— А в мешке-то что? — спросила я, когда любопытство верх взяло.

— Да ничего особенного, — ответил Лесовик. — Мука там из людского края.

— А мука-то зачем? Мы люди хоть и простые, ну уж муки у нас хватает. Урожай с полей хороший. А в этом году так и вообще бушевало всё. Много пожнут.

— Да не для того мука, — ответил царь уклончиво. — Поймёшь потом.

Как обычно, из него слова не вытянешь. Как задумает что, так всё молча делает. А ты потом смотри только и удивляйся.

Дошли мы когда до села, поздно уже было. И переживала я очень, что папенька с маменькой улеглись к этому времени и заснули крепко. Так, что не добудишься.

— Растормошим, — успокаивал меня Лесовик. Но оно как-то всё равно звучало неубедительно.

Света в оконцах и правда к нашему приходу уже не было.

— Спят они, — вздохнула я.

А Лесовик меня приобнял и в лоб легонечко поцеловал.

— Не переживай.

Отправил он, значит, русалку на миссию сватовскую. Она в дверь легонько постучала и ждёт. В доме, слышно, завозился кто-то. Видать, проснулись и обсуждают, что делать им. Открывать ли посреди ночи.

Тогда русалка ещё раз поздукала и голосом распевным завела разговор за сватовство. Мол, пришли к дочери вашей свататься. А я у родителей моих дочь-то одна, все остальные сыновья. Вот они удивились, наверное, услышав, что сваты к их пропавшей дочери наведались.

Но слова такие сработали. Потому что дверь всё-таки приоткрылась. Выглянул батюшка мой, заспанный и взволнованный.

— Али знаете что про Агнешку нашу? — спросил он через порог. — Видели её?

— Видели, — улыбнулась русалка. — А коли впустите меня, так и сами тоже увидите, — пообещала ему. Хотя уж оснований для такого обещания у неё совсем не было. Как же они увидят меня, ежели нельзя этого? Для того мы русалку свахой и отправляли.

Батюшка мой то ли от волнения, то ли на радостях дверь-то русалке открыл и пропустил её в избу. А когда закрыть за ней хотел, она не дала. Придержала для нас. Мы всей гурьбой поэтому тоже вошли. Стоим в сенях и слушаем, как русалка соловушкой заливается. Говорит родителям моим — маменька к этому времени, наспех сарафан накинув, тоже в сени вышла — как знатен да хорош жених, расхваливает его. Но видно, что родителям про жениха-то совсем неинтересно. Им бы про меня узнать.

— Да про меня ты им скажи уже что-нибудь, — не выдержала я и ткнула русалку в бок. — Не видишь, волнуются они?

Но русалка свою песню заладила и менять не собиралась. Когда уж закончила она жениха нахваливать, спрашивает:

— Знаете ли, кто таков наш жених?

Отец головой покачал.

— Царём его величают, — сказала русалка горделиво. — Хозяином лесным. И дочь ваша у него сейчас. К свадьбе готовится.

— Да как же? — всплеснул батюшка руками. А матушка так на пол и осела. Понимают ведь, что к царю лесному навсегда отправляют. Не свидеться нам уже, как прежде.

Ну, тут русалка им снисходительно рассказала про жертвенник-то и про встречу мою с царём. И говорит, мол, счастлива ваша Агнешка, хорошо у неё всё. Но для замужества истребовала, чтобы по чести всё было, со сватовством.

— Отдадите ли её за жениха нашего? — и поклонилась, испрашивая. Расстаралась прямо, хотя поначалу-то заданию не обрадовалась.

Отец, матушку успокоив, принял судьбу мою и поклонился в ответ.

— Наша дочь и красавица, и умница, и мастерица, — ну, здесь слукавил немного. Мастерица из меня никудышная. — Тоже невеста хоть куда. Но за такого жениха не жалко её отдать. Передайте, что благословляем мы их.

— А передавать им ничего не надобно, — улыбнулась русалка и кивнула девице с мешком.

Та руку в мешок запустила и как давай муку над нами рассыпать. Что рисом в людей сыплют, то я видала. Но чтобы муку… Да только родители мои, как мука-то посыпалась, ахнули и прямо на нас с царём посмотрели. Увидели силуэты-то наши.

Матушка разрыдалась, а отец держался.

— Благословляем мы вас, — говорит, — на счастливую жизнь. Только наведывайтесь к нам хоть иногда.

Через русалку пообещали мы им приходить. Поговорить толком не сможем, так хоть посмотрим друг на друга. По велению царя также передали родителям моим, что не надобно больше невест на жертвенник отводить. Потому что царь наконец-то изволил остепениться.

Постояли мы ещё немного в сенях, поглядели друг на друга, да и отправились обратно. В лесной край.

Иду я, под ноги смотрю, о своём думаю.

— Не горюй, — говорит мне царь. — Я тебя так любить буду, что ты о замужестве нашем ни дня не пожалеешь.

Оно, может, и так, но всё же таки волнительно это. Когда судьба так радикально меняется. Ему-то не понять. Он как жил у себя в хоромах, так и продолжит жить. А мне о прошлом только вспоминать теперь можно. И то со временем замылится всё.