и настоящая. Улыбается мне искренне, а у меня внутри развязывается удушающий узел. Простила. Отпустила прошлое и смотрит только вперед, в наше совместное будущее. — С новым годом, Мирон, — подходит ближе и кладет руки мне на плечи. Я убираю бокал в сторону и обхватываю ее за талию, прижимаю к себе. Рита поднимается на носочки и сама целует меня. Нежно прижимается пухлыми губками к моему рту, проводит языком. Я запускаю руку ей в волосы и сжимаю их, углубляя поцелуй. Наши языки сплетаются, ласкают друг друга совсем не так, как вчера, — растворяясь в страстной нежности, совершенно безумно. На улице бахают салюты, в телевизоре празднуют наступление нового года, но нам до всего этого нет дела. Мы высадились на совершенно другой планете, предназначенной только нам двоим. Я подхватываю Риту под бедра и уношу в спальню. Укладываю на кровать и отстраняюсь. Вижу, как блестят ее глаза в сумраке ночи, как она облизывает губы и смотрит на меня с вожделением. Медленно провожу руками по ее телу, цепляя большими пальцами торчащие вершины сосков. Рита стонет и закусывает губу, а я продолжаю водить руками. Поднимаю футболку и слегка впиваюсь пальцами в нежную кожу ее живота, опускаясь ниже, и надавливаю между ног. Рита шипит и со стоном откидывается на подушки. Я неторопливо усиливаю давление, наслаждаясь картиной, открывающейся перед моими глазами. Член, запертый в штанах, пульсирует. Я едва держу себя в руках, чтобы не сорвать всю одежду, разделяющую нас с Ритой, и не войти в нее. — Прижмись ко мне, — шепчет едва слышно. Скидываю рубашку, футболку Кудряха снимает сама, освобождая себя, и я опускаюсь на нее. Кожа к коже, тепло к теплу. Провожу губами по линии ее подбородка, целую шею и грудь. — Я люблю тебя, Рит. Ты единственное, что мне нужно в этой жизни. Самая важная, самая нужная, слышишь? — говорю ей, отстраняясь и заглядывая в глаза. Я знаю, что не заслужил ответных слов любви из ее уст и, наверное, никогда не заслужу, но мне важно, чтобы она понимала, что я говорю правду, ведь это так и есть. — Слышу, Мирон, — отвечает она. — Ты думаешь, между нами можно все исправить? Вернуть как было раньше? В ее глазах теплота, она поднимает руку и проводит ладонью по моему лицу, приглаживает волосы. — Не надо как раньше, Рит. Мы наделали ошибок, забыли, кто мы. Играли роли тех, кто никогда не был нами. Вот они мы, посмотри, — окидываю взглядом наши переплетенные тела, — других нам не надо. Давай останемся собой и назло всем будем счастливы. — Предлагаешь мне забыть об измене? — в ее словах нет сарказма или насмешки, только грусть. — Предать тебя было моей самой большой ошибкой в жизни. — Почему ты не смотрел на меня так раньше? Когда… ну… тогда, когда… Замираю и тяжело выпускаю воздух из легких: — Ты хочешь спросить, почему я не хотел тебя, когда изменял? — стараюсь говорить твердо, но контролировать голос сложно. — Да, — шепотом отвечает. — Я всегда тебя хотел, Рита. Ни на минуту мое желание по отношению к тебе, как к женщине, не угасало, — отвечаю искренне, — но, возвращаясь к тебе после собственного предательства, я понимал, насколько это мерзко — касаться тебя. Ты же чистая, хрупкая, настоящая. А я, измазанный в грязи и ненависти к самому себе, смотрел на тебя и понимал, что не имею права прикоснуться к тебе, не имею права дышать с тобой одним воздухом. — Значит, это не потому, что я перестала тебя возбуждать? — хрипло спрашивает она, а я чувствую в груди огромный ком боли, который вот-вот разорвет тело изнутри. — Нет, Кудряха. Мое влечение к тебе не пропадало ни на миг. Мне нет оправданий, я сам не понимаю, как опустился так низко. Просто знай, что я ненавижу себя за предательство гораздо больше, чем ты. — Во мне нет ненависти к тебе, — шепчут ее губы. — Мы оба виноваты в том, что все разладилось. Я не должна была слушаться твою мать. — Забудь о моей матери. То, о чем ты говоришь, несоразмерно. Вина лежит полностью на мне. — Что будет дальше, Мирон? — Мне нужна только ты одна, Рита. Не забывай об измене, потому что я заслужил твое презрение, только будь рядом. Ты мне не поверишь, и будешь права. А я до конца своей жизни не устану доказывать тебе свою любовь и верность. Я не смогу без тебя, и, поверь, этот урок жизни я усвоил. Хочешь, бросим все и уедем? В другой город, страну? На другой континент?! Начнем жизнь с чистого листа, как будто мы только познакомились? — распаляюсь еще сильнее. Ритя мягко смеется и отвечает: — Звучит заманчиво, — обхватывает мое лицо руками и притягивает к себе. — А теперь поцелуй меня. И я делаю это: целую ее со всей страстью, ласкаю губами лицо, шею, прокладываю дорожку по животу к пупку, слегка прикусываю чувствительную кожу. Стягиваю с нее лосины вместе с бельем и быстро освобождаю себя от остатков одежды. — Иди ко мне, — поднимаю ее и сажаю на себя, — давай, девочка. Она понимает все с полуслова, просовывает руку между нами и берет в руки член, который стоит колом и пульсирует от желания. Проводит по стволу, чуть сдавливая член у основания. У меня из глаз разве что звезды не сыпятся от нетерпения. Рита подводит головку члена к своему входу и размазывает собственную влагу по складкам, слегка постанывая. — Черт, Кудряха, это пытка, — произношу, используя последние силы. Рита растягивает губы в хищной улыбке и разом, одним движением, насаживается на меня. Один стон на двоих. Единение. Я приклеиваюсь к ней намертво и больше никогда в своей жизни не хочу расставаться. Жена двигается на мне, постепенно увеличивая темп. Она громко стонет, ласкает свою грудь руками, играет с сосками, а у меня при виде этого окончательно едет крыша. Со звериным рыком я опрокидываю Риту на спину и начинаю трахать. Мощными движениями вытрахиваю из нее стоны, кусаю за соски, оставляю засосы на груди. Мы распадаемся на частицы и в то же время соединяемся в одно целое, пульсирующе-страстное нечто. Ее стенки плотно обхватывают мой член, и эти ощущения присутствия внутри нее — самые крышесносные. Толкаюсь в нее размашисто, простынь под нами смялась комком, Рита цепляется за ткань ногтями и выгибается мне навстречу, кончая. Я тоже отпускаю себя и заливаю ее своим семенем, помечая свою женщину. Не в силах выпустить ее из объятий, подминаю под себя. А утром, едва только открываю глаза и осматриваюсь по сторонам, понимаю, ощущаю ментально. Это — конец. Натягиваю трусы и выхожу из спальни. Рита сидит за барной стойкой и смотрит на столешницу перед собой. Увидев меня, выдавливает вымученную улыбку и встает. Проходит мимо собранных чемоданов и становится напротив. — Я уезжаю, Мирон, — говорит тихо. — Куда, Рит? — спрашиваю, хотя, по сути, это не так важно. Важно другое. Она. Уходит. От меня. — К себе домой, — голос нежный, родной, сжимающий гребаное сердце в груди. — Ты спас меня, Мирон, и я благодарна тебе за это. Я была счастлива с тобой эти дни, правда. Но теперь мне пора. Протягиваю руки и беру ее лицо в свои ладони. Ресницы Риты дрожат, и она прикрывает глаза. — Останься, Кудряха. Мы сумеем, мы справимся. Она снова улыбается. Гладит меня по волосам, опускает мою голову и упирается своим лбом в мой: — Отпусти меня, Мирон. Ты обещал, помнишь? Мне это нужно. Оставляет на моих губах поцелуй, и только тут до меня доходит, что это — прощание, как и вчерашняя наша близость. Я люблю эту женщину всей своей дрянной душой и черствым сердцем. Я никогда не смогу ее отпустить, но именно сейчас понимаю, что, если не дам ей свободу — задушу. Она достаточно настрадалась, больше причинять ей боль я не хочу. — Я не смогу тебя отпустить, Рита, никогда. Но я дам тебе то, о чем ты просишь — свободу. Обещай, что, если тебе когда-нибудь понадобится помощь, ты позвонишь мне. Пожалуйста, пообещай мне. Моя бывшая жена отстраняется от меня и отвечает: — Обещаю. Будь счастлив, Мирон. Она разворачивается и уходит, оставляя меня в доме, который так и не стал ей родным. Глава 30. Новая жизнь Не знаю, что меня удивляет больше — то, что в моей квартире царит чистота или то, что я возвращалась сюда с легким сердцем. Скорее всего, это дело рук Мирона. И то и другое, вообще-то. Новый год — новая жизнь, вот он, мой сегодняшний девиз. Мирон. Мои чувства к нему не прошли, не испарились в одночасье. Совершенно точно они модифицировались, вышли на новый уровень. Нет больше той опрометчивой влюбленности, я далека от наивности, но… верю ему. Верю каждому слову и признанию. Люблю всей своей сломанной душой. При воспоминаниях о двух последних ночах, проведенных вместе, по телу разливается тепло. Я понимаю, что рву душу и себе, и Мирону, уходя от него. Это не мешает мне испытывать и другое — где-то на этом пути я потеряла себя. У меня нет цели, нет четкого плана действий, я просто понимаю, что мне нужна независимость. Мне необходим этот воздух свободы. Когда я выпорхнула из-под родительского крыла, то почти сразу попала под авторитет будущего мужа. Я никогда не принимала самостоятельных решений, не обдумывала каждый шаг. Меня всегда вели за руку. Сначала мать с отцом, потом он. Теперь же я хочу взять свою жизнь в собственные руки и по своему усмотрению определить, как дальше ею распорядиться. Уверенно прохожу в квартиру, оставив чемодан возле входной двери, распахиваю окна, впуская в теплую квартиру морозный воздух. Занавески поднимаются и начинают трепыхаться белыми парусами. Я достаю из сумочки все свои коробки с таблетками и иду к урне, отправляя их туда вместе с содержимым. Новая жизнь не подразумевает таблеток, дурманящих мой разум. И пусть психотерапевт, с которым я продолжаю работать, грохнет меня за это, плевать. Моя жизнь — мои решения. Я больше не боюсь оставаться одна, тени в углах теперь не пугают меня, они всего лишь тени, не фантомы, не прячущиеся демоны. На самом деле, демоны живут в людях, потому что только они причиняют нам истинную боль и несчастья. Это я тоже оставляю в прошлой жизни. Скидываю пуховик, прохожу в ванную комнату, раздеваюсь и встаю под горячие капли. Смываю с себя следы вчерашней ночи. Стараюсь не думать о последствиях, которые могут меня настигнуть, — я все-таки полагаю, что беременность крайне маловероятна. Кутаюсь в мягкий халат и возвращаюсь в комнату. Тут просто арктический холод, но это хорошо. Пусть выветрится отсюда все. Закрываю окно, прохожу на кухню и готовлю себе завтрак: молочная каша и травяной чай. Поздравляю родителей с новым годом, обещаю приехать через пару дней и погостить у них. Какое-то время болтаю с мамой, ни о чем, просто потому что рада слышать родной голос. Пишу Лене Владимировне, что выйду на работу после новогодних праздников, а после отправляю сообщение Алене, в котором приглашаю их с Тимохой прогуляться. Прошу своего мастера по маникюру записать меня на ближайшее время. То же самое проделываю с парикмахером. Наверняка все эти люди думают, что я сошла с ума, написывая им рано утром первого января. На самом деле, я, как никогда, чувствую себя прекрасно стабильной. Я не прячусь, не бегу никуда. Я просто впервые в жизни живу сама и пытаюсь заполнить свою жизнь тем, о чем мечтала когда-то. Кстати, о мечтах. Всегда хотела попробовать йогу, но Элеонора Константиновна, мать Мирона, говорила, что это занятие для сброда. Конечно, лучше же собираться за чашечкой чая и полоскать в говне всех, кого только можно, вот это точно — времяпровождение для интеллигентов. Нахожу в поисковике ближайший зал с классом йоги, оставляю на сайте заявку. Включаю фоном музыку, поливаю цветы и разбираю вещи, что-то отправляю в стирку, что-то убираю в шкаф. Когда-то давно я покупала детские вещи. Сейчас их нет. Ни одной распашонки. Ни одного чепчика. Мирон или Алена? Спрашивать не хочу, кто бы это ни был - этот человек поступил правильно. Как раз в это время начинает звонить телефон: Алена предлагает сходить на рождественскую ярмарку. Я тепло одеваюсь, крашусь и отправляюсь на встречу с ними. — Скажи, что ты в порядке и это не Мирон принудил тебя пойти с нами на прогулку? — бормочет Аленка и добавляет Тимохе в чай сахар из стика. Ребенок откусывает крендель и увлеченно рассматривает людей, кружащихся на ледовом катке. Я расслабленно смеюсь: — Мирон меня ни к чему не принуждает. — А как же «Алена, он заставляет меня готовить еду!»? — передразнивает она меня. — Он делал это в терапевтических целях. — Теперь оправдываешь его? — хмыкает, довольная собой. — И вовсе не оправдываю, — отнекиваюсь я. — И вообще, я вернулась к себе домой. — Как? — ахает Алена. — Он отпустил тебя? — Что значит «отпустил»? Я не его рабыня, — возмущенно протестую. — А можно подробности? — Утром я собрала вещи, попрощалась с Мироном, вызвала такси и уехала домой. Силой он меня не удерживал. Все, рассказывать больше нечего. Алена замолкает и задумчиво хмурится, рассматривая сына: — Ты уверена в том, что делаешь, Рит? — спрашивает осторожно. — Мне казалось, у вас начало налаживаться? — Знаешь, у меня ощущение, будто мне снова не оставляют выбора, — признаюсь ей честно. Алена фыркает, отпивает глинтвейн и поворачивает голову, тоже переключая внимание на танцующие на льду счастливые парочки. — Ну вот он есть у тебя, выбор этот гребаный. Рит, не боишься, что сворачиваешь не туда? Принимаешь неверное решение? Пока ты тут самокопанием занимаешься, Мирон найдет себе новую девушку, и упустишь свое счастье, - подруга хитро прищуривается, будто проверяет меня на прочность. Я пожимаю плечами: — Знаю, что прозвучу как стерва, но, если он так быстро найдет мне замену, значит, не было никакой любви. — То есть ты хочешь сказать, что взяла время, чтобы принять окончательное решение? — подруга сужает глаза, рассматривая меня. — Если хочешь, называй это так. Мы замолкаем и втроем переключаем внимание на улицу. — Мам, а можно я тоже покатаюсь на коньках? — робко спрашивает Тимоха, а у меня сжимается сердце. — Конечно, котенок, — Аленка улыбается, но улыбка эта выглядит болезненной, — как только будешь полностью здоров, мы с тобой обязательно сходим на каток, а пока доктор запретил физические нагрузки. На лицо сына Алены больно смотреть. Ребенка, перенесшего болезнь, сложно назвать ребенком. У него нет нормального детства и общения со сверстниками. Это маленький мужчина, слишком взрослый, слишком серьезный, повидавший гораздо больше боли, чем любой другой взрослый. Именно поэтому, когда гляжу на него, сердце обливается кровью, а на глаза наворачиваются слезы, которые я спешу прогнать, чтобы не разочаровывать Алену и Тимоху. — Ты же сказала, все хорошо? — тихо спрашиваю я, надеясь, что Тим не слышит меня. — Да, но сейчас этап реабилитации, и нужно поберечь себя. Как только Тимочка полностью восстановится, никаких ограничений не будет. — У меня идея! — восклицаю я чересчур радостно. — В кафе недалеко от моего дома шеф-повара проводят мастер-класс для детей по приготовлению пиццы. Может быть, сходим как-нибудь?! — Да! — подпрыгивает на стуле Тим, и я удовлетворенно киваю. Остаток дня проводим вместе. Я возвращаюсь домой около десяти вечера и сразу же ложусь спать, счастливая и со спокойной душой. Глава 31. Мужской профиль Я живу. Жи-ву. Именно это я чувствую в данный момент. Новогодние каникулы закончились. Несколько дней я гостила у родителей, и было заметно, насколько сильно они переживают за меня. Слишком много тревог, косых взглядов. Я так и чувствовала, как они ждут, что я вот-вот разревусь. Во мне же по-прежнему сохранялась боль от потери ребенка, но это больше не сводящий с ума и отравляющий разум ужас. Скорее принятие печального факта. Меня хватило на пару дней, а потом я просто-напросто от родителей сбежала. Целый месяц я жила сама. Полностью погрузилась в работу, занялась собой. Один из дней мы с Аленкой решили провести вместе, запланировав культурную программу. Именно поэтому сейчас я стою перед зеркалом и пытаюсь собрать буйные волосы в низкий пучок. Легкий макияж, серьги-капельки в ушах. Коричневая юбка по колено, темная блузка — и я готова. Добираюсь до галереи на своей малышке «Ауди», которая слишком долго ждала меня. Паркуюсь, выхожу из авто и направляюсь ко входу. Неожиданно из-за угла выныривает тень: — Ну наконец-то! — восклицает подруга и нервно озирается по сторонам. Я испуганно отшатываюсь и хватаюсь за сердце: — С ума сошла так пугать! Аленка хватает меня за руки и утягивает в темноту: — Слушай сюда. Времени мало, — озирается по сторонам, потом выглядывает из-за угла, а я слежу за ее взглядом. Из здания выходит высокий мужчина лет сорока, следом за ним свора церберов, которые закрывают собой своего босса. Хозяин жизни — вот единственное определение, которое можно дать ему. Деловой костюм наверняка стоит дороже моей жизни, а часы — и того больше. Незнакомец выбивает сигарету из пачки, подкуривает, глубоко затягивается, устало поднимает голову и выдыхает дым в небо. У него настолько широкая спина, что становится понятно, зачем так много охраны, — пара человек попросту не сможет прикрыть его собой. У мужчины ходят скулы, он двигает головой, разминая плечи, будто хищник, готовящийся к прыжку. Клянусь, от страха у меня трясутся ноги, а зубы выдают дрожь. Толика узнавания приходит вспышкой в сумраке вечера. — Это наш мэр? — шепчу я ошарашенно. Будто услышав мой шепот, мужчина двигает головой, медленно оборачиваясь на место, где стоим мы с Аленой, но подруга резко хватает меня за руку и утягивает в темный переулок. Я настолько шокирована, что поддаюсь, быстро перебираю ногами и молчу. Алена поражает по всем фронтам: толкает меня к стене и жестами показывает сесть на корточки за мусорные баки, сама садится рядом со мной. Подруга быстро дышит и постоянно нервно выглядывает из-за баков, а я, как дура, сижу молча, абсолютно ничего не понимая, и слежу за ней. После повторяю ее движения и медленно высовываю голову. Как раз в это время по дороге проносятся три огромных черных внедорожника, и Аленка шумно выдыхает, привалившись к стене. — Так и что это было? — непонимающе спрашиваю я. Подруга качает головой, поднимается и протягивает мне руку, которую я принимаю. Встаю на ноги и отряхиваю пальто от возможной грязи. — Прости, Гош, — виновато произносит Аленка и дергано поправляет распавшуюся прическу. — Я вошла в галерею и увидела его. Обдумать свои действия у меня не было времени, поэтому я просто сбежала. — Откуда ты знаешь нашего мэра? — спрашиваю, хотя догадываюсь, кем он может приходиться Алене. Подруга смотрит на меня растерянно, поджимает губы, а потом начинает нервно кусать внутреннюю часть щеки. — Только не говори, что он отец Тима! — догадываюсь я. На самом деле, об отце Тимофея я не знала ничего, тема была табу для подруги. Именно это всегда наводило меня на мысль о том, что Аленин мужчина не так прост. Вероятно, женат, а может быть, занимает какую-то высокую должность. — Да, — отвечает устало Алена. — Только прошу, не спрашивай о нем больше ничего. — Хорошо, о нем не буду. Спрошу другое: почему ты сбежала при виде него? Он что, может обидеть тебя? — в моем голосе слышна тревога и я ничего не могу с этим поделать. Умом я понимаю, что такие люди, как этот человек, непросты и могут создать проблем. Подруга приваливается к стене и натягивает ворот пальто повыше, кутаясь в него, словно защищаясь: — Все так сложно, Гош. Но нам с ним лучше не пересекаться. Никогда. Так что я поеду домой, а ты иди внутрь, хорошо проведи этот вечер за нас двоих. — Может, все таки пойдешь со мной? — с недоверием спрашиваю я. — Нет, — уверенно качает головой подруга. — Во-первых, у меня бардак на голове, во-вторых, я буду постоянно озираться по сторонам в ожидании того, что он снова вынырнет как черт из табакерки. Киваю Аленке, а после беру ее ледяную руку в свою: — Ален, поезжай домой, отдохни. Но ты же понимаешь, что теперь так просто не отделаешься от меня? — Рит, я правда не могу рассказать тебе всего, — отрицательно качает головой. — Скажи хоть - он знает о Тиме? — Нет…, - шепчет едва слышно и закрывает ладонями глаза. Я обнимаю подругу и глажу по спине: — Обещай, что расскажешь мне то, что посчитаешь безопасным? — Хорошо, — нерешительно говорит подруга и уходит. А я все-таки решаюсь войти внутрь. Оставляю верхнюю одежду, принимаю бокал с соком у официанта и медленно продвигаюсь вперед. Вокруг много народу, звучит приятная ненавязчивая мелодия, но ее со всех сторон перебивают разговоры. Кто-то обсуждает картины, кто-то радуется встрече со старым знакомым. Я далека от мира искусства, но подхожу к первой картине и с интересом смотрю на нее. Какие-то абстрактные линии, непонятный хаос, и чем больше я разглядываю это буйство красок, тем сильнее поднимается мой уровень тревожности. Так, эта мимо, идем дальше. Я настолько увлекаюсь рассмотрением работ, что немного выпадаю из пространства, передвигаясь от одной картины к другой. Задержавшись на изображении женского тела, переплетенного с мужским, не замечаю, как за спиной вырастает мужская тень. — Здравствуй, Рита, — говорит знакомый голос позади меня. Я оборачиваюсь и, шокированная, смотрю на мужской профиль. Глава 32. Олег — Рад видеть тебя, Рита, — Олег делает ударение на мое имя, а я удивленно моргаю. Я совершенно позабыла об этом мужчине. За пеленой боли и страданий его образ вымылся из моей памяти, хотя, как я поняла, Олег помог мне, а я даже не поблагодарила. Память сразу подкидывает его образ — окровавленная рубашка и испуганное выражение лица. Сейчас мужчина одет в темно-синий деловой костюм, белую рубашку, вокруг шеи змеей опутан галстук. Выглядит спокойным, уверенным в себе. Светлые волосы уложены, лицо гладко выбрито, от него благоухает парфюмом со свежими нотками. Олег кажется довольно худым, но не тощим. Скорее поджарый, хотя кто знает, что там скрывается под одеждой. Привлекательный, даже, можно сказать, красивый. Невольно сравниваю его с Мироном. Эти мужчины — полная противоположность друг другу. Мирон темный. Олег светлый. Телосложение Мирона совсем иное: у него широкая спина, крепкие сильные руки. Черные глаза, прижимающие одним взглядом к стене. У Олега спокойный взгляд, не предвещающий никакой бури. Яркими голубыми глазами он разглядывает меня с интересом, не менее сильным, чем я его. Понимая, что пауза затянулась, я, спохватившись, отвечаю: — Добрый вечер, Олег. Прошу прощения, я немного растерялась, — и виновато улыбаюсь. Олег кивает, мягкая улыбка доходит до его глаз, и они начинают светиться: — Рита, я рад видеть тебя. Прекрасно выглядишь. Не против, что я сразу на «ты»? — Нет-нет, все в порядке, — спешно машу рукой. — Благодарю за комплимент. — Прости, что не навещал в больнице, — виновато улыбается он. — Твой муж запретил мне видеться с тобой, поэтому я решил, что лишние тревоги тебе ни к чему. — Мирон — не мой муж, — говорю я и выдавливаю усмешку. — Странно. Вел он себя так уверенно, будто ты его собственность. Как ты себя сейчас чувствуешь? — с участием спрашивает он. — Все в порядке, — лаконично отвечаю. — Олег, я даже не поблагодарила тебя. Я не помню ничего, но мне кажется, что я задолжала тебе слова благодарности. — Нет, — спешит заверить меня мужчина, — ты не мне ничего не должна, Рита. Я не мог пройти мимо, это был мой долг. Мы замолкаем, и я оглядываюсь по сторонам. Нас окружают люди, но никому нет до нас дела. — Тебе нравится живопись? — неожиданно спрашивает он. — Я мало что понимаю в искусстве, Олег, — развожу руками. — Но некоторые картины произвели на меня впечатление. А тебе нравится? Олег мягко смеется, обнажая белоснежные зубы: — Я тоже далек от этого мира. Я здесь, потому что меня к этому обязывает моя работа, — и тут же поясняет: — Один из моих партнеров по бизнесу организовывает подобные мероприятия, поэтому я должен хоть иногда тут появляться. Мы снова замолкаем, и я вижу, что Олег хочет что-то сказать, но подбирает слова: — Рита, давай прогуляемся? — К-куда? — я даже начинаю заикаться от неожиданности. — Здесь недалеко есть потрясающий камерный ресторан. Я тебя приглашаю. Предложение оказывается для меня неожиданным, поэтому я теряюсь. — Олег, я не готова к свиданиям, — честно говорю ему. Мужчина снова улыбается: — Просто ужин, Рита. Не более. Во мне борются две женщины: женщина, которая по-прежнему любит Мирона, и феминистка, которая вопит о том, что нужно попробовать весь товар с витрины и что я вообще-то свободная женщина, которая никому и ничего не должна. — Ну хорошо, — соглашаюсь я после минуты раздумий. — Ужин так ужин. Тем более что на этой выставке я уже посмотрела все, что могла, и готова была ехать домой. Олег галантно помогает мне надеть пальто, придерживает дверь на выходе из помещения. Бросаю взгляд на свою машину и мешкаюсь, но в конечном итоге решаю забрать ее потом. Мужчина открывает дверь своего дорогого автомобиля и протягивает руку, помогая сесть. Он ведет машину спокойно, уверенно и явно никуда не торопясь. В ресторане нас усаживают за небольшой столик и приносят блюда, которые заказал Олег. — Рита, расскажи о себе. Чем ты занимаешься? — начинает разговор он. — Я психолог, работаю в детском саду, — коротко отвечаю я. — Как интересно, — вскидывает брови мужчина. — Тебе всегда хотелось работать с детьми? — Да, сколько себя помню — я мечтала об этом. Постоянно металась между учителем и воспитателем, в итоге решила выбрать психолога, потому что это более высокооплачиваемая профессия. — Умно, — парирует он. — Ну а ты? — спрашиваю я. — Что я? — недоумевая, вскидывает брови Олег. — Чем занимаешься ты? — А, — отмахивается он, — много чем на самом деле. Инвестиции, строительство, спонсорская деятельность. То тут, то там. Бросает это так небрежно, будто оно вовсе не имеет значения. Нам приносят блюда, мы болтаем ни о чем, обсуждая город, погоду, прочие совершенно незначимые вещи, пока Олег не выдает: — Рита, буду честен с тобой: ты мне очень понравилась, и я хотел бы пригласить тебя снова, но теперь уже на настоящее свидание. Я испуганно прикусываю язык и прислушиваюсь к себе. Ужин — это ужин. Свидание обозначает совершенно другой ход событий, к которому я до конца не готова. Да и как можно быть готовой к свиданию с мужчиной, когда в сердце ты носишь другого? За весь этот вечер мои мысли много раз возвращались к бывшему мужу. Не знаю точно, зачем я это делаю, но все-таки соглашаюсь на свидание с Олегом: — Я согласна. Но, Олег, тебя не смущает наличие Мирона в моей жизни? — Мирона? — усмехается он как-то не по-доброму. — Если бы в твоей жизни был Мирон, то он наверняка бы уже прискакал с шашкой наголо и снес мне голову. Но что-то я никого не вижу. Мужчина даже оборачивается по сторонам, оглядываясь, но, конечно же, Мирона рядом с нами нет. Поведение моего бывшего мужа отчего-то злит меня. Сама не знаю почему. Неужели я действительно хочу, чтобы бывший муж следил за каждым моим шагом и отсекал от меня всех потенциальных ухажеров? Я попросила свободу — Мирон дал мне ее. Ни звонков, ни встреч. Никаких напоминаний о себе. Неожиданно тоска о бывшем муже оказывается такой явной, что у меня перехватывает дыхание. Я тру рукой грудь, за которой ноющее сердце не дает покоя. Мы сидим еще немного, но настроение у меня ухудшается с каждой минутой все сильнее и сильнее, пока, в конце концов, я не ссылаюсь на головную боль и пытаюсь вызвать себе такси. — Брось, Рит, я отвезу тебя, — говорит Олег, — прошу, позволь потешить мое мужское эго и доставить даму домой. Ну не могу я отправить тебя на такси. — Хорошо, Олег, — соглашаюсь я и называю адрес. Возле подъезда быстро прощаюсь со своим спутникам и сбегаю. Захожу в пустую квартиру, и впервые за эти дни на меня накатывает тоска. Мне хочется, чтобы меня ждали. Я идиотка, знаю. Ведь я так рвалась на эту свободу, в одинокую жизнь, где сама буду принимать решения, ни на кого не ориентироваться и ни от кого не зависеть. И что в итоге? Прошел какой-то месяц, и я нуждаюсь в человеке рядом. Да не просто в человеке, а в одном конкретном — ведь свидание с Олегом показало, что любой мне не нужен. Злая на себя, скидываю вещи и встаю под горячие струи, натираю мочалкой тело сильнее чем нужно, будто пытаясь стереть другого мужчину с себя. Надеваю шелковую сорочку и отправляюсь спать. В темноте спальни рассматриваю тени на потолке. Сон никак не идет, во мне бушует адреналин. Трель дверного звонка разрезает тишину и заставляет мое сердце колотиться с неведомой силой. Подскакиваю на кровати и выхожу в коридор. Распахиваю дверь и ахаю: — Мирон. Глава 33. Мирон — Что ты здесь делаешь? — спрашиваю шокированно, ощущая, что сердце в груди скачет, как заведенное. В сумраке коридора Мирон осматривает меня с ног до головы, задерживаясь взглядом на груди со стоячими сосками. Из подъезда дует холодным морозным воздухом, поэтому мое тело так отреагировало. Поэтому. Только поэтому. Мирон шумно сглатывает, делает широкий шаг, переступая порог и приближаясь ко мне. Я отступаю назад, впуская его и избегая близкого контакта. Складываю руки на груди, закрываясь и одновременно отстраняясь от бывшего мужа. От Мирона пахнет морозом, знакомым, родным парфюмом с ароматом сандала — и им самим. Его запах моментально обволакивает меня, я ощущаю, как подгибаются колени, как трудно становится дышать. В голове моментально образуется каша, потому что каждая мысль о нем. О том, какой он родной. О том, что только с ним я чувствую себя нужной, ощущаю себя женщиной. Я глупая, знаю. Забыла о предательстве, вычеркнула Мирона из своей жизни. Все потому, что он спас меня. Был рядом со мной в самый сложный момент жизни. Я не просила об этом, но он сделал все возможное, чтобы помочь мне. Мне сложно понять, что происходит сейчас в голове, там сплошные противоречия. Этот месяц показал мне одну важную вещь: я скучаю по Мирону. К сожалению, этого факта недостаточно, чтобы я могла ему верить. Бывший муж возвышается надо мной. Ночь обнажает самые потаенные чувства, опутывает, опоясывает, гипнотизирует и тянет к себе. Манит меня, как змей-искуситель. — Кудряха, — сдавленно произносит Мирон, и от его голоса по телу бегут мурашки. — Зачем ты приехал? — так же хрипло спрашиваю я. Бывший муж молчит, рассматривает меня, пожирает взглядом. — Мимо проезжал, — выдавливает он и ведет плечом. — В час ночи? — хмыкаю я. — Да. Напоишь чаем? — неожиданно просит. Я качаю головой: — Поезжай к себе, Мирон. Я не хочу, чтобы он уезжал. Но и оставаться тут наедине с ним будет сложно. Я боюсь его и боюсь остаться без него. Вот такая женская неопределенная сущность. И как теперь быть? — Не могу, Кудряха, — устало произносит Мирон и потирает отросшую щетину. Пожимаю плечами и ухожу в спальню, надеваю халат, чтобы хоть немного скрыть то, что происходит с моим телом, затем возвращаюсь. Мирон уже расположился на кухне — включил свет и смотрит в окно. Я подхожу к чайнику и машинально нажимаю на кнопку. Не думаю, что Мирон действительно хочет чая, но занять чем-то руки я должна. Он оборачивается и осматривает меня, я же остаюсь стоять, упершись поясницей в столешницу. Молчим. Смотрим друг на друга. Так много хочется ему сказать, но чувствую — рано. Не готова я. При свете я вижу, что Мирон похудел еще сильнее. На лице щетина, которой несколько дней. Одет просто: темные джинсы и серый свитер, нет никакого лоска и шика. Он выглядит уставшим, хотя взгляд яркий, живой. Зажигает меня теплыми всполохами, греет душу, тянет к себе, но я держусь из последних сил. Весь сегодняшний день стирается. Выставка, Олег и наше с ним недосвидание — все это канет в бездну прошлого. Страшно признаться, но я готова всю оставшуюся жизнь стоять вот так, рядом с Мироном. — Как ты? — спрашивает мягко он. Облизываю пересохшие губы, тихо отвечаю: — Отлично, — и почти не лукавлю. Я и вправду чувствую себя прекрасно. Физически. Душою я тянусь к недостающему элементу. — Рад это слышать, — говорит так же тихо, как я. Мы замираем, подбираем слова. — Рита… — Мирон… Говорим одновременно и замолкаем. Я выдыхаю и усмехаюсь: — Зачем бы ты ни пришел — говори и уходи. Мирон делает шаг мне навстречу, следом еще один. Интуитивно я выпрямляюсь и сглатываю ком слюны. — Мне не нужна причина, чтобы прийти к тебе, Кудряха, — черный взгляд прожигает насквозь, опускаясь электрическим разрядом к самому низу живота, и я свожу колени, что не остается незамеченным для Мирона. Я сильнее вжимаюсь поясницей в столешницу. Бежать некуда. — Ты обещал, что отпустишь меня, — шепчу, не в силах отвести глаза от его магнетического взгляда. — Разве? — Мирон вскидывает бровь и криво улыбается, опускает взгляд вниз и пожирает им мои губы. — Я обещал тебе свободу. Разве я не сдержал свое слово? Я теряю нить нашего разговора. В горле пересыхает, голова начинает чертовски кружиться. — Тебе лучше уйти, — не узнаю свой голос, столько в нем дрожи. — А вот твои соски, которые торчат даже сквозь халат, говорят об обратном. Он делает последний шаг, становится ко мне максимально близко. Отводит мои волосы назад, нежно проводит рукой по плечу, скидывая с него лямку сорочки и халат одновременно. Медленно опускает голову и целует меня в изгиб шеи. Я закатываю глаза, запрокидываю голову и хрипло выдыхаю болезненный стон, с силой хватаясь за стол, впивая в него ногти. Соски уже попросту болят от возбуждения, которое огнем горит по всему телу. Мирон нежно поддерживает мой затылок и кладет вторую руку на талию. Это касание обжигает, запускает электрические разряды по телу, будоражит. Слабая, да. Но ведь я и сильной-то не была никогда. Конечно, я могу его прогнать, но предвкушение слишком сладкое, чтобы я отказывалась от дурманящих мысли ласк. Я не могу ему довериться, но это не значит, что мое тело согласно с мыслями. Оно жаждет родного тепла, любимых губ, и я отдаюсь ему. И телом, и мыслями, потому что не хочу больше боли, не хочу страданий. Довольно. Будто почувствовав мою капитуляцию, Мирон сильнее вжимается в меня, и я животом чувствую его каменное возбуждение. С трудом отлепляю от столешницы гудящие руки. Одну кладу на шею Мира, второй хватаюсь за его предплечье. Тем временем бывший муж скидывает одежду со второго плеча, полностью оголяя верхнюю часть моего тела. Теперь сорочка с халатом повисают на моей талии бесполезными вещицами. Мирон не спешит, он наслаждается мной. Убирает губы с шеи и заглядывает мне в лицо, пальцем проводит по искусанным губам. Безумно хочется, чтобы он поцеловал меня, я изнемогаю от желания. Но Мир шумно сглатывает и опускает губы на шею с другой стороны. Ведет языком по ключице и ниже, разгоняя по телу тонну мурашек. Неторопливо прокладывает дорожку по груди — и резко втягивает сосок. Охнув от неожиданности, я выгибаюсь навстречу мужчине и давлю в себе глухой стон. Мирон играет с моим телом, он знает все мои чувствительные места. Этот акт близости, искренности, когда все чувства наголо. Запускаю руку в волосы Мира и с силой сжимаю их. В ответ он кусает мой сосок, и я вскрикиваю. Мирон становится на колени передо мной, отрываясь от моего тела, поднимает взгляд и смотрит мне в глаза. А там сумасшедшие всполохи желания, самая настоящая буря. Такая, что невольно задумываешься: как он держит себя в руках? Стоит передо мной, как на исповеди, вижу, как много ему хочется сказать. Замираем на мгновение, ведя немой разговор, безмолвно признаваясь друг другу во всем. Он утыкается лбом в мой оголенный живот и шумно дышит. Я кладу руки на голову Мирона и прижимаю к себе со всей лаской, на которую способна. — Рита, — поднимает на меня глаза и смотрит в самую душу. — Не надо, — прошу, хотя сама до конца не понимаю, что он хотел мне сказать. Он качает головой, кладет руки мне на икры, начинает медленно их поднимать и продолжает нашептывать: — Если бы я мог, Кудряха… если бы я мог остаться в стороне. Но у меня уже не получится отступить, отпустить тебя. Моя ты. Моя. Вся. Как мне быть без тебя, скажи? Я начинаю задыхаться от ощущений, касаний и его слов. Хватаю ртом воздух, не в силах ответить что-либо. — Мне нет прощения. Всю жизнь буду каяться за свой грех, но никогда не буду прощен. Рита… знай: что бы ты ни сказала, я не откажусь от тебя. Ладони поднимаются еще выше, нежно касаясь внутренней части бедра, и я замираю, чувствуя, как пружина натягивается внизу живота. — Молчишь, — Мирон заглядывает мне в глаза и кивает, — не говори ничего, лучше молчи. Я буду говорить за двоих. И любить буду тоже за двоих. Только позволь мне. Я, как самая последняя слабачка, распадаюсь на куски перед перед этим мужчиной, принимая факт того, что мне не нужен никто в целом мире. Кроме него. Будто понимая мое настроение, Мирон кладет руки на остатки одежды и стягивает вниз, оставляя меня полностью обнаженной. Во мне нет ни грамма стыда, все настолько естественно, что понимаешь: по-другому и быть не может. Освободив меня от одежды, Мирон поднимается, подхватывает меня на руки и усаживает на столешницу. Тут же широко разводит мои ноги, и я откидываюсь назад, насколько это возможно. Мир рассматривает меня, греет взглядом кожу. Проводит горячими ладонями по груди, задевая пульсирующие соски, опускается на живот и ниже — двигается по бедрам и снова становится на колени передо мной, разводит ноги еще шире и накрывает меня губами. Высовывает язык, проводит им, а я дрожу, не в силах сдержать стоны. Ласкает меня, а по телу распространяется жгучая лава, пронизывающая каждую клеточку и опускающаяся к низу живота, концентрируется там в мучительную и такую сладкую тяжесть. Я готова уже кончить, но Мирон резко убирает язык, и я стону с отчаянием в голосе. Только я собираюсь спросить, не издевается ли он надо мной, как Мирон пронизывает меня собой. Резко, до упора, выбивая из моего горла неконтролируемый крик. Простите меня, дорогие соседи, это выше моих сил. Мирон начинает двигаться. Неистово, зверски, как неандерталец, впервые добравшийся до женщины, и осознание этого дает разрядку моему телу. Я кончаю тяжело, внизу живота распространяется такая пьяная тяжесть, что все рефлексы уходят из моего тела. Перед глазами расплываются белые круги, я не чувствую ног, которыми обхватила бедра Мирона. Не чувствую рук, которыми вцепилась в его свитер, — он был не в силах снять. Меня трясет, как от озноба, но на смену этому ощущению приходит нега, приносящая долгожданное тепло. Только сейчас я осознаю, что Мирон не двигался, позволяя мне прочувствовать все это, и только после того, как я вернулась к нему, продолжил двигаться во мне. Быстро, резко, но уже с другим ритмом. Не знаю, что со мной происходит, но я вскрикиваю и снова свожу колени, потому что не успела я отойти от оргазма, как следом за ним накатывает новый. В этот раз Мирон, наоборот, ускоряется и вколачивается в меня, заставив потеряться в пространстве и времени. Есть только я и он. Мы дышим друг другу в рот, с болью хватаемся друг за друга, пока наконец Мирон кончает. Чувствую, как он наполняет меня горячим семенем, ощущаю, как его член пульсирует во мне, и это кажется самым правильным в жизни. Дышим хрипло. Тело гудит, голова идет кругом. Он немного отстраняется, не выпуская меня из рук, а после накрывает мой рот долгожданным поцелуем, от которого я окончательно схожу с ума. Глава 34. Не ходи с ним Утром просыпаюсь от того, что тело буквально горит. С трудом разлепляю глаза и поворачиваю голову. Мирон. Закутал меня в одеяло и опутал собой. Как выбраться-то теперь? Мне безумно жарко. Тихонько вытягиваю из кокона одну руку, следом вторую. Мирон ворочается, но не просыпается. С трудом освобождаюсь от одеяла и бывшего мужа. Спешу в ванную и встаю под прохладные капли, пытаясь остудить тело. То, что было вчера, — было потрясающе! Просто невероятно. За все годы брака у нас никогда не было такого секса. Неистового, будоражащего. Даже сейчас, стоя под душем, который должен остудить, я, наоборот, возбуждаюсь, вспоминая вчерашнее. Стараюсь не анализировать события и не думать о том, что будет дальше. Выхожу из душа, обтираюсь полотенцем и надеваю домашнюю одежду — ничего сексуального, обычные широкие штаны и футболка. Становлюсь у плиты и начинаю готовить завтрак: омлет, тосты и кофе. Увлекаюсь и не замечаю, что на кухне уже не одна. Поэтому, когда меня обхватывают сильные руки и прижимают к горячему ото сна мужскому телу, вскрикиваю и роняю нож. — Ну чего ты? — ласково мурлычет в ухо Мирон. — Напугал? Прости дурака. Как раз в этот момент начинает кипеть чайник, и я отхожу от бывшего мужа, который размыкает руки и выпускает меня. — Садись за стол, будем завтракать, — говорю я Мирону, так и не взглянув ему в глаза. Вижу боковым зрением, что Мирон присаживается. А еще вижу, что он надел только трусы. Ну вот, сейчас будет нервировать меня своей наготой. Ставлю для нас тарелки, кружки с кофе и раскладываю приборы. Сажусь на место напротив Мира и приступаю к еде. Завтракаем молча. Тишина колет, потому что есть что сказать, есть что обсудить, но делать этого совершенно не хочется. — Все очень вкусно, спасибо, — благодарит Мирон. — Пожалуйста, — выдавливаю я, и мой голос меня предает. — Рита, — зовет Мир, — посмотри на меня. — Зачем? — поднимаю взгляд и смотрю мужа с задумчивым выражением на лице. — Не прячься от меня, — просит сдавленно. — Разве я прячусь? — усмехаюсь. — Вот она я. Даже завтраком накормила тебя. Встаю и собираю посуду, складываю ее в раковину. Чувствую, как Мирон подходит и становится позади меня, кладет руку мне на спину. — Кудряха, поговори со мной. Резко оборачиваюсь и смотрю на него. — Мирон. Чего ты хочешь? — спрашиваю его. Волна злости накатывает на меня запоздалым приливом. — Ты сама знаешь чего. Мне нужна ты. Ты, Рита. — В качестве кого? Любовницы? Эскорта? — выплевываю в него своим ядом. — Что за глупости? — Мирон даже отступает от меня на шаг и устало вздыхает. — Рита, ты мне нужна как женщина. Жена, любовница, мать наших детей — все роли, все твои ипостасии, без исключения. — Не смей говорить мне о детях, — отталкиваю его и прохожу мимо. Мирон идет следом за мной, догоняет в гостиной и хватает за руку, разворачивая. — Рита, остановись, — запускает руку себе в волосы и взъерошивает их. А я невольно цепляюсь взглядом за Мирона, такого мягкого, домашнего, настоящего. — Я не знаю, что мне сделать, Рит. Если бы я был на твоем месте, никогда бы не простил самого себя, ненавидел бы до последнего вздоха. Я не заслуживаю тебя, недостоин быть с тобой, дышать с тобой одним воздухом. Я вывалялся в дерьме по самую макушку. Такому нет прощения. — Мне этого мало, — сдавленно говорю я. — Я любила тебя всем сердцем Мирон. — Я знаю, малышка, — он подходит ближе, берет в руки мое лицо. — Дай мне шанс все исправить. Я смогу, я больше никогда не ошибусь, я усвоил этот урок. Рита, я не смогу без тебя. По моим щекам начинаю течь слезы, и Мир прижимает мою голову к своей груди: — Не плачь, маленькая, все позади. Однажды. Не сегодня и не завтра, но однажды ты простишь меня, и мы снова будем счастливы, потому что мы уже никогда не сможем друг без друга. Он гладит меня по волосам, пока я выпускаю последние слезы. Чуть успокоившись, отстраняюсь от Мирона, вытираю лицо и произношу сдавленно: — Уходи, Мирон. Мне нужно побыть одной. Мир беспрекословно кивает, быстро собирается и направляется к выходу. Я стою рядом и наблюдаю за его сборами со щемящей тоской на сердце. Уже накинув на плечи куртку, он выравнивается и нежно, но твердо говорит: — Не ходи с ним, Кудряха. — С кем? — не понимаю я. — С Олегом этим. С ним что-то нечисто. Я слышу злость в его голосе. — Не указывай мне, что делать! — психую я. — Рит, я не шучу, — настаивает он. — Олег не так прост, как кажется. — Ты-то откуда знаешь? — фыркаю я. — Просто ревнуешь меня. — Ревную, — признает Мир. — До зубного, блять, скрежета ревную тебя, но не только к нему, ко всем мужикам в принципе. Но этот… Рита, он появился неспроста, и ему что-то нужно. — Хочешь сказать, что я не могу понравиться мужчине? Что со мной можно быть только из-за чего-то? — меня трясет от эмоций. Мирон шумно выдыхает и трет лицо: — Ты все переворачиваешь. Рит, ты безумно красива, но этот Олег уж очень неожиданно нарисовался. В больнице был рядом с тобой. Посторонний человек, но его пустили. Тендер у меня увести пытался, крыс нагнал своих в мой офис. Сейчас появился. Где ты с ним встретилась? Наверняка в каком-то людном месте, будто бы невзначай? Рита, молю тебя, не ходи с ним никуда, не оставайся наедине. Завожусь с пол-оборота, выталкиваю его за порог и кричу напоследок: — Ты мне не указ, Епифанов! Я девушка свободная, могу ходить на свидания с кем хочу и делать то, что хочу! — и захлопываю перед его носом дверь. Глава 35. Интуиция Я честно хотел дать Рите возможность побыть без меня. Честно остался в стороне, даже не следил за ней. Она так хотела, а я ей пообещал. Я достаточно обманывал ее. Теперь у меня нет шанса на ошибку, у меня не осталось дополнительных жизней, поэтому теперь только так. Я честно хотел дать Рите возможность побыть без меня, но все изменилось, когда мне позвонил Герман и сказал, что видел мою жену с каким-то типом. Даже фото прислал, сделанное украдкой. А на нем Рита, и… Олег-гребаный-Евгеньевич собственной персоной. Тут-то у меня и сгорели все предохранители к чертовой матери. Понесся к Рите домой, а после у ее подъезда курил сигареты одну за одной, чтобы успокоиться, чтобы не испугать ее. А после ночь… самая лучшая ночь в моей жизни. Рита никогда не была так близко ко мне, как той ночью. Я не мог ее отпустить, но, переступив через себя, сделал так, как она просила. Теперь же я еду домой и уже протрезвевшим от злости умом вижу четкую картину: этому Олегу, невесть откуда взявшемуся, совершенно точно что-то нужно от моей семьи. Или моя жена, или тупо поднасрать мне. Хорошо, если бы второе, потому что, если первое… я не уверен, что смогу сдержаться. Семен толком ничего не нарыл, все какое-то либо мутное, либо вылизанное. Тут нужен человек иного плана. Тот, кто имеет информацию не только из официальных источников, но также из криминальных кругов. Паркуюсь возле дома и звоню старому знакомому. Моя строительная фирма тесно сотрудничала с ним в свое время, еще когда у Стаса только проходила предвыборная кампания. — Слушаю, Мирон, — отзывается тут же Северов. — Приветствую, Стас, — здороваюсь с ним, расхаживая по дому. — Чему обязан? — вообще-то, есть кое-что, чем мне обязан этот человек, но я надеялся, что мне не придется пользоваться этим шансом…что ж, я ошибся и тут. — Нетелефонный разговор. Стас, мы можем встретиться? Желательно в ближайшее время. — Приезжай ко мне в офис к двенадцати, — командует он, и я соглашаюсь. Быстро привожу себя в порядок, надеваю новый костюм, рубашку и выезжаю. Успеваю впритык. В приемной меня встречает секретарша и тут же проводит к Северу. Жмем руки, садимся напротив друг друга. Стас Северов старше меня лет на десять. Высокий, крепкий, мрачный мужик. Бывший криминальный авторитет, который отказался от своего «бизнеса» ради кресла мэра. Суровый мужик, но дельный. Город при нем изменился в лучшую сторону. Официально у него нет бизнеса. Неофициально же в узких руках все знают правду. Также знают и то, что у него остались прошлые связи. Именно они мне и нужны. — Слушаю тебя, Мирон, — кивает Север. — Мне нужно пробить одного человека, — говорю я. — Давай подробности. — У нас с женой… кхм… скажем так: небольшие разногласия. Некто Золотарев появляется в это время, начинает ошиваться возле нее. Запускает крыс в мою фирму, лезет в мой тендер. — Подожди, это тот, с краевой больницей? — хмурится Север, а я киваю. — Я слышал о нем. Мирон, он залетный. Его так, по верхам прогнали мои люди — там с виду ничего. — Это меня и настораживает, Стас. Ты скажешь, что я сумасшедший, раз пришел к тебе с просьбой пробить этого типа и, возможно, будешь прав, но я уверен — с этим Золотаревым что-то нечисто. Север встает, размашистыми шагами направляется к своему креслу, садится. Берет листок, что-то пишет на нем и говорит параллельно: — Любая катастрофа начинается с предчувствия. Знал бы ты, сколько раз это самое предчувствие спасало мою шкуру. Так что нет, ты не сумасшедший, — поднимает на меня хмурое лицо и протягивает этот листок со словами: — Вот номер Яда, моего человека. Объясни ему все, он сам разберется, что делать. Благодарно киваю, беру из рук бумажку, складываю вдвое и кладу во внутренний карман пиджака. — Что ж, спасибо, Север. Не буду тебя задерживать. Жмем друг другу руки, и я разворачиваюсь, чтобы уйти, как в дверях прилетает: — Мирон, — оборачиваюсь и вижу Севера, идущего ко мне. Он становится напротив меня, а я непонимающе смотрю на него. — Спасибо тебе, Мирон, — говорит он твердо. — Не понял, — хмурюсь я, совершенно не догоняя, что происходит. — Я знаю. За Алену спасибо. За то, что поддерживали ее и Тимофея. Не только морально, но и финансово. — Знаешь Алену? — кажется, я начинаю догадываться, что происходит. И эта догадка приводит меня в шок. — Ближе, чем ты думаешь, — произносит устало Стас. — Значит, квота — твоих рук дело? — понимаю я. — Я не сразу про них узнал, — складывается ощущение, что Северу сложно это говорить, но и молчать он не может. — Но когда узнал, был рад тому, что рядом с ней оказались друзья. Так что моей благодарности нет границ. Я перед тобой и твоей женой в неоплатном долгу. Видно, что этот мужик не привык направо и налево раздавать благодарности. Его и без того суровое лицо мгновенно ожесточается. — Не нужно, Стас, — качаю головой. — Мы не делали ничего, чего не хотели бы. Алена — близкая подруга моей жены, и мы не могли остаться в стороне от ее беды. Ты планируешь что-то?.. — не уверен, что имею право задавать этот вопрос. — Будешь возвращать ее? — А вот это уже тебя не касается, — с усмешкой тормозит он меня, и я киваю головой. У меня своих проблем дохрена, полагаю, что Стас разберется со своими. Разговариваем еще какое-то время и прощаемся, а я все больше убеждаюсь в том, насколько тесен мир. Не откладывая в долгий ящик, звоню человеку Стаса и рассказываю все, что знаю. Яд, он же Марат, просит несколько дней и обещает выдать мне Золотарева с потрохами. Глава 36. Свидание Не хочу идти с ним на свидание. Вообще ни с кем не хочу, но делаю это назло. Назло Мирону. Господи, о чем я только думаю, идя на свидание с мужчиной, чтобы позлить другого мужчину? Но я все-таки делаю это. Чтобы ревновал. С ума сходил. Локти себе кусал. Выбираю самое красивое платье. Крашусь, собираю волосы, оставляя выпущенными пряди у лица, и натянуто улыбаюсь своему отражению. Надеваю пальто. Я слишком нервничаю из-за такого простого события, как свидание с мужчиной. Выхожу из подъезда и тут же вижу Олега, который стоит у своей машины. Подхожу к нему и улыбаюсь — надеюсь, естественно. — Здравствуй, Рита, — говорит он странным голосом, будто ему дышать тяжело. — Ты, как всегда, выглядишь просто потрясающе. Спорный момент, особенно если учесть, что он видит меня в третий раз в жизни, один из которых я лежала в больнице, фиолетовая от синяков. Игнорирую эти мысли, уговаривая себя: человек просто делает комплимент, не злись. — Спасибо, Олег. Ты тоже выглядишь замечательно, — отвечаю я. Мужчина протягивает из-за спины букет тюльпанов, и я открываю от удивления рот. — Мои любимые цветы! Ну и ну, надо же, нашел тюльпаны в конце зимы. Для этого времени года тюльпан редкий цветок, да и девушкам обычно на свиданиях дарят розы, разве нет? Это кажется несколько странным, но я вновь гоню от себя подобные мысли. А все Мирон виноват со своим излишним беспокойством. — Рад, что смог угодить тебе, — расплывается в улыбке Олег. — Что ж, поедем? Я заказал столик в лучшем ресторане города. — Конечно, — улыбаюсь ему и сажусь в машину, пока Олег придерживает дверь. В салоне мужчина начинает заливаться соловьем. Рассказывает про ресторан, про гениального шеф-повара, отмечает, что очередь в это место на месяц вперед и бронировать столик надо заранее, но у него там какой-то знакомый, который все устроил. И вот вроде интересно рассказывает. Ну не будет же он молчать? Свидание все-таки. Поесть молча он и дома может. Качаю головой и со злостью сжимаю зубы. Сволочь Мирон. Его нет рядом, но настроение испорчено только из-за него. Невидимой тенью едет рядом со мной. Я даже слышу отголоски недавнего разговора: он появился неспроста, и ему что-то нужно . Да что Олегу нужно-то, господи? Ясное дело что — женщина ему нужна, вот и положил глаз на меня. Нет тут никакого преступления. Паркуемся, и Олег галантно помогает мне выбраться из авто, придерживает за руку на скользком тротуаре. В ресторане нас встречают, проводят за дальний столик, помогают сесть. — Рита, я уже сделал заказ, если ты не против. Попросил приготовить нам дегустационный сет, — будто извиняясь, говорит Олег. — Да-да, конечно, — поспешно отвечаю я. — С удовольствием попробую. Никогда не была в этом ресторане. — Разумеется, его открыли только недавно, ты уже была в разводе, — как бы между делом говорит Олег. Меня словно холодной водой окатывает. — Что, прости? — я шокированно хмурюсь. Мужчина, будто опомнившись, легко отмахивается: — Я видел твой паспорт в больнице, там было указано, что вы с мужем развелись пару месяцев назад. Вот и предположил, что тебе было не до этого после развода. Вот вроде все так складно говорит, но сомнение, как червь, подсаженный Мироном, не дает мне успокоиться. Нам приносят блюда, и мы приступаем к еде. Разговор не клеится, мне хочется уйти, но причину придумать я не могу. — Скажи, Рита, — вырывает меня из мыслей Олег, — ты была счастлива с Мироном? Не знаю, к чему Олегу задавать такие вопросы? Какая разница, была ли я счастлива? Официально сейчас Мирона нет в моей жизни, так к чему задаваться этим вопросом? — Да, Олег, — честно отвечаю я. — А ты был женат? Мой вопрос заставляет Олега замереть. Он откладывает приборы, отпивает воды и отвечает: — Когда-то давно и совсем недолго. — Почему? — Скажем так: этот брак был ошибкой. Я любил другую, и думал, что жена сможет вытеснить ее, но ничего не вышло. — А что стало с той, другой женщиной? — Ничего, — равнодушно пожимает плечами Олег, — живет себе где-то. Давай закроем эту тему? Дальше свидание все больше продолжает напоминать мучение. Для меня так точно. Делаю себе мысленную пометку: больше никогда не ходить на свидания с мужчиной без интереса к самому мужчине. Я быстро доедаю сет, совершенно не чувствуя вкуса блюд, — хотя это ресторан с высокой кухней — но, когда приходит официант и спрашивает, все ли мне понравилось, безбожно вру, расхваливая шеф-повара. — Благодарю за прекрасный ужин, Олег. Не мог бы ты отвезти меня домой? — прошу мужчину я, стараясь говорить как можно вежливее. Едем в машине в молчании. По Олегу видно — он расстроен, но ничего изменить я не могу, это неподвластно мне. Он тормозит у дома, спешит выйти и протягивает руку, помогая мне выбраться. — Спасибо за… — начинаю я, но мужчина перебивает меня, выставляя вперед руку: — Не нужно, Рита, — резко выдыхает и спрашивает: — Прошу, скажи, что у меня есть шанс. Хоть самый маленький? Качаю головой и опускаю взгляд. Нет у него никаких шансов. Любовь не рождается насильно. Это неконтролируемая буря, которая неизвестно куда заведет и во что превратит твою жизнь. — Мне жаль, Олег… — Так значит, ты снова с ним? Со своим бывшим мужем? Неожиданно понимаю, что он раздражен, и это пугает меня. Ведь я ничего не обещала Олегу, какие ко мне претензии? — Я не с ним. Я вообще ни с кем, — стараюсь говорить как можно спокойнее и отступаю в сторону подъезда. — Мне пора. Прости. Спешно перебираю ногами, тороплюсь скрыться за дверью подъезда, но неожиданно меня дергают за локоть и разворачивают к себе. Оборачиваюсь, готовясь начать кричать, но Олег протягивает мне букет тюльпанов. — Ты забыла, — говорит тихо, и я принимаю цветы. — Спокойной ночи, Рита. — Да. Пока, — открываю дверь магнитным ключом и захожу внутрь. Как только за спиной закрывается дверь, я понимаю, что руки у меня дрожат от страха. Глава 37. Правда С того момента, как я поговорил с человеком Станислава — Маратом, прошло несколько дней, в каждый из которых я не мог найти себе места. На работе стал появляться редко, безбожно пользуясь безотказностью моего зама Германа. Хороший парень он, активный, амбициозный и, что самое важное, умный. Всерьез подумываю сделать его своим партнером, потому что сам откровенно не вывожу. Полностью поставил в приоритет Риту и попытку наладить с ней отношения. — Валя, позови ко мне Германа, — говорю шокированной секретарше, которая до моего появления спокойно ковырялась в телефоне. Все-таки надо бы почаще появляться на работе, а то персонал расслабился. — Д-да-да, конечно, Мирон Алексеевич, секундочку. — И кофе нам принеси, — командую я и прохожу в свой кабинет, располагаюсь в кресле и включаю компьютер. Уже машинально гляжу на экран телефона в надежде увидеть звонок или хотя бы сообщение от Марата, но там тишина. — Приветствую, Мирон. А я уж думал, не свидимся больше, ты сопьешься в депрессии, а я унаследую твою компанию, — проходит в кабинет мой зам, жмет мне руку и садится в кресло, разваливается вальяжно. — Ну и шутки у тебя, — качаю головой, а Герман начинает ржать. — На наследство можешь не надеяться, в завещании стоит имя Риты. — Черт! — театрально восклицает он и хлопает себя по коленям. — В моем плане ошибка! — И как ты собираешься ее исправлять? В жены ко мне попросишься? — теперь уже я начинаю смеяться. — Сплюнь! — кривится Герман. Валя приносит нам кофе, и мы переключаемся на рабочий лад. — Я долго думал и решил, — начинаю я издалека, но этот ушлепок моментально перебивает меня: — Сделать мне предложение? — снова ржет как конь. — Мой план работает! Я на верном пути! — Ну, вообще-то, да, — улыбаюсь я и вижу, как лицо Германа вытягивается. — Не понял… — уже без усмешки говорит он. — Засиделся ты в замах, Гера. Пора бы тебе уже перейти на позицию партнера. Что скажешь? Герман замолкает, напряженно сканируя меня: — Ты серьезно? — Я похож на того, кто будет шутить такими вещами? — хмыкаю я. — Ну что, согласен? Условия обговорим. — Ну, Мирон Алексеич, удивил, — Герман растягивает рот в широкой улыбке. Мы поднимаемся, жмем друг другу руки, садимся обратно в кресла, и принимаемся обсуждать рабочие моменты. Когда за Германом закрывается дверь, у меня звонит телефон. Это долгожданный и очень нервный разговор. Марат просит о встрече и как можно скорее. Буквально через полчаса Яд заходит в мой кабинет. В его внешности, размашистых шагах и повадках я узнаю Севера. Можно было бы подумать, что Марат сын Севера, но это невозможно, так как разница в возрасте у них чуть больше десяти лет. Яд не зря носит эту кличку. Хоть его фамилия Ямадаев, полагаю, что кличка дана все же по другим причинам. Как выяснилось, Марат не только правая рука Севера, но и его преемник, а также, походу, будущий муж дочери Стаса. Мрачный тип. Гораздо темнее своего босса. На нем черные джинсы, кожаная куртка. Готов поспорить, что под ней кобура с пистолетом. Быстро здороваемся и вместе подходим к столу. Марат вываливает на него какие-то документы, распечатки, фотографии. — Итак, начну с того, что чутье тебя не подвело, Мирон, — спокойно говорит Марат. — Кто он? — у меня внутри возрождается что-то паническое, есть огромное желание отправить к Рите каких-то людей, чтобы присмотрели за ней. — Настоящая фамилия Золотарева — Бутылкин. Бутылкин Олег. — Впервые слышу такую фамилию. Марат молчит, находит какую-то старую школьную фотографию и протягивает мне. — Что это? — спрашиваю я. — Посмотри на фото, — кивает Марат, и я начинаю рассматривать подростков с красными лентами. Семнадцатилетние выпускники. Взгляд сразу падает на кучерявую шевелюру Риты. — Это моя жена, — показываю пальцем на фото, и Яд снова кивает. — Верно. А вот это, — указывает пальцем на невзрачного парня на фото, — Бутылкин Олег Евгеньевич. Смотрю на подростка и с трудом узнаю в нем холеного Золотарева. Пацан на фотке — типичный прыщавый задрот в огромных очках и с усами, с которыми не знает, что делать. На фоне всех остальных парней он достаточно малоприятный. — Ты хочешь сказать, что это Золотарев? — уточняю я, чтобы не поехать крышей окончательно. Я был прав, черт возьми, я был прав! — Да, — произносит практически равнодушно Марат. Садится в кресло, закидывает ногу на колено и начинает рассказ: — Олег Бутылкин был пацаном из малообеспеченной семьи. Типичный бухающий и периодически сидящий папаша и мать, горбатящаяся санитаркой, периодически закладывающая на пару с батей. Оцени семейку, — Марат хмыкает устало. — Пацан рос умным. Очень умным, но совершенно не адаптированным к внешнему миру. Типичная белая ворона. Практически сразу после окончания школы отец убивает на его глазах мать. Там какая-то лютейшая история произошла. У Олега, походу, поехала крыша, и на похоронах он избил до полусмерти кореша отца. Загремел в тюрягу. — Нихера себе, — я шокированно открываю рот. — М-да, — Марат поджимает губы. — Дальше. В тюрьме Олег корешуется с одним из авторитетов, и тот помогает ему выйти, сменить фамилию и практически полностью замести следы. Его личность было очень сложно раскопать. — Но зачем все это? — хмурюсь я. — Кому? — хмыкает Яд. — Авторитету? Олег очень умный, можно сказать, вундеркинд в прошлом. Он развил бизнес этому типу, нарастил капитал. Полагаю, смена личности — плата за проделанную работу. А вот зачем подкатывать к твоей жене и представлять все так, будто видит ее впервые, — другой вопрос. Мою кожу покрывает ледяная корка страха. — Ему нужна Рита… — бормочу я, слыша сердце, которое шарашит в груди, как отбойный молоток. — Полагаю, что да, — подтверждает мои мысли Марат. — Возможно, он был влюблен в твою жену когда-то и хочет сейчас показаться в лучшем свете, чтобы ничто не напоминало о том задохлике в очках. И у меня большие сомнения насчет того, что на месте аварии он оказался случайно. — Подожди, я знаю, кто сбил Риту. Олег не имеет к этому отношения. — Ошибаешься, — Марат достает из куртки телефон и открывает видеозапись. — В том месте, где сбили твою жену, нет камер. Но я нашел водителя, который заснял момент аварии на регистратор. Смотрю на изображение и вижу, как Рита ступает на пешеходный переход. Вижу, как автомобиль, сбивший мою жену, начинает уходить в сторону, будто передумав и пытаясь не допустить наезда, но его подрезает другое авто, выныривая из ниоткуда. Чтобы избежать столкновения, Марина уводит авто прямо в Риту. — Это — автомобиль Золотарева, — Яд указывает пальцем на тачку, подрезавшую Марину. Она и вправда передумала ее сбивать. Хотела, да. Но реально передумала в последний момент. Она — передумала, а вот Олег — нет. — Мразь, - шиплю я, видя, как тело моей жены падает на асфальт. - Что он с собой сделал? Его практически невозможно узнать! — Ничего необычного, — равнодушно пожимает плечами Яд. — Он просто вырос, и юношеские прыщи сошли. Сделал себе зубы, нос, изменил прическу, сбрил усы. Вот и все. Другой человек. — Твою мать… — Советую тебе позвонить своей жене прямо сейчас, — произносит твердо Марат. Хватаюсь за телефон и дрожащими руками набираю Риту. Гудок. Один. Второй. Третий. — Слушаю, — говорит Рита. — Рита! — ору я. — Где ты? — Дома, — удивленно произносит она, а у меня будто отлегло от сердца. Она дома. В безопасности. Все хорошо. Сейчас поеду к ней и расскажу все подробно. — Что случилось? — в голосе тревога. — Рит, у тебя есть фотоальбом школьный? — Конечно. — Пойди прямо сейчас и возьми фотографию с выпускного, на которой изображен весь класс. — Бред какой-то… — бормочет она. — Иди! — ору я. Меня колбасит, я не могу ничего поделать со своими нервами. Слышу, как Рита ковыряется, чем-то шуршит, что-то роняет. — Ну? Нашла. — Посмотри внимательно на парней. Никого не узнаешь? Тишина, она размеренно дышит, а после охает. — Мирон, что за игры? Мне сейчас не совсем удобно разговаривать. — Посмотри на своего одноклассника Олега Бутылкина. Никого не напоминает? Воцаряется невыносимая тишина. — Невероятно, — бормочет удивленно. — Разве такое может быть? Это что же, Олег? — Да, Рита, да! Я тебе говорил, что здесь нечисто, что он неспроста нарисовался! Рита! Держись от него подальше, молю тебя, девочка! — я ору как ненормальный, но не могу иначе, до смерти боюсь за нее. Рита снова она замолкает, я жду, что она что-то скажет, но слышу шуршание в трубке и холодное вслед: — Поздно, — насмешливый голос Золотарева. — Обязательно тебе, тварь, было портить мне весь план? Хотя, может быть, так даже лучше. Ведь она теперь со мной, а значит, я буду делать с ней все, что захочу. Падла ржет в трубку и отключается. — Поедем на моей, — Марат стоит в дверях и проверяет пистолет. Его реакция — мой спасательный круг, за который я хватаюсь. Бежим с ним по коридорам, а после срываемся с визгом шин и летим по дороге. Перед глазами — красная пелена. Я осознаю, что готов убить Золотарева. Собственноручно придушить скота. Если он только притронется к моей женщине, если с ее головы упадет хоть один волос — я убью его. — Мирон, — хладнокровно взывает ко мне Яд, — притормози. Мы успеем, все будет в порядке. Я киваю, подсознательно молясь, чтобы мы действительно успели. Глава 38. Страх Сегодня у меня выходной, поэтому я решаю приготовить что-нибудь вкусненькое. В супермаркете собрала огромную корзину, которую с трудом дотянула до кассы. Идя по тротуару и перекладывая пакеты в руках, я проклинала миг, в который решила выбраться за едой. Надо было заказать доставку — всего-то делов! Вместо этого мне приходится тащить тяжести. Пройдя два квартала, я плюю на все это и останавливаюсь. Трясущимися руками достаю телефон, чтобы вызвать такси, потому что четко понимаю: мне не дотянуть эту ношу самостоятельно. — Рита! — слышу знакомый голос позади себя и вижу Олега, выходящего из автомобиля. — Привет! Он улыбается мне искренне и раскрывает руки для объятий. Не знаю почему, но я делаю шаг назад и тут же одергиваю себя, видя, как растерянно мужчина опускает руки. — Привет, — мне хочется исправить ситуацию, поэтому я улыбаюсь как можно добродушнее. — Ты какими судьбами тут? — Да вот, ехал в офис, смотрю — ты идешь. Не смог проехать мимо. — А я скупила полмагазина и теперь не могу донести пакеты до дома, — наигранно вздыхаю и виновато поджимаю губы. — У меня идея — давай я тебя подвезу домой, а взамен ты угостишь меня кофе? Отчего-то у меня возникает ощущение, что это нагло — так напрашиваться в гости, но потом я одергиваю себя. Кофе. Это не предложение сходить на свидание или попытки затянуть меня в постель. Кофе - это всего лишь кофе. Это меня ни к чему не обязывает. — Ну хорошо, — примирительно соглашаюсь я, ведь в предложении Олега нет ничего предосудительного. Олег широко растягивает губы в счастливой улыбке, подхватывает мои пакеты и сгружает их в багажник со словами: — Вот это ты постаралась. Ты что же, действительно скупила полмагазина? — А я о чем! — улыбаясь, восклицаю я. Буквально за несколько минут доезжаем до моего дома. Мужчина помогает мне выйти из автомобиля, достает пакеты и идет следом за мной. — Куда заносить? — спрашивает Олег, заходя в коридор. — Туда, — указываю я рукой, — на кухню. Быстро разбираю пакеты и ставлю чайник. Олег располагается за кухонным столом и принимается рассматривать квартиру: — У тебя очень уютно, — выносит вердикт. — Благодарю, — готовлю кофе и ставлю перед ним чашку. Суечусь: достаю печенье, конфеты. Сажусь напротив Олега и тоже принимаюсь за кофе. — Ой! Совсем забыла. Я же купила тортик! Резко подрываюсь, достаю из холодильник коробку с тортом, большой нож и собираюсь разрезать его, как слышу позади шипение. — Твою мать!.. — вскрикивает Олег и поднимается на ноги. Вижу, как на его груди разливается большое коричневое пятно — он пролил на себя горячий кофе. — О господи! — прикрываю рот ладонью: — Обжегся? Срочно в ванную! — Все в порядке, — сдавленно отвечает, храбрится, чтобы не показать слабости. Но это глупости, ведь я знаю, что там был кипяток. И как Олег только умудрился его пролить на себя? Олег на ходу скидывает пиджак и бросает его на комод при входе. — Сюда, скорее, — подталкиваю его в ванную комнату. — Ты не против, если я застираю рубашку? — извиняясь, спрашивает Олег. — Ну что ты! Конечно. Олег, жаль, мне тебе нечего дать на смену, мужской одежды не держу, прости, — извиняясь, развожу руками. Мужчина криво улыбается: — Поверь, я бы расстроился, если бы держала. — Ладно, оставлю тебя. Вот тут лежат свежие полотенца, в шкафчике пятновыводитель и мыло. Справишься сам? — Конечно, — отмахивается Олег. — Дай мне десять минут. — Как скажешь, — отвечаю ему и выхожу. Обдумать событие не успеваю, потому что звонит мой телефон. Мирон. Черт, как назло, все сразу навалилось. Пару секунд думаю, говорить с ним или нет, но потом все же решаюсь ответить: — Слушаю. — Рита! — неожиданно Мирон кричит в трубку. — Где ты? — Дома, — удивленно отвечаю я. Что с ним происходит? — Что случилось? — спрашиваю я. — Рит, у тебя есть фотоальбом школьный? — Конечно. Странный вопрос. Я ожидала чего угодно, но точно не того, что Мирон заинтересуется мои школьным фотоальбомом. — Пойди прямо сейчас и возьми фотографию с выпускного, на которой изображен весь класс. — Бред какой-то… — бормочу я. — Иди! — орет он, и я почему-то слушаюсь Мирона и иду к книжному шкафу. С моим бывшим мужем явно что-то не так, но обдумать я ничего не успеваю, потому что руки находят фотоальбом. Сажусь на пол и спрашиваю: — Ну? Нашла. — Посмотри внимательно на парней. Никого не узнаешь? Смотрю на своих бывших одноклассников — я потеряла связь с классом, так бывает, когда ты вырастаешь и уезжаешь в другой город. Я понятия не имею, кто где и чем занимается. — Мирон, что за игры? Мне сейчас не совсем удобно разговаривать. — Посмотри на своего одноклассника Олега Бутылкина. Никого не напоминает? Я не очень хорошо помню Олега. Он всегда был тенью. Сидел тихо на последней парте, ни с кем не общался, ни с кем не дружил. Хорошо учился, но никогда и нигде не был замечен. Кажется, у него была не очень хорошая семья, из пьющих. Но я плохо помню. Всматриваюсь в Олега, и воображение начинает играть со мной в жесткую игру. Моменты узнавания, как будто в голове собирается пазл. — Невозможно, — бормочу, даже сама не осознавая того, что произношу все вслух. — Разве такое может быть? Это что же, Олег? — Да, Рита, да! — Мирон просто ревет, и его крик выводит меня из оцепенения. А еще то, что в этот самый Олег выходит из моей ванной комнаты. Его торс оголен, на лице лучезарная улыбка, которая мгновенно меркнет, как только он цепляется взглядом за альбом в моих руках. — Я тебе говорил, что здесь дело нечисто, что он неспроста нарисовался! Рита! Держись от него подальше, молю тебя, девочка! По моей спине ползет могильный холод, а горло сводит спазмом. Мне хочется заорать что есть силы, но я будто скована цепями и заторможенно наблюдаю, как меняется лицо Олега, превращаясь из приветливого в садистское. Он делает шаг навстречу, потом еще один и еще, пока в конце концов не отбирает у меня телефон и подносит его к уху. — Поздно, — смеется в трубку. — Обязательно тебе, тварь, было портить мне весь план? Хотя, может быть, так даже лучше. Ведь она теперь со мной, а значит, я буду делать с ней все, что захочу. Олег отключает вызов и впивается в меня взглядом. Я не знаю, о чем он думает, я не понимаю, что он имел в виду под «Я буду делать с ней все, что захочу». Я просто четко осознаю, что липкий страх накрывает меня с головой. Глава 39. Всегда только ты — Давай. Вставай, — недовольно говорит Олег и грубо берет меня за предплечье, тянет вверх. Слушаюсь его и поднимаюсь на ноги, которые отказываются меня держать. В голове полнейшая каша и сумбур. Я будто смотрю сериал со своим участием в главной роли. Вокруг меня происходит какой-то бред, и я совершенно не понимаю, что делать. Зачем все это Олегу? Весь этот цирк? Он ведь наверняка меня узнал — я не сильно изменилась со школьных времен, в отличие от него самого. Мой бывший одноклассник грубо толкает меня на диван, и я нелепо заваливаюсь на него, ощущая, как начинает ныть рука в месте, где Олег держал меня. Сам он садится в кресло и кладет голову на спинку, прикрывает глаза. — Почему, Олег? — единственный вопрос, который я задаю вслух, не понимая, что еще можно спросить у этого человека. — А ты сама не понимаешь? — он открывает глаза и холодно смотрит на меня. — Э-э… нет? — Ты всегда была такой, — тяжело вздыхает он. — Ничего не понимала, ничего не видела и ничего не слышала. Всегда на своей волне. Всегда выше, всегда дальше. Где-то там, куда за тобой не дотянуться. А я всегда был. Вот тут был, понимаешь? — О чем ты? — я забиваюсь в угол дивана и хмурюсь. — Даже сейчас ты умудряешься витать в облаках, так и не поняв нихера, — Олег начинает смеяться, будто сказал какую-то шутку. Мужчина зол, он него веет враждебностью. По моей коже бегут мурашки от страха и осознания собственной беззащитности. — Олег, ты ведь тот самый Олег, да? Это же ты? — глупо спрашиваю я, и он недовольно кивает. — Зачем ты устроил представление с переодеванием? Он резко дергается и ставит локти на колени: — Из-за тебя. Я грезил о тебе сколько себя помню. Видела бы ты мою комнату. Когда я был в школе, постоянно фотографировал тебя. Ты видела? Хотя о чем это я, конечно, ты не видела. Думал, выбьюсь в люди, заработаю бабла и ты обратишь на меня внимание. Будет много денег, я куплю тебе самые красивые вещи. А ты, будто слепая дура, влюбленная в своего мудака, даже не замечала меня. Как будто, как и раньше, я для тебя лишь пустое место. Чудненько, что твой благоверный, этот уебок Мирон, оказался изменщиком. Как тебе спится с ним после этого, а? — Что? Откуда ты…? — мой голос дрожит, но я стараюсь держаться из последних сил. Не знаю, что на уме у Олега, но Мирон обязательно приедет за мной. Он успеет, по-другому и быть не может. Ведь так? — Эх, Рита-Рита, — наигранно вздыхает Олег, встает из кресла, а я сильнее забиваюсь в угол дивана. — Ты так ничего и не поняла. Сколько бы я ни следил за тобой, сколько бы ни попадался тебе на глаза, — ты меня не видела. Знаешь, каково это? Я же так мечтал о тебе, о своей маленькой кудрявой девочке. Я бы дал тебе все, все, что тебе нужно. Что тебе нужно, Рита? Он двигается в мою сторону как хищник, не сводя взгляда с меня, чувствуя мой страх и беззащитность. Я молчу, мне страшно открыть рот и ответить хотя бы на один из его вопросов. — Даже зная, что муж тебе изменяет, ты смотрела на него и не видела никого другого. Когда я узнал, что ты ждешь от него ребенка, я был зол, Рита. Так опрометчиво и так некстати. Рита, ты должна была быть хорошей девочкой, но ты ошиблась! Ошиблась! Олег бьет себя по ноге, а у меня картинка плывет перед глазами. Господи, как я раньше не замечала того, что у него не все в порядке с головой?! Он подходит вплотную к дивану и становится передо мной на колени, дергается мои руки на себя и держит их в цепкой хватке: — Красивая моя девочка. Но такая дрянь. Ты такая дрянь, Рита. Ты не должна была так вести себя! — отводит руку в сторону и дает мне пощечину. Меня никогда не били, и это дезориентирует меня. Я ежусь на диване, перехватываю свои руки, которые пульсируют от боли. — Надо было плеснуть в тебя кислотой. Тогда бы ты точно досталась только мне. Поверь, Рита, мне плевать на то, как ты выглядишь. Я буду любить тебя и со шрамами. Ты знаешь, с ними ты будешь еще красивее! Меня тошнит, мне страшно смотреть на него, слушать его слова. Внутри все дрожит, я кусаю губы, лишь бы не сказать ни слова, чтобы еще больше не взбесить этого ненормального. Снова рывок, и снова он до боли сжимает мои руки. — Ну-ну, девочка, ты что? Я тебя напугал?! Прости, я не должен был так вести себя. Грубо вытирает мои слезы, замахивается и дает еще одну пощечину. Господи, за что мне все это? — Скажи, что тебе еще нужно? Ведь я любил тебя сколько себя помню. Некрасивый? — он выпускает мои руки и разводит свои в стороны, демонстрируя накачанный торс. — Недостаточно богатый? Может быть, тебе не нравится моя обходительность? Больно хватает меня за подбородок и сдавливает его со всей силы. Мне дико больно. Кажется, он превратит мое лицо в пыль. — А знаешь что? Я т-так заебался ждать тебя, Р-рита. Почему бы мне попросту не взять то, что п-принадлежит теперь мне? - заикаясь, он все больше напоминает того неказистого одноклассника из прошлого. Олег дергает меня на себя и валит на пол, падает сверху, заламывает мне руки и тянет их вверх. Пытается сорвать с меня одежду и, как собака, лижет языком мою кожу. Откуда у меня берутся силы — я не знаю. Но что есть мочи вырываюсь, причиняя боль самой себе. Толкаюсь, царапаюсь, кусаюсь. Я не думаю о собственной боли, но не позволю этому психу из прошлого навредить мне. Я буду бороться до конца. Кажется, что наша стычка длится целую вечность, но какой-то момент Олега отрывают от меня, и только тогда я делаю первый глоток воздуха, явственно ощущая, как горит кожа. Сажусь на колени и поднимаю голову. Мирон. Он успел. Я чувствую огромное облегчение. Он действительно был прав, и мне стоило к нему прислушаться, но я скажу ему это позже. Мужчины дерутся — бьют друг друга что есть силы. Я никогда не видела, как дерется мой муж, поэтому происходящее шокирует меня. Они безжалостно метелят друг друга. Руками, ногами. У обоих идет кровь, но никто не может остановиться ни на секунду. Олег валит Мира на пол и наносит ему два жестких удара, отчего я вскрикиваю и хватаюсь за голову. Взгляд блуждает по комнате в поисках чего-нибудь, чем можно ударить Олега, но Мир справляется первым. Он отталкивает моего бывшего одноклассника, и тот валится на бок, но быстро поднимает себя на ноги и забегает на кухню, Мирон встает и бежит следом за ним. Только сейчас я обращаю внимание на еще одного мужчину, стоящего в коридоре и наблюдающего за происходящим. Наверняка он пришел с Мироном. — Помоги ему! — кричу я ему, но тот даже не смотрит на меня. — Нельзя. Это его бой, — качает головой, и я замечаю, что у мужчины в руках пистолет. Хоть это и бой Мирона, но пистолет наготове немного успокаивает меня. Как в замедленной съемке, оборачиваюсь: Олег хватает нож, который я достала, но так и не успела нарезать им торт. Дальше перед глазами все плывет, и я вижу, как Мир размашистым ударом бьет Олега в висок. Олег падает на пол. Туда же отправляется и Мир. Незнакомец с криком «Блядь!» бежит на кухню, падает в ноги почему-то неподвижного Мира и что-то кричит мне. Я не понимаю ничего. В ушах звон. Меня интересует только один вопрос: почему так много крови на полу? Мозг отказывается принимать реальность, игнорируя происходящее. Мирон. Почему он упал? Он спит, да? Да нет же, он просто без сознания. Да-да, конечно, без сознания. Нужен нашатырь. У меня где-то был нашатырь, надо только вспомнить, в каком из ящиков аптечка. Страх замазывает реальность, обманывая. Рисует мираж, в который хочется верить. — Рита! — через звон пробивается звук, и я поднимаю взгляд к незнакомцу, который говорит твердо, но обеспокоенно. — Чистое полотенце! Живо! На автопилоте бегу к шкафу и достаю большое банное полотенце, потом возвращаюсь на кухню, делаю несколько шагов и падаю на колени перед Мироном. В районе живота на белой рубашке растекается огромное алое пятно. Незнакомец выхватывает из моих рук полотенце и прижимает к животу спящего Мирона. Ведь он спит? Спит же?! — Держи что есть силы, — командует мужчина, и я старательно прижимаю полотенце к ране Мирона. Мои руки в крови, кухня разрушена, полотенце моментально пропитывается кровью. Неожиданно я четко осознаю одну важную вещь: прямо сейчас Мирон умирает. Не от ранения, так от потери крови. А если он умрет, не станет и меня. Все, что у меня есть в жизни, — это он. Моя любовь к этому мужчине неправильная, ведь я должна его ненавидеть. Он причинил мне так много боли. Сколько всего со мной случилось, а ведь не измени он мне, все было бы иначе. Жизнь была бы иной. Мы были бы классической семьей, без боли. Я должна его ненавидеть, но, держа в руках его руку, понимаю, что не выживу, если он уйдет. — Ты обещал, что будешь рядом. Ты обещал, что не отпустишь, — рычу сквозь зубы. — А сам? Не смей, слышишь?! Не смей. По щекам льются слезы, водопадом падают на руки, смешиваясь с кровью моего Мира. Веки Мирона дергаются, он с трудом открывает глаза и отвечает хрипло: — Может, это к лучшему… Кудря… ха, — говорит с паузами. Видно, как сложно ему даются слова. — Ты меня обманул! — пищу я. — Снова. — Прости, Рита. За все. Я так… виноват перед тобой. Наверное, это цена… готов заплатить ее за твое… счастье. — Не смей, — шепчу сквозь слезы. — Не смей. Не бросай меня. — Я так… люблю тебя, Ку… Кудряшка. Я бы никогда не смог полюбить так… другую. Только ты. Всегда только ты. Мирон закрывает глаза, а я проваливаюсь в пропасть, слыша вой. Чей? Мой? Его? Все, что мне остается, — это крепко держать полотенце на животе Мирона и молиться. Нарушая собственные обещания, я молюсь. Вспоминаю все слова, обещаю кучу всего, прошу прощения за то, что перестала верить, клянусь, клянчу. Лишь бы он вернулся. Глава 40. Больница Ненавижу больницы. Хотя покажите мне человека, который их любит? Больницы всегда напоминали мне о собственной бесполезности — я не могла забеременеть, делала кучу, просто нереальное количество тестов и обследований. Потом потеря ребенка и последующая реабилитация. Сейчас Мирон. Я сижу на пластиковом стуле в коридоре уже несколько часов. За это время я сгрызла весь свой маникюр, меня стошнило в туалете и я чуть не грохнулась в обморок. Говорю же — бесполезная. — Он выкарабкается? — спрашиваю Марата. Именно он приехал с Мироном, именно он быстро сориентировался, вызвал бригаду. Вот уже несколько часов мы сидим вдвоем в приемном покое и ждем хоть каких-то вестей. Мой муж в реанимации, к нему не пускают, врачи нам ни о чем не говорят. — Я не знаю, Рита, — честно отвечает Марат, и мне хочется придушить его голыми руками. Ну что, так сложно соврать? Сказать: Рита, все будет хорошо, Мирон обязательно выкарабкается. Я злюсь на него, злюсь на себя, злюсь на Мирона, который полез меня спасать к этому психу. Кстати о психе. Плохо помню, как уезжала из квартиры. Там оставались какие-то люди, приехавшие сразу же после бригады скорой помощи. Это явно была не полиция. — Марат, что будет с Олегом? — произношу это имя через силу, четко осознавая, что, увидь я сейчас этого мужчину, без сомнений бы придушила его. Марат стоит у кофейного аппарата, засовывает в него деньги, что-то выбирает, а после подходит ко мне и протягивает печенье и какао. Сам же садится рядом и уже привычным для меня движением закидывает ногу на ногу, отпивает кофе из своего стаканчика и отвечает: — Тебе нечего бояться, Рита. Я даю тебе слово, что Золотарева ты больше не увидишь. Никогда. — Ты его убил?! — спрашиваю я громче чем следовало, и проходящая мимо сестра шарахается от нас. — За кого ты меня принимаешь? — вскидывает брови Марат. — Золотарев нездоров. Плюс он напал на человека с ножом. Ему грозит долгий, очень долгий срок, отбывать который ему придется в государственной лечебнице. — То есть он избежит наказания? — делаю вывод я. — Ты когда-нибудь была в государственной психушке? — на лице у Марата пролегают тени, и он хмурится. — Нет, — тихо отвечаю я и откусываю печенье, чтобы не ляпнуть больше ничего. — Поверь, есть места похуже тюрьмы. — Зачем он все это устроил? Ведь если он действительно любит, то мог бы просто подойти ко мне и сказать о своих чувствах?! — недоумеваю я. Мужчина громко вздыхает и объясняет: — Золотарев следил за тобой на протяжении нескольких лет. Планировал каждый свой шаг, чтобы приблизиться к тебе. Он неадекватен, Рита. Вот и весь ответ. Наверняка я не имею права говорить тебе это, но ты должна узнать: Олег причастен к той аварии. Его машина подрезала автомобиль женщины, которая тебя сбила. Сердце в груди, кажется, останавливается. Не жизнь, а триллер какой-то выходит. — Значит, он окажется в психушке? — говорю вслух. — Пока что он будет в тюрьме, под следствием. Поверь, мой босс не допустит того, чтобы Золотарев вышел даже под залог. — Кто твой босс? — Мэр, — просто пожимает плечами Марат. Вот это да. Мир действительно тесен, не иначе. — А кто были те ребята, которые приехали после скорой? — Тебе необязательно это знать, Рита. Просто будь уверена в том, что Золотарев к тебе больше не прикоснется. Скорее всего, тебе придется сотрудничать со следствием, рассказывать все, что знаешь, и то, о чем тебе говорил этот псих. Киваю в ответ. Я готова на что угодно, лишь бы Мирон выкарабкался. Еще какое-то время мы сидим вдвоем с мужчиной. Провожаем персонал, снующий туда-сюда, тяжелыми взглядами. Каждый раз, когда открывается дверь, за которую нельзя заходить посторонним, я дергаюсь. Каждый раз Марат кладет руку мне на плечо и возвращает обратно на стул. Я благодарна этому молчаливому мужчине, потому что одна сошла бы с ума. — Вы родственники Епифанова? — спрашивает мужчина в возрасте. У него усталый вид, вдоль всей линии лба пролегла глубокая морщина. Мне не нравится выражение его лица. Оно не сулит ничего хорошего. Подрываюсь с места и тараторю: — Да, я его жена. Как Мирон? С ним все хорошо? Он жив? — Жив, но слаб. Состояние средней тяжести. Большая кровопотеря. Нам пришлось вырезать почку, удар ножа пришелся в нее. — К нему можно?! — выпаливаю я. — Нет, — врач отрицательно качает головой. — Он побудет несколько дней в реанимации, после чего вы сможете его навестить, а пока что поезжайте домой и отдохните. Позже привезете вещи. Список возьмите у администратора. — С ним точно будет все в порядке? — не веря словам доктора, шепчу я. — Да. Ваш муж — боец. Выкарабкается, куда денется. Такую жену-красавицу оставлять нельзя, — пытается отшутиться, но мне все равно. Главное я услышала: мой муж жив и будет в порядке. Глава 41. Целая жизнь — Вот вечно с вами, любителями, так. Говоришь — стой, но куда там, поступаете как вам хочется. Ну и что? Кому лучше сделал-то? Сам как смерть бледный, чуть в ящик не сыграл, жену до чертиков довел. Марат чехвостит меня, и я соглашаюсь с каждым произнесенным словом, без малейшей возможности отвести взгляд от Риты. Наверное, я сейчас и вправду похож на мертвеца. Кожа бескровная, весь в черных синяках, губы сухие. Когда мне поднесли зеркало, я ужаснулся. — Спасибо тебе, Марат, — голос у меня хриплый, и каждое слово дается с трудом, словно хлесткий удар по телу. — Я плохо помню, что ты говорил, плохо помню, что делал. Запомнил только свою ярость, особенно когда увидел Риту под ним. — Чего уж тут, — отмахивается Марат. — Я ментов еще пару дней придержу, чтобы ты оклемался, а то смотреть на тебя невозможно. Яд преувеличивает, конечно. Наверняка он видел вещи и похуже. — Ладно, мне пора, — поворачивается к Рите: — Если что-то вдруг понадобится, или нужно будет уложить еще парочку твоих воздыхателей — звони. Яд отшучивается, а Рита машет ему и, когда за Маратом закрывается дверь, пододвигает стул вплотную к кровати. Берет мою руку в свою и дует на нее, пытаясь согреть. — Почему в больницах так холодно? — неожиданно задает она вопрос. — Иди ко мне, согрею, — тяну ее за руку изо всех сил. — Ты что! — возмущается она. — Нельзя! У тебя же швы разойдутся. — Ну так ты не на меня ложись, а рядышком. Перепалка короткая, но Рита все равно сдается и залезает на мою кровать, ложится рядом, передвигает трубки капельниц и приборов. Утыкается носом мне в плечо, а я вдыхаю ее запах. Запах самой желанной женщины на свете. Я настолько ее люблю, что вернулся с того света. Или же кто-то там, наверху, действительно дал мне второй шанс. Поднимаю глаза к потолку, но смотрю будто сквозь него. Не знаю, есть ли кто-то там, над нами, но я благодарю за все. Благодарю и обещаю больше никогда в жизни не совершать ошибок, не предавать свою любовь и самую родную на свете женщину. Ведь она дарована мне свыше, не меньше. И я буду последним придурком, если просру этот шанс. — Кудряха, поезжай к Аленке. Не надо тебе тут, со мной все будет в порядке, — отправляю ее отсюда. Нечего ей видеть меня таким. Я обязательно встану на ноги и сделаю мою девочку счастливой. Но пока ей лучше отвлечься на что-то более радостное, чем муж, который ходит в туалет на утку. — Бегу и спотыкаюсь, — фыркает Рита и трется носом о мое плечо. Оно жутко болит после стычки с Золотаревым — или как там его… но Рите об этом знать не нужно, поэтому я сцепив зубы, терплю. — Слушай, у меня хоть и вырезали кусок, но я все-таки могу тебя выпроводить отсюда. — Будем считать, что от тебя оттяпали самый некрасивый кусок, — Кудряха кладет ледяную руку мне на грудь, и от ее прикосновений у меня что-то дергается внутри. Какой-то датчик начинает пищать, и Рита ойкает, скатывается с меня и беспомощно глядит по сторонам: — Тебе плохо? Позвать врача?! Я сейчас. Она встревожена, пытается натянуть кроссовки, но ее руки дрожат. — Рит, — зову тихо, — со мной все в порядке, правда. Это просто мое сердце, которое вот так реагирует тебя. Зато мы узнали кое-что хорошее. Оно у меня все-таки есть. Я даже смеюсь, хотя в грудине ноет сильнее, чем место, где когда-то была моя почка. — Ну и дурак же ты, Епифанов, — Рита складывает руки на груди. Чувствую, как она хочет двинуть мне кулаком, но сдерживается, понимает — это сейчас ни к чему. Пусть делает со мной что хочет, вот только я встану… И тогда точно буду полностью в ее власти. — Кудряха, иди домой, правда. — Я не пойду туда, — округляет глаза Рита. — Нет, не к себе домой, малышка. В твоей квартире делают ремонт, а у нас дома никого нет. Тебе не надо оставаться одной. Поезжай к Алене. Потом я выйду отсюда, и решим, как быть. — Но ты будешь тут один, — у Риты на глаза наворачиваются слезы. Я собираю всего себя по кускам и выдаю самую шикарную улыбку: — Рит, от обезбола мне спать хочется практически все время. Не нужно сидеть у моей постели. — Но кто поможет тебе в туалет сходить? Сжимаю зубы. Нет, она точно не будет помогать мне в этом. — Ты сидел со мной, всегда рядом, Ухаживал за мной, когда мне было плохо, и я не хочу оставлять тебя, — поясняет она. — Так значит, это благотворительность? — я подтруниваю над ней, а Рита закатывает глаза. — Мне очень нужна твоя помощь, Кудряха. Ты поможешь мне, если поедешь сейчас к подруге, вкусно поужинаешь и ляжешь спать. У тебя мешки под глазами, и лицо похудело. — Тогда я приеду к тебе завтра? Хорошо? — она спрашивает, а я киваю вместо ответа. Рита садится на стул, запускает руку мне в волосы. Упирается своим лбом в мой лоб: — Мир… не смей больше так делать. Я не выживу без тебя. В горле образуется ком, который я с трудом проталкиваю вниз. — Я больше не оставлю тебя. Никогда. Уже когда за Ритой закрывается дверь, я позволяю себе то, чего не позволял никогда. Обессиленно прикрываю глаза, чувствуя, как по щекам катятся две горячие слезы. Я не достоин ее, но каким-то неведомым чудом эта женщина выбрала меня. Мудака, предателя. А у меня не так много жизней, чтобы ошибаться. Я выбираю жизнь без ошибок. Это возможно, когда ты уже оступился, прошелся без страховки на высоте, когда узнал, что такое боль. Настоящая боль: не физическая, а та, которую не заглушить ни таблетками, ни алкоголем. Я не сделал в жизни ничего выдающегося или хорошего. Все, что я делал, это греб и пользовал. Теперь я знаю: у всего, у плохого и у хорошего, есть своя цена. Уверен на сто процентов, что свою цену я еще заплачу. Тому, кто потребует с меня плату за мои грехи. Но это уже только моя история, которая останется после меня, неведомой ни для кого. А пока что впереди целая жизнь, чтобы доказать, чтобы заслужить доверие одной-единственной, самой важной и нужной женщины в моей жизни. Эпилог Рита Мирон в больнице уже три недели. Подпускает меня к себе буквально на час, а после выгоняет из палаты. С каждым днем все сильнее и сильнее он становится похожим на прежнего себя. Лицо его больше не отдает белым мелом, сам встает, сам ест, сам спит — все сам. А меня это бесит. Когда я лежала в больнице, он дневал и ночевал рядом — и ничего, я как-то вынесла его постоянное присутствие. А тут что? Злюсь, ничего не могу с собой поделать. Захожу в квартиру Аленки и разуваюсь. Устало стягиваю с себя куртку и пристраиваю ее на вешалку. Сил нет вообще ни на что. Непонятно, почему так происходит, вроде я себя не нагружаю ничем, откуда тогда слабость взялась? — О! Гош, ты уже дома? Так быстро?! — Аленка хлопочет на кухне, а я иду ванную комнату мыть руки. Возвращаюсь, стягиваю колючий свитер и падаю на стул. — А что «быстро», Ален? Опять выгнал меня. Ну сколько можно? — сетую я и принюхиваюсь к тому, что готовит подруга. Она мешает еду в кастрюльке и садится за стол напротив меня: — Ну а ты как хотела, Рит? Он мужик. Он должен флюиды силы распространять, а за ним санитарки судно выносят. — Я же все понимаю! — выпаливаю я. — Я ведь не маленькая девочка. Да я и сама могу за ним ухаживать, мне не тяжело! Алена недовольно поджимает губы. — Оставь ты своему мужику хоть каплю мужества, Рит. Ну попросил тебя человек, так сложно, что ли, его послушать? Еще успеешь насладиться им. Выпишут — будете нежиться сколько влезет. — Ладно. А ты что тут делаешь? — удивляюсь я, только сейчас осознав, что Аленки в квартире быть не должно. Дело в том, что она совсем недавно переехала жить к нашему мэру. Точнее, к отцу своего Тимохи. Еще точнее, не переехала, а ей не оставили выбора. Там все сложно, запутано и не очень понятно. В целом подруга не выглядит удрученной, и я так до конца и не поняла ее чувств к этому мужчине. Теперь она иногда приезжает сюда. В основном из-за меня. Готовит мне или просто сидит рядом и держит за руку. Замираю, чувствуя что-то странное. — А что ты готовишь? — веду носом. — Уху. Будешь? Буду? Подскакиваю и бегу в туалет, едва успеваю открыть крышку унитаза, как меня в него выворачивает. Полощет меня знатно. Что я утром ела? Точно. Ничего. Чай выпила и побежала к Мирону. Откуда тогда?.. Когда я сажусь на пол, передо мнойсразу материализуется Алена и протягивает тест на беременность. Медленно перевожу взгляд с него на подругу. — Зачем? — спрашиваю болезненно, потому что горло саднит оттого, как меня сейчас полоскало. — А ты как думаешь? — хмыкает Аленка. — Это невозможно, — бормочу я. — Где-то я уже это слышала… — подруга, улыбаясь, продолжает протягивать мне тест. — Разве у вас не было секса? — Был, — отвечаю спустя несколько секунд раздумий. — Тогда ни о каком непорочном зачатии речи идти не может. — Но меня же чистили, — вяло сопротивляюсь я, вспоминая, когда у меня были в последний раз месячные. — И что?! Сколько женщин после абортов беременеют и рожают? Думаешь, ты какая-то особенная?! А ну, быстро на унитаз! Спустя несколько минут Алена вертит в руках тест. — Ну что, пойду вылью уху? Как я понимаю, твоя малявка не фанат рыбы? — Я что, правда беременна? — спрашиваю то ли у Алены, то ли у самой себя, то ли у кого-то наверху. — По всему похоже, будто бы да. Но на УЗИ сходить не помешало бы. Подруга достает из кармана джинсов телефон и звонит кому-то. Я не обращаю внимания, лишь прислушиваюсь к собственным ощущениям. Не знаю почему, но я чувствую, что он рядом. Этот ребенок, он вот здесь, под сердцем. Он пока неосязаем, но совершенно точно — он там. — Едем, — командует Алена, выходя из ванной, подхватывает свою сумочку и засовывает туда телефон вместе с тестом. — Куда? — глупо спрашиваю я. — К врачу! Мы быстро выходим из подъезда, и подруга подходит к огромному внедорожнику, из которого выпрыгивает охранник, спешно открывает заднюю дверь, ожидая, пока мы сядем, а после закрывает ее за нами и садится на водительское место: — Куда едем, Алена Александровна? — парень молод, наверняка наш ровесник, но обращается к подруге как к какой-то хозяйке. — В центр матери и ребенка на Димитрова. И, Игнат, прекрати называть меня по имени-отчеству! — она по-доброму журит его, но парень не поддается. — Не положено. Дорога занимает около получаса. Все это время я накручиваю кудрявую прядь волос на палец. Я нервничаю, сильно. Ведь ситуация не совсем стандартная. — Так, ну что, — молодая врач улыбается. — Ложимся, сейчас посмотрим. Алена рядом. Тоже нервничает — искусала всю нижнюю губу. — Вот смотрите, — доктор поворачивает ко мне монитор, на котором видно маленькое пятнышко. — Это плод. Срок примерно пять-шесть недель. Беременность маточная. Даже сердцебиение уже слышно. Она включает звук, и я слышу сердечко ребенка. Оно бьется. Внутри меня маленький. Мой малыш. Наш. Наш малыш. — Поздравляю, — говорит доктор. Алена подходит ко мне и сквозь слезы произносит: — Как я рада за вас, Рит. Как я рада. Дальше куча формальностей, но я слушаю все внимательно, боясь упустить что-то важное. Я не имею права на ошибку. Больше нет. Теперь я увижусь со своим ребенком. Не знаю почему, но я уверена в этом. Мы справимся. У нас все получится. Обратно нас везет все тот же водитель Алены. Подруга помогает мне подняться в квартиру. — Когда расскажешь-то? — ее улыбка такая счастливая, такая искренняя. — Когда выпишется, — отвечаю уверенно. — Отлично. Ну, я поехала, Рит. Уху заберу, так уж и быть. *** На следующий день звонит Алена: — Я убью Игната, — серьезно произносит подруга. Она разбудила меня своим звонком и начала разговор именно с этой фразы. — Я убью Игната, — повторяет задумчиво. — За что? — усмехаясь, спрашиваю я и сажусь в кровати. Утренняя тошнота — неприятная штука. Скажите это женщинам, которые годами не могут забеременеть. Которые каждый раз плачут, отмечая в календаре первый день цикла. — Он все рассказывает Стасу, представляешь? Нет, я его, конечно, понимаю, но он просто сдал меня с потрохами! — Аленка верещит, что очень непохоже на подругу. Она нервничает, и это передается даже мне через телефонную трубку. — Так и в чем проблема-то? Он охранник, которого к тебе приставил Стас. Ты ожидала чего-то другого? — Знаешь, я полагала, что у меня останется хоть что-то лично мое. Это что, он из-за каждого моего пука будет нестись к Северу? — И что было-то? — Что-что? Приехала я домой, а этот мой водитель, который на самом деле не водитель, а просто шестерка обыкновеннная, рассказал, где я была и что делала. Прикинь, он пошел вслед за нами, узнал, какие процедуры мы оплатили, и донес Северу! — Какое дело Стасу до моей беременности?! — не понимаю я. — Этот придурок Игнат подумал, что именно я ходила на УЗИ, рассказал Стасу. Стас полез в мою сумку, а там… — громкий вздох. — И что там? — Твой тест на беременность! Я объясняла как могла, что это не я беременна, а ты! — Подожди, а вы с ним… — спрашиваю я, немного опешив от неожиданной информации. Я-то думала, что там ненависть, а не… тесты на беременность. — Ну-у, — тянет неуверенно Алена, — а мы с ним, да… Короче, этот придурок не поверил мне и потащил в клинику. Чуйка у него, видите ли! Бандюк, вот он кто, а не мэр! — Теперь поняла. Да пусть тебе сделают УЗИ — покажешь, что не беременна, заодно плановый осмотр пройдешь, делов-то! — Так-то оно так, да только вот не так! — Аленка кричит во все горло. — Твой тест на беременность заразный оказался. Я тоже, как выяснилось, беременна! Воцаряется тишина, а после мы вдвоем начинаем хохотать. Вот это да. *** Через пару недель Мирон — Как же здорово, что мы все-таки решили приехать сюда, — Рита тянет носом горный воздух. Горная карусель великолепна. Есть какая-то потрясающая красота в горах весной, когда сходит снег и начинают распускаться горные цветы и зеленеть кустарники. Внизу уже достаточно тепло, а вот тут, наверху, на высоте больше двух тысяч метров, происходит что-то совершенно иное. Рита натягивает шапку и придвигается ко мне. После моей выписки мы не стали оставаться в городе, а сразу рванули в горы. Здесь мы всегда были счастливы, чем это не идеальное место? Мы не знаем, насколько приехали сюда. Мы больше не планируем ничего, не вспоминаем, не оглядываемся. Если оглядываешься — есть шанс пропустить что-то важное впереди. Поэтому мы просто живем. Наслаждаемся друг другом, не можем надышаться, насмотреться. Мы сняли дом из сруба на два месяца. В нем уютно и пахнет деревом. Каждый вечер мы разжигаем камин и разговариваем или занимается любовью. Я передаю все дела Герману. Это не быстро, но он парень умный — схватывает на лету то, чего не знает. Он единственный, кому я могу доверить свой бизнес и уйти на пенсию преждевременно. Мать. Я общался с ней один раз. Она без предупреждения приехала ко мне в больницу. Выдала кучу гадостей про Риту и обвинила ту во всех смертных грехах. Сказала, что откажется от меня, если я вернусь к бывшей жене. Я помог ей. Больше свою мать я не видел, не говорил с ней, и вряд ли это когда-то изменится. Моя семья — Рита. Всегда была и есть. Только она. Большего мне для счастья и не надо. Ее родители… Нет, они меня не простили. И не простят никогда. Но они оказались более человечными и более адекватными. Маловероятно, что когда-нибудь мы сможем поговорить отцом Кудряшки по душам, нам не под силу это сделать. В этом только моя вина, я осознаю это. Несмотря на холодность, ее родители приняли новость о том, что мы вместе, без комментариев и осуждения, приняв этот факт как данность. Лыжный сезон уже закончился. Началось межсезонье, поэтому людей тут практически нет. Кудряха ютится поближе ко мне, и я обнимаю ее за плечи, целую через шапку в макушку. Мы смотрим на панораму гор, на просыпающуюся природу. Глаза слепит от яркости, но я не позволяю им закрыться, любуюсь всем, что вижу. Кудряха тянется к небольшому рюкзаку и достает оттуда походный термос. Наливает в кружки ароматный дымящийся чай и протягивает мне. Принимаю напиток из ее рук с благодарностью. — Ты счастлив? — неожиданно спрашивает Рита. — Конечно, — удивленно отвечаю я, притягиваю ее к себе и целую в губы. — А чего бы ты хотел для еще большего счастья? — она задает странные вопросы. — Ничего, Кудряха. У меня все есть. — А все-таки? Я задумываюсь над ответом: — Еще пару месяцев назад я даже мечтать не мог о том, чтобы мы сидели вот так вдвоем и просто разговаривали. А сейчас ты рядом со мной, в моих руках. Мне не о чем больше мечтать, Рита. — А ребенок? — обиженно спрашивает она. — Неужели ты не хочешь ребенка?! Я улыбаюсь и притягиваю ее к себе, убираю кудрявую прядь от лица: — Счастье безгранично. Если у нас когда-нибудь будут дети, я стану еще более счастливым. Если не будет детей — значит, не будет. Я счастлив с тобой в любом случае, Рит. Но если появится ребенок, то буду счастлив вдвойне. Почему ты спрашиваешь? Смотрю на свою Кудряху. Глаза у нее на мокром месте. Дергаюсь, пытаясь понять, что из моих слов задело ее? — Ты чего? — шепотом спрашиваю и вытираю мокрые дорожки со щек. — Я беременна, Мирон. У нас будет ребенок. Зависаю на секунду, позволяя словам осесть в мозгу, выжечься татуировкой на подкорке. Прорасти, пустить свои корни, а после притягиваю Риту к себе и прижимаю что есть сил. — Это точно? — спрашиваю хрипло, потому что горло свело спазмом. — Да, — точно таким же хриплым голосом отвечает мне Рита. Поднимаю глаза к небу. Я не знаю, прощение это или второй шанс, но что бы это ни было — спасибо. Я не подведу, теперь уже точно никогда. *** Канун Нового Года — Две беременные женщины на сносях в одной комнате — это не к добру, — бормочет Стас и засовывает в рот тарталетку. Каким-то невообразимым образом наши семьи подружились. Стас Северов всегда был для меня за чертой. Знать, но не связываться. Судьба решила расставить все так, как надо ей. На деле же Северов оказался крутым мужиком. Непростое криминальное прошлое осталось для него действительно в прошлом. В будущем все красиво: жена, старшая дочь, младший сын и еще двое на подходе. Вот так нелюдимый, в общем-то, тип собрал вокруг себя большое семейство. Мы с Ритой ждем появления дочки со дня на день. Алена, подруга моей Кудряхи, тоже должна разродиться вот-вот, поэтому Стас в моем лице нашел не только друга, но и товарища по… счастью, конечно же. Хотя счастье это периодически выносило мозг, чего уж тут. Все забавные байки про селедку с медом и мел с клубникой оказались суровой реальностью. Считаю, что мы справились со Стасом вполне себе неплохо, раз наши женщины спорят сейчас о чем-то на кухне. — Ты как? — спрашивает меня Север. — Готов? — Давно готов, — хмыкаю я. — Сегодня она не отвертится. Хватит. Север выпивает виски, а я довольствуюсь соком, потому что не могу рисковать Ритой, она реально может родить в любую минуту, поэтому я должен быть наготове, чтобы в случае чего отвезти ее в роддом. Девушки заходят в гостиную и ставят тарелки с закусками на стол. Рита садится рядом со мной и счастливо улыбается, поглаживая огромный живот. Я, не сдержавшись, кладу на него руку. Это невероятное счастье — ощущать, как твой ребенок толкается в животе у твоей женщины. Ради нее и нашей дочки хочется свернуть горы, совершить любые подвиги. — Как ремонт в вашем доме? — спрашивает Север. — Заканчиваем. Ждем вас на новоселье, — отзываюсь я. — Вот как разродимся все, так и приедем, — довольно кивает Алена. Мы с Ритой купили домик в горах. Сейчас там идет ремонт, поэтому мы решили пожить немного в городе. Как только Кудряха родит, переедем туда. Навсегда или на время — непонятно. Я не загадываю, но пока что нам там нравится безумно. До полуночи остается полчаса, и я считаю, что это самое подходящее время для того, чтобы осуществить мой план. Становлюсь перед Ритой на одно колено и протягиваю коробочку, в которой лежит кольцо. Новое. Новая жизнь — новое кольцо, я так решил. — Рита… — начинаю я, — Рит, ну сколько можно, а? Восьмой раз зову тебя замуж, имей совесть! Алена смеется, Стас хмыкает, а Рита ойкает и опускает взгляд, туда, где на платье начинает виднеться мокрое пятно. — Ой, мамочки… воды отошли, — бормочет она в воцарившейся тишине комнаты. Вот и дождались. — Стоп! — кладу руку ей на колено. — Да или нет? — Ну что ты за человек, Епифанов? — ошарашенно смотрит на меня Рита. — Да или нет? Походила Лебедевой, и достаточно. — Да, да! Вот же настырный. Выходим на улицу и грузимся в автомобили. Мы с Ритой едем на своей, Стаса и Алену везет водитель. Вот так, в суете предродовой и предновогодней, под фейерверк, который мы застаем по дороге, подъезжаем к больнице. — Алена, тебя тоже посмотрят, — безапеляционно говорит Стас, а Алена кривится, будто съела лимон. — Что, снова чуйка? — поддразнивает она его и поглаживает живот, пока Риту оформляют. — Считай так, — кивает Стас, а Алена стонет. — Ты невыносим, Северов. Я не понимаю, почему согласилась выйти за тебя замуж. — Да тебя особо никто не спрашивал, — довольно хмыкает Север, притягивает к себе жену и оставляет на ее губах поцелуй. Первого января на свет появились Епифанова Мария Мироновна, Северов Руслан Станиславович и Северова Карина Станиславовна. Чуйка Севера на подвела. Конец